Ее отец говорил дрожащим голосом, стараясь сгладить бурные обвинения своей дочери:

— Вошел паренек, голодный, уставший... Что с ним делать? Поест, насытится человек, товарищ начальник, и язык у него развяжется. Объяснил мне, будто он внук одного из моих родственников. Парень жаловался, что ему пришлось нелегко. Я наливаю ему винца. Он пьет и объясняет, как все случилось. Подрались, мол, из-за девушки. Он ударил вгорячах сотрудника милиции. Показалось, что убил его. Вот он подхватился и сбежал за границу...

— И после всего этого отец не прогнал его! Вы видите...

— Товарищ начальник... но этот парень не заслуживал, чтобы его прогоняли... Он не производил плохого впечатления...

Я видел искреннее возмущение дочери и неодобрение в глазах ее отца. Я слушал все подробности о том, как сыграл свою роль наш кандидат в актеры, и мне казалось, что где-то он даже переборщил. Однако пока он не сорвал выполнение поставленной ему задачи. Хуже было то, что в это дело вмешалась женщина. Теперь предстояло вывести ее из игры. Но как? Нужно было протянуть время хотя бы до рассвета, пока «актер» выспится.

— Я Григорию, нашему участковому, хотел рассказать, товарищ начальник, все от начала до конца, но как среди ночи? А парень разговорился. Смотрю я на него, слушаю. Посочувствовал ему, спросил об отце и матери. И так, за разговором, постепенно начал склонять его на свою сторону. В конце концов он заявил: «Вот явлюсь и сдамся тому милиционеру, которого тогда ударил, а если всыплет хорошенько, скажу спасибо».

Дочь вновь набросилась на отца с поучениями, как ему, мол, следовало поступить. Самодеятельность этой женщины могла спутать все наши планы. Свой долг она исполняла с необыкновенным рвением. Я старался протянуть время, чтобы все стало на свои места и пошло своим чередом.

Когда стрелки часов подошли к семи утра, я решил начинать. В соответствии с договоренностью наш сотрудник в половине седьмого должен был покинуть их дом и в семь десять быть у кондитерского магазина на площади.

— Прошу вас, прекратите пререкания! — распорядился я. — Разговор с вашим отцом мы продолжим потом. Он останется здесь! Давайте пойдем к вам, пока неизвестный не скрылся! Вы мне поможете его задержать.

Глаза ее победоносно засверкали: ведь она проявила высокую бдительность. На ее лице не отразилось никакого беспокойства за судьбу отца. Я вспомнил других сыновей и дочерей, которые приходили сообщить властям о враждебной деятельности своих родителей. Я хорошо помнил их страдания, переживания и колебания между гражданским долгом и любовью к родителям. Однако у этой женщины все, видимо, делалось по расчету: и замужество, и привод отца в отделение милиции, и все прочее.

— На вашем месте я не стала бы дожидаться рассвета! — сказала она с нескрываемым упреком, стараясь побыстрее выйти.

Не знаю, может, я и не прав, но в эту минуту в душе у меня поднималось возмущение этой самонадеянной молодой особой, которая, видимо, считала, что, кроме нее, во всей стране нет больше защитников государства и народной власти.

— А известно ли вам, что по закону любой дом считается неприкосновенным? — попытался я урезонить ее.

— Враги — вне закона, и нам нечего с ними церемониться! — дерзко ответила она. — А если он заметил, что никого в доме нет, то догадался обо всем и уже успел скрыться. Кто будет отвечать за это?..

В этот момент мог произойти полнейший провал: я шагал в сопровождении жены пограничника, и, когда мы начали переходить улицу, вдали появилась фигура «великого актера». Он покинул ночлег точно по инструкции. Женщина, к счастью, не заметила его.

Убедившись, что незнакомца в доме нет, женщина не долго думая предложила:

— Давайте поднимем на ноги милицию и перекроем все дороги! Будем проверять всех людей!

— Гражданочка, а кто нам дал право проверять каждого прохожего? — резко спросил я. Это могло показаться грубым и нетактичным с моей стороны, но у меня не было ни времени, ни желания заниматься этой дамой и дальше. Я оставил ее дома, а сам возвратился в отделение.

Бай Коста (так звали ее отца) ждал с нетерпением. Они умоляюще взглянул на меня. Ему хотелось, чтобы я разобрался во всем, что произошло. Я усадил его рядом с собой, угостил сигаретой и начал непринужденный разговор.

— Твое поведение, бай Коста, противоречит предписаниям закона! Не знаю точно, какую статью тебе дадут, но дело у тебя серьезное. За укрывательство шпиона, сам знаешь, по головке не погладят.

Он спокойно посмотрел на меня и тихо спросил:

— Его взяли?

— Очень жаль, но шпион смылся и следов не оставил! — сухо ответил я. Меня, конечно, так и подмывало откровенно рассказать ему все о нашем замысле, попросить у него совета. Я был уверен, что получил бы и совет, и бескорыстную помощь. Однако законы конспирации не позволяли пойти на такую вольность.

Понурив голову, аккуратно стряхивая указательным пальцем пепел с сигареты, мой собеседник с большой убежденностью в голосе проговорил:

— А ведь, товарищ начальник... паренек-то не из тех, за кого вы его принимаете!.. Уж от меня не скроешь... Я вижу человека насквозь... Я прощупал его со всех сторон... Добра в нем больше... Если он даже и из тех...

«Эх, «актер», «актер», — подумал я, — маловато у тебя таланта, ох маловато! Этот видавший виды человек превзошел тебя. Он безошибочно определил — может, и сам не знает, каким образом, — твою сущность, сущность чистого и честного парня...»

Мне хотелось вскочить и расцеловать этого мужественного пожилого человека и любящего, отца, который, несмотря ни на что, не подумал плохо о своей дочери. А ведь мог, имел на это полное право! Мне не хотелось ни раздражать, ни озлоблять его, так как я был уже почти уверен, что этот человек поможет нам выследить Мацуоку.

— Хорошо, не будем спорить, кто этот парень был на самом деле. Пускай власти во всем разберутся. Ты нарушил закон, и мы будем судить тебя! Однако мы можем и не привлекать тебя к ответственности, но только при одном условии: если ты поможешь поймать нам его! Да, кем интересовался этот молодой человек?..

Бай Коста выразительно взглянул на меня, словно хотел спросить: «А откуда ты знаешь, что интересовался?» Он опять попросил разрешения закурить. Не спеша взял сигарету, прикурил, глубоко затянулся, закашлялся и потом, тяжело вздохнув, начал рассказывать о своей сестре, которая была замужем за братом Мацуоки.

— Значит, парень стремился попасть в банду? — прервал его я.

— Да, ему приказали идти к Мацуоке, но он не хотел, решил сдаться милиции...

— Меня не интересует, что решил этот парень! — снова перебил я его, желая перевести разговор. — Чтобы теперь найти этого парня, уверяю тебя, нужно отыскать сначала Мацуоку. Так оборачивается сейчас дело, бай Коста. В эти слова о том, что он решил даться милиции, мы не верим! Ты давай мне факты, факты!..

— Откуда я их возьму? Вы — специалисты, вам и карты в руки! — вздыхая, проговорил он.

— Ты когда виделся со своей сестрой? — спросил я его как бы между прочим.

— Не помню точно. Наверное, лет пять-шесть прошло с тех пор, — подумав, ответил бай Коста.

— А что если мы предоставим тебе возможность погостить у нее денек-другой? — прямо спросил я его.

Старик подумал, тяжело вздохнул и сказал:

— Да оно, конечно, погостить бы неплохо, да как бы она не догадалась, что я пришел за Мацуокой...

Мы довольно быстро договорились с бай Костой и уточнили все до мельчайших подробностей. А потом мне целый день пришлось заниматься выяснением отношений между братьями и сестрами. Я старался успокоить дочь бай Косты, которая обвиняла отца в пособничестве шпионам. Потребовалось немало сил, чтобы убедить ее ради сохранения чести семьи молчать и не препятствовать отцу поехать в гости к ее родной тетке. Я был уверен, что она упорствовала только в интересах собственной персоны. По отношению к отцу она вела себя жестоко.

Затем Елин сыграл второе действие нашей «пьесы». В полдень, как было условлено, он появился у входа в рудоуправление. Бай Коста, заметив его, бросился туда, но «актер», сославшись на отсутствие времени, назначил ему встречу вечером на автостанции и исчез.