— Да, — сказал я, стараясь держаться как можно спокойнее, — мы действительно из органов государственной безопасности!..

Здоровяк схватился своими огромными ручищами за голову, словно хотел защититься от удара, и простонал в наступившей тишине:

— Мать моя родная...

— Значит, нас предали... — чуть слышно прошептал один из братьев и протянул руку к винтовке.

— Не шевелись! — закричал Звезда, заметивший это, и тот поднял руки вверх.

Нам необходимо было наступать, и я продолжал:

— Мы здесь для того, чтобы спасти тех, у кого еще не запачканы руки кровью. Таких, как вы, и вам подобных. Нам нужен только Фантом и его подхалим Серафим. Их руки обагрены кровью ни в чем не повинных людей! А кто вы? Обманутые и запутанные люди, которых они хотят сделать убийцами! Предположим, убьете вы сто, сто пятьдесят человек... А что дальше? Ведь на земле от этого не исчезнут настоящие люди. Придут другие девушки и юноши, а погибшие, даже мертвые, поднимут на борьбу тысячи живых!..

Все трое слушали, стараясь не пропустить ни единого слова. Их лица приобретали нормальный цвет, на щеках появился румянец. И все-таки трудно было вывести их из состояния оцепенения. Я волновался. И не только за себя и Звезду — за этого совсем юного паренька в куртке гимназиста, но и за судьбы этих троих, да и некоторых других из банды, которые погибнут, так и не узнав, ради чего. Волновался я и за молодых строителей, прокладывавших дорогу в новую жизнь, тех, кто воевал с горами, а мог погибнуть где-нибудь в овраге. Ведь Фантом замышлял повесить их на деревьях недалеко от села или вдоль недостроенной дороги. Я волновался за тех, кто мог погибнуть, так и не испытав радости своего труда.

Наблюдая за троими, я понял, что они готовы сдаться. Другого пути им не оставалось. Борьба шла не на жизнь, а на смерть. Они молчали, потрясенные, два брата и этот здоровенный крестьянин, сходивший с ума по работе на пашне. Я объявил им наше решение: их отпустят по домам, если они сами захотят начать новую жизнь, но при условии, что они помогут нам раскрыть глаза и другим. Этим они смоют свой позор и тогда смогут надеяться на прощение людей.

Они единодушно согласились. У них не было другого выхода, но на всякий случай мы сбили бойки ударников их пистолетов и винтовок. Следовало соблюдать осторожность: кто мог предвидеть все, что произойдет на обратном пути? Нам было бы достаточно того, чтобы они сдержали свое слово и не мешали нам действовать, а их переход на нашу сторону в любом случае должен был сослужить свою службу.

— Они нас уничтожат, если заметят, что в руках у нас не оружие, а кусок железа... — заметил здоровяк. — И тогда дело не доведем... до конца...

— Не беспокойся! — ответил Звезда, и в голосе его прозвучала уверенность.

Теперь нам предстояла совместная, очень сложная операция, которая требовала не только напряжения всех сил, но и точно рассчитанных и согласованных действий каждого в отдельности и всех вместе. Одна-единственная ошибка могла стать роковой...

Обо всем этом мы узнали от Каменова потом, а в те дни, мучимые неизвестностью, жили в тревожном ожидании...

В один из таких дней в кабинете начальника околийского управления нервно затрещал телефон. Я торопливо снял трубку и услышал взволнованный голос:

— Я — Звезда... Я — Звезда...

Я почувствовал, что у меня подкашиваются ноги. С тех пор как Звезда ушел на это опасное задание, я не находил себе места, волнуясь за его судьбу. И теперь, когда совсем неожиданно пришла от него весточка, я даже растерялся, не зная, что сказать. Солнце уже клонилось к закату. Стояла теплая, ясная погода. Я слушал, охваченный радостным волнением, звонкий, торжественный, такой родной голос и едва улавливал:

— Все в порядке. Задание выполнено полностью.

Я с гордостью подумал, что только непреклонная вера в наше дело могла вдохновить юношу, еще ученика, на такой подвиг — проникнуть в звериное логово и стать победителем.

— Добро, — сказал я. — Жди меня там... у командира части..

Газик наготове стоял во дворе. Я взял с собой троих разведчиков из околийского управления и выехал на встречу с юным героем, сгорая от нетерпения поскорее пожать ему руку. Я представлял себе его взволнованное, разгоряченное лицо. Вспоминал, что он мог быть и кротким, и застенчивым, и мягким как воск. Вспоминал, с какой любовью он рассказывал мне о своей невесте...

После разгрома герасимовской банды (это была предыдущая операция), в которой участвовал и Звезда, он изъявил желание служить в органах государственной безопасности, уверяя меня, что именно в этом видит свое призвание. Я старался отговорить его от этого. И не без оснований. Он рос сиротой, только что закончил учебу в гимназии и фактически был еще совсем мальчишка. Однажды я уже получил за него нагоняй. Как-то послал я его связным к оперативной группе, находившейся в горах в засаде, и юноша чуть было не погиб. Сам не знаю почему, но я не снабдил его оружием. Видимо, я полагал, что в тех местах он не может встретиться с бандитами, и уж никак не допускал, что он сам решится выйти им навстречу. А он вышел — один против троих, да еще с голыми руками. Спас его сторож. Бандиты готовились уже расстрелять паренька, но в это время сторож выстрелил из ружья. Бандиты испугались и убежали. Благодаря этому счастливому случаю паренек добрался до назначенного места, хотя и был ни жив ни мертв. После этого я вновь попытался убедить юношу, что его призвание не в нашей работе. Мне было известно, что он пишет стихи, и я советовал ему вступить в общество «Славянская филология». Кроме всего прочего, он не отличался здоровьем, из-за чего ему уже второй год подряд давали отсрочку от службы в армии. Не мог я, просто не имел морального права убеждать товарищей из областного комитета партии в целесообразности и полезности принимать в органы государственной безопасности этого юношу. Однако он страстно хотел стать только оперативным работником. Я объяснял ему, что время кровавых схваток с врагом уходит в область предания, что наступает эпоха созидания, когда стране понадобятся ученые, архитекторы, поэты, художники. Но он был непреклонен...

По пути к месту, где находилась схваченная банда, я не спрашивал Звезду ни о чем. Я не видел в этом необходимости; парень так переволновался, что сейчас ничего связно не мог бы рассказать. Пока достаточно было сообщения о том, что все сделано, что «все в порядке». Обо всем остальном я надеялся узнать там, в горах, от Каменова, который дожидался нашего приезда.

Солнце уже клонилось к закату. Деревья отбрасывали длинные размытые тени. На опушке леса стоял Каменов. Возле него сидела группа мужчин.

— Где Фантом? — спросил я, вглядываясь в лица сидящих мужчин, охваченных страхом, и не видя среди них опасного убийцы.

— Вон он, там! — ответил Каменов, показав рукой за спины сидящих. Там, на поляне, примыкавшей к лесу, ничком лежал мужчина, уткнувшись в старую, пожухлую листву. Он лежал, неловко подвернув под себя правую руку и как-то неестественно подогнув ноги. Я сразу узнал в нем адвоката Павлова и вспомнил, каким он предстал передо мной тогда, на панарджийском стрельбище, — стройный, надменный, самодовольный. Сейчас он лежал в своем темно-сером пальто в крапинку и темно-сером костюме. На нем были его неизменный красно-кофейного цвета галстук, мягкая шляпа и модные полуботинки.

Глядя на неподвижно лежавшего Фантома, я сердито спросил:

— Что это? Разве я не говорил? Разве не предупреждал о том, что его необходимо взять живым?..

— Не удалось взять его живым! — как-то неуверенно и в то же время со злостью проговорил Каменов и тут же добавил: — Он даже спал с гранатой в руках!

И тут где-то рядом со мной я услышал всхлипывание. Это плакал наш юный герой — Звезда. Наконец сквозь слезы он проговорил:

— Он меня вынудил... Я не хотел... Он собирался бросить гранату, но я его упредил. Он хотел всех нас уничтожить... Я виноват, я один виноват в этом...