Михал вспыхнул, поняв, что сказанное относится как к нему, так и к тем двоим, которых он привел с собой. Ему захотелось так же резко и веско ответить комиссару, но от волнения он не смог быстро найти нужных слов. И все же Михал взял себя в руки, а потом коротко бросил в ответ:

— Ты авантюрист! Ты никак не хочешь дождаться, пока груша созреет. Тебе не терпится сорвать ее зеленой.

— Может, тебе дать подстилку, чтобы ты лег на нее под дерево и ждал? Ну а когда груши созреют, ты можешь и не утруждать себя рвать их: они сами упадут тебе в рот. Да тебе только и осталось лежать с разинутым ртом!.. Слушай, Михал! — Глаза бывшего учителя, а теперь партизанского комиссара засверкали. Антон впервые видел у него такие глаза. — Даже если есть влага и хорошая земля, все равно без животворных солнечных лучей ничего не созреет! Нет следствия без причины! Живительным солнцем, организующей силой человеческого общества мы называем партию. А всех, кто борется за ее идеалы, мы называем бойцами партии...

Пришедшие с Михалом двое молчали. Оглядываясь до сторонам, молчал и сам Михал. Он опасался, что его помощники подпали под влияние Димо, так как Михал и сам начал колебаться, хотя для самоуспокоения продолжал твердить себе: «Может, комиссар и прав, но и я прав по-своему...»

— Вот каков оппортунизм в чистом виде, товарищи! Оппортунисты не понимают задач времени, идут против логики событий из-за чисто формальных соображений, — продолжал говорить Димо. — Вероятно, вы и не считаете себя оппортунистами? Тогда это еще опаснее, поскольку такое заблуждение иногда равносильно предательству. Если ты не чувствуешь, что в тебе поселился дьявол и опустошает твою душу, — это беда. Но еще хуже, если люди живут с дьяволом в сердце, а думают, что это — ангел-спаситель...

Антон улыбнулся. Он был доволен, что разделял тогда точку зрения комиссара как единственно верную в те первые дни вооруженной борьбы, что оказался прозорливее опытного бай Михала. Всматриваясь в обветренные лица сидевших возле него людей, Антон неожиданно представил себе, как будут радоваться эти люди, когда настанет день победы.

Вокруг стрекотали сверчки, пели ночные птицы, где-то далеко-далеко, у самых Родопских гор, временами вспыхивало зарево пожара и слышались отдаленные пулеметные очереди. Представитель ЦК повернул голову в сторону гор, прислушиваясь к стрельбе, а затем с еще большим вдохновением продолжал:

— Все демократически настроенные люди должны подняться на вооруженную борьбу и незамедлительно присоединиться к боевым группам — партизанским отрядам — для всеобщего мощного наступления...

Как ни готовил себя к выступлению Антон, он все же очень разволновался, когда председатель президиума произнес:

— Слово предоставляется представителю РМС товарищу Антону!

Молодой партизан встал, немного помолчал, словно припоминая, с чего начать. Нет, он хорошо продумал свою речь для этой первой в своей жизни областной конференции. Сам Димо инструктировал его. Просто в этот миг Антон испытывал большое волнение, видя устремленные на него взоры. Первые его слова прозвучали как-то неуверенно и быстро растворились в окутанном ночным мраком лесу. Дальше он уже заговорил в полный голос. Люди вокруг внимательно слушали его. Он сказал все и ничего не забыл. Димо, наверное, остался бы доволен им. Но не это было главным.

Со Страхилом Антону пришлось расстаться: сразу после окончания конференции командир отряда вместе с Войводатой, комиссаром повстанческой зоны, и с Динчо, так звали представителя ЦК, отправились в путь. При прощании Антон смог поближе рассмотреть Динчо. Его поразило выражение лица этого человека, особенно голубых глаз, глубоко спрятанных за очками. Динчо сразу располагал к себе. Он был высокого роста, на спине его висел охотничий рюкзак. Одет он был во все военное, даже носил офицерскую фуражку с золотым ремешком. Голенища высоких кавалерийских сапог плотно облегали икры ног. Плащ был перекинут через руку...

Антону предстояло добираться до лагеря целый день. Он пошел по горному плато, где по влажной и мягкой земле было спокойнее идти. Здесь даже собаки не могли взять след, да там и не оставались следы, так как высокая мокрая трава быстро поднималась и скрывала их. Внизу тянулся вековой лес из корсиканской сосны. В него полицейские никогда не входили, боясь мрака от переплетавшихся между собой черно-зеленых крон. Пугала полицейских и тишина среди могущественных сосновых стволов, возвышавшихся как мраморные колонны. Однако для партизан этот лес служил надежным укрытием: здесь даже один боец мог противостоять сильному врагу...

Внезапно Антон услышал подозрительный шум и залег у скалы. Вскоре он увидел двигавшихся в колонне по одному каких-то людей, вооруженных винтовками, автоматами и тремя пулеметами. Это не могли быть партизаны, так как они никогда так открыто не передвигались. Кроме того, известные Антону отряды не располагали пулеметами. Только в отряде Ванюхаты, кажется, был один пулемет. Кто же это? А что, если это гражданская полиция или жандармы прочесывают местность?..

Антон стал считать вражеских солдат, поднимавшихся наверх. Целая рота в полном боевом составе! Через некоторое время показались еще десять человек, которые вели за собой нагруженных продовольствием и боеприпасами трех мулов. Антон решил, что эта рота дальше пойдет низом и не пересечет пути, по которому отправились Страхил, представитель ЦК и комиссар повстанческой зоны. А партизанские посты наверняка уже заметили врага.

Антон плотнее прижался к земле, поскольку знал, что вражеские наблюдатели непременно просматривают в бинокль простиравшуюся равнину. В следующий момент он неожиданно заметил, что вся колонна двинулась прямо в его направлении. «Не обнаружили ли они меня?» — подумал он и тут же успокоился, так как понял, что противник, двигаясь низом, вдоль леса, просто сокращает себе путь к Банске и Добриниште или даже еще ниже — к Неврокопскому полю. Видимо, у жандармов не было желания подниматься выше и идти дальше по страшному для них плато.

Антон начал осторожно отходить назад, стараясь не упускать из виду вражескую колонну. Расстояние между ним и впереди идущими жандармами сокращалось. Он уже отчетливо видел, как поблескивало на солнце оружие, различал даже лица идущих.

Антон стал удаляться быстрее, поскольку уже находился от вражеской роты на безопасном расстоянии. Жандармы, очевидно подойдя к опушке, открыли огонь из автоматов и пулеметов. Кто-то в отряде говорил, что «смелым» полицейским и жандармам везде мерещутся партизаны и, чтобы рассеять свои страхи, они часто стреляют просто наугад. Где-то слева, у нижней границы леса, вновь послышались выстрелы. Стало ясно, что в этом районе находилась не одна рота. В последнее время жандармы появлялись в горах лишь в том случае, если располагали силами не меньше батальона.

Положение Антона становилось критическим: он знал, что недалеко замаскировались сторожевые посты соседнего партизанского отряда и их часовые с тревогой смотрят сюда. Если попытаться выйти из леса, прежде чем стемнеет, его могут обнаружить, и кто знает, чем все это может кончиться... Ведь Калмика убил шедшего, как и Антон, со стороны Разлога партизана, приняв его по ошибке за жандарма!

Антону необходимо было найти укрытие, чтобы хорошо спрятаться на случай прочесывания. Правда, такие горы, как Пирин, прочесывали редко, но все же необходимо было найти надежное убежище.

Антон, пробираясь лесом, внимательно смотрел на стволы деревьев, на скалы, на ручейки, которые, сливаясь, падали где-то внизу бурлящим водопадом. Наконец партизан остановился перед группой гигантских сосен, чьи стволы, казалось, неудержимо устремлялись ввысь, упираясь верхушками в розовевшие в лучах заходящего солнца облака. Эти сосны были так прекрасны, что Антон, на миг забыв об опасности, тихо присвистнул и сказал:

— Здравствуйте! Знаете, а я ведь прапраправнук тех, кто когда-то отдыхал под вашей сенью, а вы, наверное, и тогда уже были такими же красивыми и громадными!..