— Дурак я, дурак! Им бы денег послать, но где их взять? Главарь заботится только о себе — то даст, то заберет! А ведь у нее, кроме меня, никого не осталось. И что я натворил такого преступного? А теперь торчу здесь... Чего я жду? Пока она вместе с детьми помрет с голоду?

Денег у него действительно не было, и он не знал, как и где их добыть. Деньги, получаемые Фантомом из-за границы, исчезали неизвестно куда. Главарь всегда объяснял, что они израсходованы на «организационные» мероприятия, на неотложные дела. И никто никогда не ведал о том, сколько их было, сколько и на что они расходовались. Здоровяк знал, особенно после получения последней посылки, что там были и золотые турецкие лиры, и французские наполеондоры, и швейцарские марки. Однако Фантом не доверял никому, даже мне, своему заместителю, назначенному им лично. Однажды Фантом предложил этому крестьянину сто восемьдесят тысяч левов, изъятых при ограблении кассира, который вез зарплату сотрудникам общины из Елешницы. Однако здоровяк отказался, заявив: «Награбленных денег не беру. Они счастья не принесут».

Двое других были двоюродные братья. Они вместе учились, вместе служили в армии и вместе пришли в банду. Будто пара соколов, они не разлучались ни днем ни ночью, а когда шли на какую-нибудь операцию, то держались вместе и смотрели друг за другом. Сначала они были веселые и жизнерадостные, но постепенно начали терять веру и надежду на то, что когда-нибудь им удастся вернуться домой.

После победы революции прошло уже пять лет. Забывались, уходили из памяти многочисленные слухи о недолговечности народной власти, когда одни предсказывали ее падение осенью, другие — не позже весны, третьи, явно нетерпеливые, назначали срок не более двух-трех месяцев, четвертые ждали помощи из-за рубежа. Однако «назначенные» сроки проходили один за другим, а народная власть продолжала укрепляться. Попавшие в банду не могли не замечать этого. Каждый раз, когда им удавалось встретиться со своими односельчанами, они тосковали по матерям, вспоминали отцов, а в их разговорах все чаще проскальзывало мучительное разочарование. От прежних восторгов не осталось и следа. Все чаще они на чем свет стоит открыто ругали своих «вожаков», с легкостью утверждавших, будто «с востока идет красная большевистская опасность».

Эти двое пришли в банду бороться, но за что — четко не представляли, Они считали, что коммунисты долго не продержатся, но потом мало-помалу начали постигать истинное положение вещей, хотя и не высказывались об этом вслух. Наблюдая за ними, я чувствовал, что самообман, которым они обольщались, иссушает их сердца, и я знал, что однажды они окажутся на дне пропасти, как птицы с перебитыми крыльями. А ведь на самом деле им нечего было бояться народной власти: они не обагрили свои руки кровью невинных людей. Но как им объяснить все это? Я не имел права говорить им о том, что уже разоблачил две подобные банды, которых теперь и в помине нет. Не мог сказать и то, что завтра их банда тоже бесследно исчезнет с лица земли.

Я ждал, как будут вести себя братья Петр и Асен, ждал, что и они выскажут все, что у них наболело. Однако они лишь улыбались, услышав неожиданное заявление своего приятеля.

Петр заметил:

— Простой крестьянин... У него ведь ничего не отобрали?..

Здоровяк ничего не ответил. Он знал, что ушел в горы не как Фантом, который спасал свою шкуру, боясь возмездия за ужасные преступления. Не принадлежал он и к таким, как эти два брата, потерявшие всякую надежду вырваться из того кромешного ада, в который сами себя бросили. Крестьянина мучили свои думы и заботы. Они преследовали его повсюду. Братья недооценивали его стихийного бунта против насилия. Они даже не задумались над тем, что так задело его типично крестьянскую натуру. А он, расправив свою огромную, как лопата, бороду и положив на колени могучие, как паровозные рычаги, руки, ворчливо сказал, обращаясь к братьям:

— Вы вот грамотные. Кажется, и учителями были. Вы пойдете в свое родное село бросать гранаты и убивать невинных односельчан, собравшихся в библиотеке?

— Ты за кого нас принимаешь, за бандитов, что ли? — сорвался Асен, а Петр отвернулся и зло сплюнул, выразив этим свое явное неудовольствие по поводу затеянного разговора.

Здоровяк вскочил, посмотрел на меня и вдруг решительно заявил:

— Вот вам моя винтовка, Я не пойду в горы! Возвращаюсь домой, а вы как хотите, так и поступайте!.. Я не замарал своих рук кровью людской!

— Не замарал, так замараешь! — тихо сказал я и в тот же миг заметил, как все четверо мгновенно ощетинились, словно собаки, почуявшие опасного зверя.

Наступил момент для нанесения очередного удара. Необходимо было воспользоваться их реакцией, вызванной безумным замыслом озверевшего молодого вожака, и незамедлительно внушить отвращение и ненависть к Фантому.

— Замараешь! — повысив голос, подчеркнуто сурово повторил я. — И не только ты. Все замараете! И не только руки. Все с ног до головы будете в крови человеческой, которую никогда не сможете смыть! С той шестеркой все улажено. Они не будут бросать гранаты в собравшихся в библиотеке. А вот что будете делать вы?.. Вы ведь должны стать убийцами молодых строителей — девушек и юношей! Не прерывайте меня! Молчите и слушайте внимательно! Потом будете говорить. Наш главарь ушел. Возвратится он только к вечеру. А зачем он пошел? Он мне строго приказал не говорить вам, что по всей округе проведены аресты, что задержаны все наши сообщники и связные, а наш отряд со всех сторон блокирован. Кто уцелеет после всего этого — известно одному всевышнему! Фантом сказал: «Надо закалять нервы моим трусам. Я требую, чтобы каждый из них убил по десять коммунистов. Пусть каждый вырежет груди у двух-трех девушек. Пусть обагрят себя кровью, и тогда уж никому из них не захочется сдаваться!..» Молодые люди строят дорогу в Родопы, а вам приказано их убить. За что?..

— Сволочь!.. — не выдержав, вскочил разъяренный крестьянин, и мне потребовалось немало усилий, чтобы успокоить и усадить его на место.

Братья слушали меня понурив голову. Когда крестьянин высказал свое негодование, они вдруг будто очнулись, переменились в лице, явно встав на сторону здоровяка, но пока молчали, видимо боясь меня, заместителя Фантома.

— Эй ты, полегче, чего разошелся? — вмешался Звезда, пытаясь успокоить крестьянина.

Однако тот продолжал возмущаться и в запальчивости крикнул Звезде:

— А ты молчи, пока цел... щенок...

Звезда, задетый за живое, вскочил и, видимо, хотел сказать что-то обидное, но вдруг опомнился и уставился на меня горящим от возбуждения, вопросительным взглядом. Не знаю, что он думал, но по его глазам было видно, что он решался на что-то значительное и важное. Не зная толком, что задумал Звезда, я вдруг подбодрил его:

— Давай! Давай!

Как он понял это «давай», не знаю, но в следующее мгновение Звезда как из пулемета выпалил здоровяку:

— Это что, я щенок?.. Ты хочешь ударить меня, сотрудника государственной безопасности?.. — И направил винтовку на всех троих.

Я почувствовал вдруг, будто проваливаюсь куда-то. В первое мгновение мне показалось, что все обдуманное и передуманное сразу рухнуло. Мы и в самом деле могли погибнуть. Оправившись после шокового потрясения, здоровяк сказал сиплым голосом:

— Да ты что?.. Спятил?.. Да ты подумай, о чем говоришь!.. А ну, брось винтовку!

Все трое не на шутку испугались. Они просто окаменели от слов «государственная безопасность» и в первое мгновение потеряли дар речи. Сидели не шелохнувшись, с надеждой уставившись на меня. Однако дуло винтовки было направлено только на них, и теперь они уже не могли не понять, что Звезда меня не боится.

Словесная игра закончилась. Больше уже нельзя было продолжать игру в прятки. Необходимо было действовать в открытую.

Трое сидевших передо мной побледнели как полотно и смотрели на меня испуганными, широко раскрытыми глазами, которые молили о снисхождении и милости.