— Продолжаем? — говорю хриплым голосом, который сам не узнаю, и думаю о том, что, если она попросит остановиться, я просто умру.

— Да, — отзывается Булочка и сама тянется к моим губам. Прижимается к ним ласково, нежно, трогательно. И несмотря на всю целомудренность действа, очень и очень сексуально. Я точно скоро кончусь. Проникаю в ее рот языком, посасываю ее, ласкающим движением касаюсь неба.

— Ты охуенная, Булочка, — повторяюсь, знаю, но в голове будто ничего другого и не осталось. Нейронные связи, отвечающие за речь, атрофировались и есть только это — грубоватый комплимент, который непроизвольно срывается с губ, когда я начинаю медленно и ритмично в ней раскачиваться. И еще, и еще.

Блять.

Это точно не самый длинный марафон в моей жизни. Оргазм приближается незаметно и накрывает меня с какой-то оглушающей силой. Внутри что-то взрывается, спираль, которая закручивалась в паху все это время, распрямляется, выстреливая потоком чистой энергии куда-то в мозг, в грудь и прямо в сердце. В исступлении я запрокидываю голову, окончательно теряя контроль над происходящим. Неумолимо врезаюсь в Огневу, захлебываясь собственными ощущениями. Рычу, хриплю, издаю какие-то животные звуки, пока изливаюсь в презерватив, и такая слабость меня одолевает по итогу. Слабость и сонливость. И полное удовлетворение, аналога которому я даже не припомню, разве что на заре полового созревания, когда я еще дрочил на порно.

Обессилено скатываюсь с Булочки. Подтягиваю ее к себе, заключая в объятия. Остаток ночи хочу провести здесь же, не выбираясь из постели. Желательно горизонтально, и чтобы Огнева была рядом, а я мог смотреть на ее грудь.

— Эй, ты как? — шепчу через несколько минут абсолютной тишины, вглядываясь в ее лицо с налипшими на лоб тонкими прядями волос.

— Хорошо. Я хорошо.

— Очень больно было?

— Терпимо.

— В следующий раз больно вообще не будет. Только хорошо.

Она изгибает бровь, уголки припухших губ приподнимаются в подобии улыбки.

— В следующий раз, Громов?

— Обижаешь, Огнева, — отвечаю ей в тон. — Я тебя теперь еще больше хочу. И ты хочешь, поверь мне.

Она шире улыбается, отводит в смущении глаза.

— Надо в ванную, — говорит тихо.

— Не хочешь быть грязной булочкой? — пошло шучу я, за что мне в плечо мгновенно прилетает нехилый такой удар кулаком. — Булочкой с глазурью.

— Фу таким быть, Арсений, — морщит Огнева нос.

— Таким охуенным?

— Таким охуевшим! — парирует она.

— Ну все, Огнева, теперь ты еще и матом ругаешься, — в голос ржу я. — Лишили сегодня девственности и тебя, и твой дерзкий рот. Как ощущения?

Она демонстративно закатывает глаза и ползет вниз, на ходу оборачивая вокруг тела простынь. Я цепляюсь за край, вынуждая ее остановиться у кровати и встретиться со мной взглядом.

— Мне было очень хорошо, Вик, — говорю с поражающей меня самого откровенностью.

— Мне тоже, Арсений.

Тори

Я переспала с Арсением Громовым. Нет, не так. Я лишилась девственности с Арсением Громовым. С тем самым, который отметился между ног у половины девчонок университета. И да, если подумать, то я теперь тоже галочка в его списке, но… Неделю назад от подобного развития событий я пришла бы в ужас, а сейчас глупо улыбаюсь, глядя на себя в зеркало. Ну не дурочка ли я?

Выбежав из квартиры Арсения, я несусь вниз по лестнице, а не вызываю лифт, и забираюсь в такси, которое он мне вызвал. Громов явно плохо на меня влияет. Мало того, что я впервые за год взяла отгул на работе, притворившись больной, так теперь еще и опаздываю на субботние пары. Все потому, что он отказывался выпускать меня из постели — мурлыкал в ухо, как обожравшийся сметаны кот, обнимал и терся причинным местом, не требуя большего. Невинные жесты, конечно, никак не вязались с похабными шутками, которые лезли из его рта, но от этих контрастов все происходящее казалось еще более завораживающим.

Арсений отпустил меня, лишь взяв обещание, что я не задержусь в универе дольше пары часов и привезу ему те самые бургеры, которые мы ели на прогулке. Еще напомнил, чтобы медовый соус в них не добавляли, а я даже посмеялась. Если это его веселит, то я не против, с Громовской улыбкой не сравнятся ни его острые скулы, ни зажмуренные во время оргазма глаза, ни даже чертов пресс, хотя… Ну ладно, нет, улыбка все равно лучше.

Приехав позже на полчаса и волшебным образом пробравшись в аудиторию незамеченной, я падаю за парту и выдыхаю, точно после бесконечно долгого марафона. Воспоминания о ночи топят меня с головой, и я заливаюсь краской — ощущаю, как горят щеки, будто я их на солнце обожгла. Лекция по высшей математике у нас с Веней общая. Балашов коротко кивает на мое «привет», но мне не нравится, что он пялится на меня с подозрением, вместо того чтобы смотреть в тетрадь.

— Что? — не выдерживаю я, потому что он не отрывает от меня глаз, будто я тату на лбу набила.

— Выглядишь по-другому.

Я бегло осматриваю себя: на мне всего лишь водолазка и даже не самая обтягивающая. Ничего другого с собой не кинула в сумку, когда спешила к Арсению, все стирать надо было. А одеваясь и опаздывая в универ, даже как-то не задумалась утром. Не знаю, как реагировать, поэтому просто пожимаю плечами, на что Веня продолжает читать мне морали.

— Я вчера не дозвонился до тебя и заходил в кафе.

— И?

Сначала я хочу выслушать сторону обвинения.

— Ты не вышла на смену.

— Дела были.

— И в общаге я тебя тоже не нашел.

— Ага, к чему ты ведешь? — я старательно изображаю беспечность, шикая на него, но у самой от страха сосет под ложечкой.

— Ты была с Громо…

— Тише ты!

Я даже пригибаюсь ближе к столу. Он вообще больной тарахтеть на полкласса?

— С ним, да? — не унимается Веня.

Я, блин, специально переоделась, распутала после ночи волосы и привела себя в порядок, но Балашов с ходу меня раскусил, что говорить об остальных? Они тоже все всё поняли? Я злюсь, хотя на нас даже никто не смотрит.

— А что, если и да? — упрямо вздергиваю подбородок. — Вень, я не лезу в твою историю с Ликой, хотя именно я за нее и расплачивалась, если ты не забыл.

Балашов, как по щелчку, краснеет от моих слов прямо до кончиков ушей, и мне сразу становится не по себе от собственной резкости. Но меня убивает его однобокое суждение. Когда я днем раньше по привычке вломилась к Вене в комнату, то застала у него Лику, девчонку Быка (и вроде бы пока не бывшую). Ага, в его полотенце и с мокрой головой. Тот кинулся мне объяснять, что Лике негде жить, так как ее родители не поддерживают идею расстаться с Быковым из-за его материального положения, как бы дико это ни звучало. Поэтому она иногда принимала у него душ и оставалась ночевать, когда сосед Вени уезжал к своей девушке в центр. Но я пропустила все эти оправдания мимо ушей, просто вытрясла из него адрес Арсения и ушла.

— Проехали, — бурчу под нос, потому что чувствую себя виноватой. Я сама по своей инициативе заступилась за друга, никто меня не заставлял. Некрасиво его этим попрекать.

— Я просто переживаю за тебя.

— Не стóит.

Веня кивает, и спасибо, что не продолжает спор. Толкает ко мне тетрадь с конспектом материала, который я пропустила в начале лекции. И вроде бы все как всегда, но осадок остается. Я ведь не думала, что все будет просто? Не знаю, если честно, вообще, о чем я думала, я просто хотела сделать это с Арсением, и суть не в «сделать это», а в том, что «с ним»!

И пока я тезисно переписываю информацию к себе в блокнот, на мой телефон прилетает сообщение, и я очень зря сразу читаю его, потому что тотчас теряю суть.

«У меня в комнате пахнет, как в блядской кондитерской»

Не могу сдержать смешок, который замечает Веня, просто пожимаю плечами в ответ, пока разглядываю имя Арсения на моем треснутом экране. Это кажется невозможным, но происходит на самом деле. Как так?