Через два дня я встретился с этим человеком в кабинете начальника тюрьмы. Когда мы остались втроем, я пристально вглядывался в его испуганные глаза, полные муки и страдания. Мне очень хотелось знать, о чем думал этот бывший полицейский. Может быть, он ненавидел нас и при первой же возможности расправился бы с нами? Или он уже разобрался во всем, когда увидел, что мы относимся к нему по-человечески, несмотря на совершенное им тяжкое преступление? Подумав, я решил говорить с ним откровенно и не как со злостным преступником.
— В Родопах объявилась новая банда из шести человек. Они совершили третье убийство и бесследно исчезли, — сказал я, предлагая ему сигарету.
— Ненадолго, — заметил он без капли смущения. — Вы, господин Калин, руководили целыми околиями, и там у вас много работников! Никуда бандиты от вас не уйдут, все равно они попадутся...
— Да, но до этого они убьют еще человек двадцать! — многозначительно возразил я.
Он поднял голову, посмотрел на меня, явно мучаясь над тем, на что я ему намекаю, и сказал, как отрезал:
— Я заключенный и ничего не знаю здесь, за решеткой!
— А что, если бы ты убежал, нашел бы их? — в тон ему спросил я.
— Нашел бы! — бросил он и уставился на меня, словно спрашивая: «И что из этого?»
Мне показалось, будто он даже старался намекнуть мне, чтобы я обратился к нему за помощью. Я кивнул начальнику тюрьмы, и тот вышел. Оставшись вдвоем, я решил говорить без обиняков.
— Вот, бери, шесть патронов в магазине и один в стволе! Спрячь, чтоб никто из заключенных не видел, — сказал я и вложил ему в руки пистолет.
Он насторожился и замолчал, потом посмотрел на оружие, словно прикидывая, исправно оно или нет.
— Если решили использовать меня, валяйте прямо, не крутите! — произнес он, прищурившись.
— Давай сюда пистолет. Побежишь без него. Так будет лучше! — заметил я, принимая от него оружие.
— Никуда я не побегу! — резко сказал он, и в голосе его послышались недоверчивые нотки. — Пусть другие решаются на это, скатертью им дорожка, а мне и в тюрьме неплохо.
— Конечно, — ответил я. — Ты имеешь приличный срок. Будешь полеживать себе тихонько, государство тебя будет кормить, а те бандиты будут убивать и терроризировать народ, который кормит хлебом и тебя, и всех нас...
— Я попал в тюрьму не по собственному желанию, господин Калин. Вы меня упрятали сюда... — промямлил он и замолчал.
— Ты знаешь свою вину, давай не будем о ней говорить. Это дело прошлое, лучше поговорим о других вещах, от которых зависит не только твое будущее, но и будущее детей твоих! — произнес я, глядя прямо ему в глаза.
Он не выдержал моего взгляда, опустил голову и немного погодя сказал:
— Я слышал от заключенных, что людей, которых вы ищете, возглавляет Генов-старший. Мы вместе служили с ним в околийском управлении...
— Знаю, но не только это хотел бы я услышать от тебя! — сказал я, хотя названное имя мне было неизвестно.
Чтобы как-то скрыть смущение, я вновь закурил. Он ведь сообщил мне нечто важное, благодаря чему мы могли выйти на верный след. По вспотевшему лицу этого человека, по его отсутствующему взгляду было видно, как мучительно трудно размышлял он, стремясь понять, на что его толкают, предлагая бежать. Не будет ли это для него концом?..
Он внимательно выслушал мое предложение, но принимать его не торопился. Наконец он поднял голову и посмотрел мне прямо в глаза.
— Я понимаю, что если мы ликвидируем убийц, то спасем жизнь многим людям. За это вся околия будет благодарна нам. Но меня удивляет, господин Калин, как это вы приходите к такому человеку, как я, и предлагаете совершить побег, словно я уже ваш работник?
— Потому что я верю вам как человеку. Что, разве не так? — просто ответил я.
Он снова замолчал, уставившись в пол, будто пытался найти ответ на мучивший его вопрос: «А не провокация ли это?» По его щекам медленно покатились две крупные слезы. Наверное, у него еще не хватало сил отбросить накопившееся за многие годы недоверие и забыть прошлое. Или, может, его ошеломило мое слишком прямое предложение? На лбу у него выступили капли пота. Он глубоко вздохнул, откинул назад голову, и все его крупное тело вздрогнуло. И странно! Глаза его были уже сухими, они теперь лихорадочно блестели. Я пытался понять, что его мучит, что удерживает от того, чтобы сказать «да» или «нет». Ведь он должен был понимать, что ничего не потеряет, если отвергнет мое предложение. В конце концов мы могли бы справиться с этой бандой и без его помощи. А он продолжал молчать и с недоумением смотрел на меня. Мне хотелось сказать ему что-то подбадривающее, чтобы поднять его настроение, но вместо этого я бросил ему упрек:
— Так что же получается? Хочешь уберечь свою голову, а то, что ты убиваешь в себе человека, тебя это не беспокоит?
— Вы меня не поняли, господин Калин! — ответил он, вздохнув, и добавил: — Я очень разволновался и могу все перепутать. Дайте мне подумать...
Наконец он принял мое предложение. О деталях предстоявшей операции мы договорились быстро: ведь у него был большой опыт работы в полиции.
На следующий день его вместе с другими заключенными повели работать на огород на берегу Месты. Он знал, что охрана не предупреждена о его предстоящем побеге: тайна остается тайной до тех пор, пока о ней знают только двое. Два дня заключенный тщательно осматривался вокруг, а на третий за десять минут до сбора на проверку перед возвращением в тюрьму, как мы и договорились, он незаметно исчез в ивняке, затем прополз с сотню метров и побежал. Сразу же раздалась стрельба. Но густой кустарник надежно укрыл беглеца. Он долго шел по реке, скрывая следы, потом сделал «заячий круг» в четыре километра, чтобы, по его словам, сбить с толку преследователей, а затем, прыгая с камня на камень, вновь спустился к реке, переправился на другой берег и двинулся к Родопам...
Под видом охоты я пошел к назначенному месту встречи с ним. К вечеру, когда крестьяне возвращались с полей домой, я уже подобрал удобное укрытие и присел у раскаленной за день скалы, под которой проходила тропинка. По ней в ближайшую деревню двигались уставшие за день крестьяне. Они шли, отмахиваясь ветками от назойливых насекомых. Одни брели молча, другие бранились на животных, волочивших нагруженные повозки, или на детей, едва переставлявших ноги. Я слышал их голоса издалека, стараясь уловить каждое слово. Эта напряженная предвечерняя суета после утомительного летнего дня была хорошо мне знакома...
Вскоре взошла луна. Внизу, по берегам Месты, сгущался темно-синий сумрак. Все вокруг было видно как днем. Скалы и деревья отбрасывали длинные тени и казались еще выше и массивнее. Стояла такая тишина, что стрекотание кузнечиков и все ночные звуки, которыми был переполнен лес, разносились далеко окрест. Мне пока ничего не оставалось, как созерцать лунный полумрак и напряженно вслушиваться, стараясь различить ночные шорохи и звуки. А их было множество: и порхание птиц, и шуршание листьев, и топот животных. Время от времени откуда-то снизу доносилось хрюканье диких поросят, вышедших на промысел. Я невольно подумал: «Эх, какая здесь благодать для охоты!» Далекий лай собак свидетельствовал о наличии там человеческого жилья.
Вдруг у меня за спиной что-то хрустнуло. Сердце замерло. В одно мгновение палец оказался на спусковом крючке, в готовности нажать на него. Повернувшись, я увидел громадного балканского зайца. Он поднялся на задние лапы в пяти-шести шагах от меня и смотрел в мою сторону. Я едва удержался, чтобы не выстрелить, вовремя вспомнив, что стрелять мне нельзя. А заяц постоял как столбик еще несколько секунд и поскакал вниз. Я вздохнул с облегчением. Ночная тишина в Родопах, нарушаемая лишь звуками животных, захватывала дух. Я лежал и слушал как завороженный. Если б я не ждал встречи с бежавшим заключенным, то не остался бы на месте ни секунды.
Взглянул на часы. Основное время, назначенное для встречи, уже прошло, но я мог, как это было условлено, ждать еще один час. Я выполз на плоский камень и огляделся. Вдали темнели скалы Пирина, а над ними мерцали яркие звезды. Неподалеку от моего укрытия возвышалась отвесная скала. Она будто плавала в лунном свете, заливавшем горы. Родопы в этом месте круто спускались к Месте. Повсюду торчали голые вершины, и только отдельные участки склонов поросли лесом и кустарником. Вместе с Пиринскими горами Родопы образовывали здесь известное местинское дефиле. Отсюда, кроме горной цепи да темного неба, обычно ничего не было видно, особенно если в ущелье поднимался ветер или начиналась гроза. Но сейчас стояла теплая тихая августовская ночь. Внизу спокойно текла река. Временами меня охватывало чувство одиночества и полной оторванности от людей. И тогда я старался как можно быстрее отвлечься, гадая, с какой стороны мог появиться «беглец». Так я стал называть этого человека.
