Слышно было, как за горящей стеной испуганно ржут и бьются лошади и кричат люди на непонятном языке.

Уже заполыхала костром угловая башня, когда ворота, наконец, отворились. На это и рассчитывал Александр — что немцы, не усидев в горящей крепости, выйдут в поле.

Теперь ров играл на руку русичам — пока немцы неуклюже перебирались через него, лучники успели положить немало тевтонских ратников.

Конная дружина стояла наготове — ждали, чтобы немцы отбежали от рва. Деваться им было некуда — с такого расстояния русские лучники били без промаха.

Конных Александр тоже разделил на два полка. Один должен был врубиться в немецкий строй, а другой, под началом Гаврилы Олексича — ударить врагам в бок и опрокинуть их.

Рядом с князем громко сопел Яшка. Со своим двуручным мечом он не мог биться с коня и очень боялся не успеть за князем.

Александр уже сжал в руке копьё, предназначенное для первого, самого страшного удара. Но тут послышались крики с той стороны, где в мелком березняке стоял в засаде полк Гаврилы Олексича.

— Что ж ты делаешь, Олексич? — в отчаянии крикнул Александр, глядя, как вылетают из-за деревьев конники, на скаку опуская к земле наконечники копий.

— Пожалел добра боярин, — хрипло сказал Яшка. — Вчера всё грустил, что припасы в крепости сгорят. Поспешил.

Гаврила Олексич и вправду поспешил. Нет бы дать ещё два раза выстрелить лучникам, снять вражеских конников.

Теперь ждать было нечего.

— Пошли! — бешено заорал Александр и первым поскакал на немцев.

Немцев опрокинули почти сразу. Кололи копьями, рубили, топтали конями. Без жалости добивали бегущих. Кому повезло — накидывали на шеи арканы, тащили по земле.

Крепость пылала уже полностью — спасти ничего было нельзя.

Александр спрыгнул с коня. Вытер окровавленный меч о толстый кафтан убитого немца. Кафтан спереди был расшит толстыми железными пластинами, но ратника это не спасло — разрубили ударом сверху от плеча почти до пояса.

В плен удалось взять полтора десятка рыцарей в добротных панцирях. Стрелы их не пробивали, да и меч разрубал не всегда. Чаще лезвие лишь скользило по броне, высекая искры.

Кроме рыцарей повязали около пяти десятков простых ратников. Не все из них были немцами — хватало и эстов, и чуди.

— Где Гаврила Олексич? — окликнул Александр какого-то новгородца.

Отчитать боярина за своевольство хотелось прямо сейчас, ещё не отойдя от горячки боя. Потом, остынув, делать это будет труднее.

— Убили боярина! — ответил новгородец.

И убежал дальше, по каким-то своим делам.

Александр снова вскочил на коня. Подъехал к телу Гаврилы Олексича.

Боярин лежал на спине, раскинув руки. Из левого глаза торчала глубоко засевшая стрела.

Александр стиснул кулаки, сурово и крепко сжал губы. Обернулся на связанных пленников и громко сказал Яшке:

— Повесить всех.

Август 1970-го года. Новгород

В руке немца что-то блеснуло.

Нож? Этот идиот явился с ножом сюда, в больницу? Здесь же полно народу! Стоит только закричать, в палату сбегутся врачи и медсёстры. И что он тогда будет делать?

Не веря в реальность происходящего, я вскочил со стула. Немец взмахнул рукой. Он что, хочет меня ударить?!

Не раздумывая, я вцепился в стул и швырнул его в немца. Немец вскинул руки, защищая лицо. Стул врезался в них и отлетел в сторону.

Чёрт! Надо было бить, а не швырять!

Я дёрнулся к столу, немец сделал то же самое. Перехитрив его, я рванулся в другую сторону и схватил чемодан. Держа его перед собой, словно щит, я тараном попёр на немца.

С перепуга я взял такой разгон, что вместе с немцем вышиб и дверь палаты, и мы вылетели в коридор. Немец, на устояв на ногах, ударился о противоположную стену. Я навалился на него и придавил чемоданом, сам не понимая — что именно я делаю.

Я знал только одно — нельзя, чтобы он дотянулся до меня своим ножом. Тогда мне будет очень-очень плохо.

Что-то звякнуло, ударившись о керамическую плитку, которой был выложен пол.

— Вы что делаете?!

Пронзительный женский голос полоснул по ушам.

Немец вывернулся из-под меня. Я отскочил в сторону, держа чемодан перед собой. Странно, но он не открылся. Видно, ремни я затянул на совесть.

Чемодан оттягивал руки вниз, держать его долго я бы не смог. Поднатужившись, я бросил чемодан в противника и оглянулся, ища другое оружие.

— Прекратите немедленно!

Немец увернулся от чемодана и побежал по коридору в сторону чёрной лестницы. А в холле уже гудели возмущённые голоса.

Дверь в конце коридора захлопнулась за немцем.

Я прислонился к стене, чувствуя, как дрожат колени. Посмотрел вниз — на полу валялась узкая блестящая металлическая пластинка с закруглёнными краями. Не знаю, как она называется. При помощи такой пластинки врачи осматривают больное горло.

Фу, чёрт!

Ко мне подбежала медсестра и зачем-то вцепилась в мой рукав. Опять! На этот раз рукав не выдержал и треснул по шву.

— Вы что делаете? — завизжала медсестра мне в ухо. — Я милицию вызову!

Я едва не вырвал руку. Но тут же опомнился. Если начать скандалить — и впрямь, вызовут милицию.

Я расслабил руку и посмотрел прямо в глаза медсестры.

— Этот мужик сам на меня напал. Я просто защищался.

Взгляд и интонация действуют на людей куда лучше, чем слова. Словам мы не верим, а верим языку тела.

Медсестра отпустила мой рукав.

— Вы его знаете? — продолжала допытываться она.

Я покачал головой.

— Никогда не видел. Сумасшедший какой-то.

— Чего он от вас хотел?

— Я не знаю. Прошу прощения.

С этими словами я поднял чемодан и понёс его в палату. Медсестра пошла вслед за мной.

— Сюда нельзя, — по привычке сказала она.

— Я только на минуту.

Валентин Иванович приподнялся на локте и напряжённо смотрел на меня. Его лицо было бледным.

— Саша! С вами всё в порядке?

— Да, Валентин Иванович.

Я поставил чемодан возле стены. Затем поднял стул и отнёс его к столу.

— Вот ваши вещи.

Расспрашивать декана при медсестре было невозможно. Да и её подозрительность никуда не делась. Поэтому я добавил:

— Пойду. Извините за беспокойство.

— Подождите!

В голосе декана слышалось отчаяние. Он перевёл взгляд на медсестру.

— Вы можете выйти? Нам надо поговорить.

— Вам нельзя волноваться, — ответила медсестра.

Затем обернулась на дверь.

— Это был ваш знакомый?

— Нет, — ответил Валентин Иванович. — Просто какой-то сумасшедший. Ворвался в палату, начал скандалить, драться. Послушайте, со мной всё в порядке, правда. Я могу поговорить со своим студентом? Это очень важно.

— Скоро обход, — замялась медсестра.

— Ничего, — заверил её Валентин Иванович. — Мы успеем до прихода врача.

— Ну, хорошо.

Она всё же задержалась, чтобы поправить шторы и проверить капельницу. Это позволило ей показать, что решение принимает именно она.

Наконец, дверь палаты закрылась, и мы с Валентином Ивановичем остались вдвоём.

Валентин Иванович устало опустился на подушку.

— Как глупо всё получилось, — сказал он.

Я молчал. Мне уже было понятно, что декан сейчас нуждается во мне больше, чем я в нём. Я собирался этим воспользоваться, если он начнёт недоговаривать, поэтому не хотел показывать свою заинтересованность.

— Дайте, пожалуйста, воды, — попросил Валентин Иванович.

Я огляделся. На столе стояла литровая банка с водой и белая больничная чашка с выщербленным краем.

Я налил в чашку воды и протянул декану.

Он пил жадно, тонкая струйка потекла по небритому подбородку, поблёскивая в седой щетине. Я некстати подумал, что у мужчин, которые пользуются электробритвой, щетина отрастает куда быстрее. Сутки без бритья, и вид уже как у бездомного.

— Что вы поняли из бумаг? — спросил Валентин Иванович, — возвращая мне чашку.

Э, нет, так не пойдёт! Он уже пришёл в себя, и хочет выяснить, что именно мне известно. Чтобы потом сочинить подходящую историю.