41

широчайшей эксплуатацией людских и природных ресурсов”20. Но не в последнюю очередь единое знамя, единый символ веры, единая, если угодно, душа нужны оппозиции и просто для того, чтобы “красные” не перерезали на второй день после победы глотки “белым”, а “коричневые” - “перебежчикам”. Попросту говоря, без “идеологии Русского пути” оппозиция не сможет воспользоваться плодами своей победы, даже если победа эта ей суждена.

Однако и сегодня - как и год, и два, и три назад-этого знамени, этой единой души у нее нет. Конечно, идеология - не бутерброд от McDonald’s: требуются годы, чтобы она сложилась и созрела. Но какието эскизы, наброски — могли бы уже, казалось бы, появиться!

Попробуем поискать объяснения. Беспощадное соперничество лидеров, каждый из которых стремится подавить других именно экстремизмом своих лозунгов, отчаянное давление “патриотических” масс, требующих немедленных акций, а не отвлеченных рассуждений, соблазн власти, которая, как им часто кажется, валяется под ногами, азарт борьбы и необходимость отвечать ударом на удар - все это едва ли располагает к нормальной академической работе. Тем более, что оппозиционные политики, ежеминутно ожидающие подвоха со стороны нетерпеливых соперников, склонны романтизировать этот азарт сиюминутной “революционной” практики, с трудом скрывая свое презрение к медлительным степенным идеологам.

“Наше глубокое убеждение - идеологии не рождаются в кабинетах и интеллектуальных лабораториях,— торопит события Александр Проханов.— Там рождаются лишь слабые и робкие эскизы, которые потом предлагаются великому художнику - Истории. Этот художник пишет свое полотно на полях сражений, в застенках, в толпищах и революционных катастрофах. И все, что у него получается, уже не хрупкие карандашные наброски, а огромные, слезами и кровью омытые фрески”21. Слов нет, это, конечно, вполне бесшабашная демагогия, удобно оправдывающая неспособность сосредоточиться на серьезной умственной работе. Но зато как привлекательно звучит! И как идеально соответствует безрассудной горячности “патриотических” масс!

И что с того, что Сергей Кургинян поспешил одернуть этого Демосфена реваншизма: “Главной слабой точкой, ахиллесовой пятой оппозиционного движения является леность политической мысли… политическое верхоглядство, неумное и мелкое честолюбие лидеров, приводящее к политической грызне между ними, тяга к упрощенным решениям, не соответствующим масштабу проблем и вытекающая отсюда организационная бесплодность, отсутствие воли к самостоятельной творческой активности в сфере идеологии”22? Что толку от этих запоздалых обличений? Политики, зависящие от настроения “патриотических” масс, не желают их слушать. В особенности в моменты, когда лихорадочные искушения власти становятся непреодолимыми и, подобно лесному пожару, охватывают вдруг все оппозиционное движение. Перед этой лихорадкой даже его жрецы - хранители идеологического огня - устоять не могут… Мы видели это в сложнейший период между осенью 92-го и вес

42

ной 93-го. Напомню канву тогдашних событий. Две обычно соперничающие между собой фракции - бывшие аппаратчики, вроде Геннадия Зюганова, щеголяющие сейчас в тоге “краснобелых” национал-большевиков, и нетерпеливые “перебежчики”, вроде Ильи Константинова, сошлись на том, что “идейные разногласия следует отложить на потом и прежде всего добиваться правительства народного доверия”23. Нетерпение “перебежчиков” - в большинстве своем парламентариев - понятно. Любая конституционная реформа, связанная с новыми парламентскими выборами, означала для них уход в политическое небытие. К тому же “правительство народного доверия”, в котором они, естественно, играли бы главные роли, давало им, казалось, реальный шанс оседлать массовое “патриотическое” движение, нейтрализовать уличных вождей и демагогов, которых они сами побаивались.

Бывшие аппаратчики, надо полагать, руководствовались аналогичными соображениями.

Так или иначе, курс на штурм Кремля был взят. И предвкушение победы оказалось настолько заразительным, что даже прирожденные идеологи, как Кургинян, поддались на время общему ажиотажу. Это позже, отрезвев, говорил он, что “если против России ведется интеллектуальная война, то противостоять этой войне может только оппозиция, обладающая соответствующим интеллектуальным оружием, а не племя дикарей, уповающее на политические булыжники”24. Осенью 92го швырялся он этими политическими булыжниками вполне самозабвенно, ничуть не уступая тем, кого потом стал называть дикарями, и уверял меня, что в марте-апреле следующего года “национально-освободительное движение”, которое он с гордостью представляет, непременно будет у власти25. И Владимир Жириновский заявлял мне тогда в обычной своей безапелляционной манере, что “в марте в России будет другой политический режим, к власти придут патриоты”26. И кто только тогда этого не говорил!

Первый в 1993-м номер газеты “День” открывался “Новогодним словом” главного редактора: “Год, в который мы шагнули, запомнится нам как год потрясений и бурь, год сопротивления и победы, физической, во плоти, ибо победу нравственную мы уже одержали”2’.

Второе Всеармейское офицерское собрание в январе 1993 г., которое, в отличие от первого, контролировалось оппозицией, было настроено еще воинственнее. Оно объявило о создании “армии народного спасения” и приняло “Предостережение правительствам недружественных стран и претендентам на мировое господство”: “Мы не станем мириться с теми, кто тянет свои руки к нашим богатствам. Эти руки мы отобьем. Мы знаем о ваших планах. Всей авиации мира не хватит, чтобы вывозить с нашей земли трупы ваших солдат”28. Короче, руки прочь от России и не мешайте нам победить.

Дальше - больше. В начале февраля “День” отдал целую полосу репортажу с первого заседания “теневого кабинета-93”. “Стремительно надвигается новая схватка, пик которой придется на март-апрель (!), когда перегруппировка политических сил завершится, экономика будет разрушена, продовольственные запасы будут израсходованы,— брал быка за рога анонимный премьерминистр.— Я предла

43

гаю выработать рекомендации для оппозиционного движения на нынешний час и на то, повидимому, недалекое время, когда оппозиции придется нести бремя власти в разоренной, охваченной беспорядками России”29. Час “X” назван был открытым текстом. Тон главного рупора оппозиции становился агрессивнее с каждым номером. Вот “секретная стенограмма” беседы Ельцина с президентом Бушем в Москве, которую “евразиец” Шамиль Султанов откомментировал в предисловии без затей: “Янки получили от Б. Ельцина право убивать россиян и ставить на них эксперименты”30. Вот монолог генерала Виктора Филатова, министра иностранных дел в еще одном теневом кабинете оппозиции (“Русской партии”): “Рабочие больше не просят хлеба. Бесполезно. Они требуют [автоматы] Калашникова”31.

А заголовки? Прямо на первой полосе: “Преступник Ельцин должен уйти!” и “Изменников родины под трибунал!” Руководителям московской милиции “День” рекомендовал не повиноваться приказам начальства, поскольку “режим, которому они служат, не вечен и патриотическая власть будет жестко спрашивать со всех предателей родины”32. Естественно, к началу апреля лидерам оппозиции казалось, что час “X” при дверях. Результаты референдума, в которых они ни на минуту не сомневались, должны были послужить сигналом к взятию власти. “Перебежчик” Михаил Астафьев торжествовал: “Я уверен, что поражение Ельцина на съезде повлечет за собой его уход с политической сцены… Ельцин не выиграет референдум, даже если его сторонники и попытаются подтасовать результаты голосования… Если же Ельцин откажется признать результаты голосования, депутаты вновь прибегнут к процедуре его отрешения от должности… Ельцин утратил ореол политической неприкосновенности и должен получить то, что заслужил”33.