— Физическое влечение — этого недостаточно… — чопорно затягивает Огнева.

— А что тебе еще нужно? Конфетно-букетный период? Так мы уже вместе спали — ты даже от моей руки феерично кончила, помнишь? С мамой моей знакома, я — с твоим папой. Букеты в кафе тебе таскаю. Да и сейчас тебе чем не свидание?

Она нервно усмехается, даже в полумраке салона вижу, как густой румянец заливает ее щеки.

— Так себе свидание… — шепчет, облизывая свои сочные губы, а у меня в груди просто тектоническая перестройка случается. Сердце долбится, как бешеное, а на грудную клетку давит, словно плита бетонная упала. Стихийное бедствие какое-то.

— Я тебя сейчас поцелую, — выдыхаю, придвигаясь к ней ближе. — Предупреждаю, как джентльмен, чтобы ты успела отвернуться, если не хочется.

Глаза Огневой от моего признания широко распахиваются. Черные зрачки почти полностью поглощают серую радужку. Из горла вырывается судорожный вздох. А когда я склоняю к ней голову и накрываю ее губы своими губами, она не отпрыгивает от меня. Напротив, ее горячий сладкий рот податливо открывается, пропуская внутрь, а мягкий язык уже робко встречает мой.

Тори

Папа сигналит нам как раз вовремя, чтобы я против всех доводов разума не успела забраться на Громова верхом в его тесной мажорской тачке. Потому что за десять минут мы увлекаемся так, что запотевают стекла и нещадно пекут губы, а на головах у обоих творится черти что. Мы едва приводим себя в порядок, когда папа стучится к нам. Я замечаю, как напрягается с его появлением Арсений, но, к моему удивлению, он достойно выдерживает все папины глупые шутки, которые я слышу через приоткрытое окно, и даже подыгрывает ему, сообщив, что под колеса не смотрел, так как не мог оторвать глаз от меня.

— Это я тебя понимаю, — говорит папа. — Мы так с Викуськиной мамой познакомились. Я засмотрелся на нее тут у нас на площади и влетел на велосипеде в столб. Первое свидание у нас прошло в травмпункте.

— Что-то это мне напоминает, — усмехается Арсений под нос.

А дальше дождь усиливается, папа достает из багажника инструменты и дождевики, и они на пару спешат заменить колесо. Громов почти молча выполняет команды «принеси-подай» и даже не дерзит, а я ругаю себя за то, что вообще влезла со своими дурацкими комментариями в маршрут навигатора. Папа всегда говорил, что водителю не нужно указывать, куда и как ехать. Если что-то не нравится — садись за руль сам. Это он так маме иногда намекает замолчать, ласково называя ее своей личной помехой справа. И если бы я не умничала, мы сейчас вполне могли бы обниматься с Громовым в тепле и пить сладкий чай, а не мерзнуть в темноте и тем более, как Арсений, не лазить в дорогущих белых кроссовках по грязи.

— Бросьте, куда вы поедете промокшие? Еще и перемерзли же! Света дома наготовила еды на целую футбольную команду.

От моих личных переживаний меня отвлекает папин голос, которым тот зазывает Громова поужинать у нас дома. Он, что, шутит? Арсению точно нечего делать у нас в гостях.

— Если у вас есть во что переодеться, то я за. А то я не рассчитывал на такие приключения, у меня с собой только форма.

— Футбольная?

Да, папа фанат «Манчестер Юнайтед».

— Баскетбол.

— Так вот куда ты такой шпалой-то вырос, — он хлопает Арсения по плечу и хохочет. При немалом росте папа смотрится гораздо ниже Громова. — Ну вот и расскажешь о своих успехах, поехали.

В результате через полчаса мы сидим за столом в нашей маленькой кухне и обсуждаем успехи Громова в спорте. Я, правда, думала, он хвастаться будет, а тот быстро переключает все внимание на меня, и теперь я краснею каждый раз, как папа или мама вспоминают что-то из моего детства, потому что в арсенале у них имеются только постыдные истории.

— А помнишь, Викусик, как ты решила, что будешь принцессой? — Папа смеется, а я прячу глаза в тарелке с оливье, пока Громов уплетает люля с картошкой и салатами за обе щеки и запоминает материал для шантажа. Да этим можно будет терроризировать меня до конца моих дней! — Мы ей подарили розовое платьице, такое с рюшами, на день рождения, и она отказывалась снимать его три дня. Пришлось даже купать ее в нем, ой, смеху-то было!

— Я бы на это взглянул, — с набитым ртом ржет Арсений.

— А потом Викусик нашла принца и решила его на себе женить. Насильно, — папа закатывается, мама накладывает мужчинам еще еды. — Соседский мальчишка, Васька, бегал от нее по всему району, потому что не хотел быть принцем и сражаться ради нее с драконом.

— Что за Васька? — Почти серьезно хмурит брови Громов. — Мне стоит волноваться?

— Да спился Васька наш. Принц из него вышел никудышный. Работает слесарем на заводе, палец вот себе недавно на станке отпилил по пьяне…

— Папа! — не выдерживаю я. — Ну не за столом же!

— А что такое?

— Бля… — я ловлю взгляд Арсения, когда тот капает соусом на свою кофту и собирается в привычной манере выругаться вслух, — …ха-муха.

Я с трудом сдерживаю смех, потому что Громов выглядит так забавно за столом, застеленным клеенчатой скатертью с криво нарисованными фруктами, с хрустальной салатницей в руке, которую мама достает из антресоли только по особому поводу, и масляным пятном на яркой толстовке. Он совершенно точно здесь не к месту, но он все еще здесь. Его насильно не держат, он ужинает с нами по доброй воле. И улыбается так, будто ему даже весело.

— Ох, надо было и свитер сразу переодеть, чтобы не запачкаться, — вскакивает и носится с одеждой Арсения мама. Она уже принесла ему папины подштанники, которые Громову, мягко сказать, коротки. — Это ж фирма, наверное? «Валенсия» такая?

— «Баленсиага», мам, сядь, пожалуйста. Я все принесу.

И пока Арсений устраивает стриптиз, обнажившись до безрукавки, я бегу в комнату, чтобы скрыться от позора. Боже, он ведь точно не захочет иметь со мной дел после всего! Со злостью хватаю первый попавшийся папин свитер из шкафа, из тех, что не заношены до дыр, и спешу обратно, чтобы обнаружить картину, как Арсения уже укладывают у нас спать.

— На диване тебя положим здесь.

— Куда ты собрался на ночь глядя? На запаске далеко не уедешь.

— Вот именно, дождь какой поливает! Я одеяло с гусиным пером достану, точно не замерзнешь.

— Утром на шиномонтаж смотаемся. Там друг у меня, недорого сделает все.

Ага, особенно с такой машиной, как у Громова, все будет недорого.

— У Арсения были планы, ему нужно домой, — вмешиваюсь я в разговор, протягивая тому сменную одежду. А он склоняет голову набок и щурит глаза, будто пытается заглянуть мне в самую душу. Наверное, я кажусь испуганной, потому что даже в страшном сне не могла представить, что Громов останется у нас ночевать.

— Вы знаете, Светлана Дмитриевна, — говорит так вежливо и обольстительно, как только умеет, — тащите-ка свое гусиное перо. Планы подождут. Викусик, ты же не против?

О, я определенно против!

— Конечно же нет.

— Вот и славно!

— Я за одеялом в подвал.

— Какой подвал? — Арсений таращит глаза, а я начинаю убирать со стола и мыть посуду, хотя руки плохо слушаются меня из-за нервов, и я то и дело что-то роняю.

Папа уходит смотреть телевизор к себе, мама суетится и бегает из комнаты в комнату, обустраивая Громову гнездышко, а тот умудряется и приобнять меня, и поцеловать в шею, пока никто не видит. Да так, что коленки подгибаются, и я еле сдерживаю стоны.

— Прекрати! — рычу я на него, но Арсения это только распаляет. Ему нравится провоцировать меня и явно нравится забавляться надо мной. — Слушай, — я со звоном бросаю тарелку в мойку и оборачиваюсь к нему, не вытерев руки, — если для тебя все это цирк, и мы — клоуны на арене, то прекрати, пожалуйста. Я знаю, что мои родители своеобразные, и мы совсем из разных миров, но…

— Ты вообще о чем? Клевые у тебя родоки, — Громов будто бы и правда не понимает, что я имею в виду. — Ты серьезно? Родители любят тебя, и это все — совместные ужины, истории из детства, семейные шуточки… это же круто. Моя мама не умеет готовить и заказывает еду из ресторана, а отец и не вспомнит ничего из моей жизни, если это не касается баскетбола. Хотя я без сомнения их люблю. Если нужен будет компромат на меня, я познакомлю тебя со своим младшим братом. Он расскажет все, что ты пожелаешь.