Я вытащил ключ из-под рубашки и показал ей.

Женька, широко распахнув зелёные глаза, смотрела на мою находку.

— Это точно он?

— Думаю, да, — ответил я.

Ключ абсолютно точно был тот самый. Я запомнил его под стеклом витрины в Любеке и ошибиться не мог.

— Это монах тебе его отдал?

— Да, — кивнул я.

— Так, может, у него хотели отобрать ключ? — испуганно спросила Женька.

Я был уверен, что она попала в точку. Но покачал головой.

— Вряд ли. Наверное, это были обычные хулиганы. Напились и пристали к безобидному человеку.

Лицо Женьки внезапно стало грустным.

— Значит, теперь ты уедешь?

— Нет, — улыбнулся я. — Я сказал лейтенанту, что ещё неделю пробуду в Новгороде. Кроме того, нужно навестить монаха и узнать, откуда у него взялся ключ. А всё остальное время мы сможем проводить вместе.

— Значит, сегодня идём в кафе? — хитро улыбаясь, спросила Женька.

— Конечно, — ответил я. — Но сначала мне нужно позвонить.

Мы дошли до Женькиного дома и поднялись в квартиру. Женька оставила меня прихожей и убежала на кухню — готовить обед. А я снял трубку и набрал номер, который дал мне Андрей Сергеевич.

— Андрей Сергеевич? Это Гореликов, из Новгорода. Ключ у меня.

Из милиции так и не позвонили. Поэтому через пару дней я решил навестить избитого монаха в больнице.

Женька утром ушла в институт, а я поехал автобусом в больницу. Пропустили меня без проблем. Медсестра за стойкой регистратуры равнодушно выслушала мои объяснения и подсказала, как найти отделение хирургии.

Монах неподвижно лежал в кровати. Его переодели в полосатую больничную пижаму. Голова была забинтована, повязка охватывала и нижнюю челюсть. Из-под белых бинтов во все стороны торчала частично выбритая борода. Видимая часть лица была похожа на один большой многоцветный синяк. Но опухоль уже начала спадать.

— Здравствуйте! — сказал я.

Придвинул к кровати стул и уселся на него.

Монах закрыл глаза и снова открыл. Несмотря на побои, взгляд у него был ясный и спокойный.

— Ключ у тебя? — тихо спросил он.

— У меня.

Я хотел показать монаху ключ, но он движением руки остановил меня.

— Сможешь сберечь его? И передать потом… дальше?

— Вам его тоже передали? — вместо ответа спросил я.

Монах снова закрыл и открыл глаза.

— Отец. А ему — дед.

Он помолчал.

— Этот ключ принадлежал князю Александру Невскому? — снова спросил я.

— Да.

— Почему вы отдали его мне?

Монах двинул краешком разбитых губ. Выглядело это жутко, и я не сразу сообразил, что он пытается улыбнуться.

— Некому больше. Один я. И осталось недолго.

— Почему недолго? — попытался я подбодрить монаха. — Избили вас, конечно, сильно. Но врачи вылечат.

— Не вылечат. Болезнь у меня. Хорошо, если полгода протяну.

Я не знал, что сказать. Просто от всего сердца сочувствовал ему.

— Почему вы хотите отдать ключ мне? — спросил я.

— Ты знаешь о нём. И понимаешь, как это важно.

Монах отвёл взгляд от меня и посмотрел в белый больничный потолок.

— Семьсот лет… Не потеряли. И ты не потеряй. Господь поможет.

Я видел, что ему очень трудно говорить.

— Можно я ещё приду, позже? — спросил я. — А вы расскажете мне историю ключа.

Монах ничего не ответил. Только закрыл глаза и чуть заметно кивнул.

Выйдя из палаты, я отыскал врача. Он сидел в ординаторской и заполнял карточки. Слева от врача стояла кружка с остывшим чаем.

— Скажите, я могу чем-то помочь? — спросил я.

— А вы родственник?

Я покачал головой.

— Нет. Это я отбил его у хулиганов.

Врач почесал ухо кончиком карандаша.

— Повреждения средней тяжести. Но полечим.

— Надолго он здесь?

— Ещё недели три, может, дольше. Посмотрим, понаблюдаем.

— Он говорил про какую-то серьёзную болезнь…

Врач с сомнением взглянул на меня.

— Сделаем анализы.

— Может быть, понадобятся какие-то лекарства, — не унимался я.

— У нас всё есть, — оборвал меня врач. — Но если что-то потребуется, я вам сообщу. Оставьте номер телефона на посту.

— Спасибо, — кивнул я и вышел из ординаторской.

Остаток недели мы провели с Женькой. Ей удалось отпроситься в институте, поэтому мы целыми днями гуляли по городу, спускались к холодному Волхову и ели мороженое в кафе.

Когда шёл дождь, мы сидели дома — слушали музыку, или просто болтали. Разговаривать с Женькой было легко — она умела внимательно слушать, никогда не тянула одеяло на себя и не высказывала категоричных суждений. А ночами…

Чем ближе подходило время отъезда, тем больше я понимал, что не хочу расставаться с Женькой.

В один из дней в гастроном завезли апельсины — ярко-оранжевые и ароматные. Мы купили два килограмма.

Вечером мы ели один апельсин на двоих — так нам казалось вкуснее — и я спросил Женьку:

— Поедешь со мной в Ленинград?

Женька замерла, глядя на меня.

— А моя учёба?

— Переведёшься к нам в университет. Я договорюсь в деканате.

В том, что мне удастся договориться с Виталием Ивановичем, я не сомневался.

— Саша, ты серьёзно? — тихо спросила Женька, по-прежнему не отводя от меня взгляд.

— Абсолютно серьёзно, — кивнул я.

Женька осторожно улыбнулась.

Сентябрь 1970-го года. Ленинград

— Явился, гулёна! И где только шастал неделю, кот блудливый?

Ирина Васильевна, ворча, открыла дверь и впустила нас в квартиру. Вид у старушки был грозный, но в морщинах пряталась усмешка. Или это мне почудилось?

— Да ещё и девчонку с собой привёз!

Женька растерянно посмотрела на меня. Я поставил на пол её чемоданы и сжал холодную Женькину ладошку.

— Ирина Васильевна, это — Женя. Мы с ней…

— Ай, молодец! — перебила меня Ирина Васильевна.

И повернулась к Женьке.

— Раздевайся, красавица! Пойдём на кухню, ужин готовить. Да и поболтаем по-женски. А то с твоего студента что взять? Если и придёт — так закроется в комнате и всё бумажками шуршит. Или храпит.

— Ничего он не храпит, — в смятении сказала Женька, снимая пальто.

— Храпит, храпит, — отмахнулась Ирина Васильевна. — Я всё слышу, у меня сон чуткий.

Взяв Женьку за руку, она практически потащила её на кухню. Женька оглядывалась на меня, а я только улыбался до ушей.

— Ирина Васильевна! — окликнул я. — Мы тут продуктов купили.

— Ну, так и положи их в холодильник, — уже из кухни ответила хозяйка. — Не помнишь, где он стоит?

Я только успел выгрузить купленные продукты в холодильник, как Ирина Васильевна снова окликнула меня:

— Опять тебе звонили! Этот, строгий. Два раза! Всё спрашивал: «Где Гореликов?» А я почём знаю?

Мне очень хотелось задержаться в Новгороде хотя бы ещё на неделю. Поближе познакомиться с родителями Женьки и ещё раз поговорить с избитым монахом.

Но Андрей Сергеевич не дал мне это сделать. Узнав, что ключ у меня, он потребовал, чтобы я немедленно возвращался в Ленинград. Мне удалось протянуть неделю только под предлогом возможного вызова в милицию.

Впрочем, в милицию меня так никто и не вызвал. Видимо, избитый монах ничего не сказал следователю. И заявление писать не стал.

Поэтому, как только прошла неделя, Андрей Сергеевич снова позвонил и категорически потребовал, чтобы я ехал в Ленинград.

Женька, конечно, слышала все наши телефонные разговоры и, наверняка, строила догадки. Но ни о чём не спрашивала. Куда больше её волновало то, как родители отнесутся к известию о её отъезде в Ленинград вместе со мной.

Казалось бы, что сложного в этой проблеме? Я вполне мог уехать познакомиться с родителями Женьки и уехать один. А она постепенно подготовила бы свой отъезд.

Но такой вариант мы не обсуждали, и даже не думали о нём. Едем вместе, и точка!

Видимо, наша уверенность так подействовала на родителей Женьки, что Николай Евгеньевич и Светлана Игоревна даже не спорили. Только спросили, где мы собираемся жить, и что станет с Женькиной учёбой. Я прямо при них позвонил Валентину Ивановичу и договорился о том, что Женьку зачислят в нашу группу.