Тори

— Ты опять опаздываешь, Тори, — поправляя круглые очки на переносице, сообщает Веня нравоучительным тоном. — Знаешь же, что Филатов нас не пустит, если заявимся после звонка.

— Успеем добежать, зануда! — Я посылаю другу самую ослепительную улыбку из своего арсенала и беру его под локоть. — Из общаги вышла вовремя, честное слово, но возле подъезда опять тот котенок черно-белый ошивался, пришлось забежать в магазин сосиску ему купить.

— Из-за паршивого кота мы с тобой заработаем прогул у самого сволочного препода в универе! Где справедливость в этом мире?

Веня демонстративно пучит глаза и тянет меня к центральному входу, но войти внутрь мы не успеваем. Дорогу нам преграждает буйная компашка мажоров во главе с Арсением Громовым. Сам он предпочитает, чтобы его величали Громом (даже в мыслях!), но я таких Зевсов в гробу видала. В моем представлении он типичный мажор в брендовых шмотках, повсюду гоняющий с толпой отмороженных придурков.

Мы вместе учимся на втором курсе, только я на педагогическом факультете, Веня изучает прикладную информатику, а мажоры — IT-технологии и гейм-дизайн. Понятия не имею за что, но эти типы невзлюбили моего друга с первой недели сентября. Я пыталась выбить у него признание, в каком месте он умудрился перейти дорогу шайке Громова, но тот молчит как партизан. Из чего я делаю вывод, что там или что-то действительно серьезное, или какая-нибудь ерунда, в которой Вене просто стыдно признаться.

— Так-так, и куда это несется парочка «Твикс»? — с издевкой тянет Быков, один из прихвостней Громова с плоским лицом, явно не обремененным интеллектом.

Мы с Веней синхронно делаем вид, что не заметили провокации, и пытаемся обойти парней справа, но те зеркалят наше движение и перекрывают и без того узкий проход в универ.

— Мы спешим на пару, — бросаю я недовольно и крепче стискиваю локоть Вени. — Простым смертным приходится учиться и закрывать сессию с помощью знаний, а не денег папочки.

— У-у-у, — раздается предупреждающий гул. — Ты, сука, на кого свой рот сейчас открыла? — Глаза плосколицего наливаются кровью как у самого настоящего быка при виде размахивающего красной тряпкой тореадора.

— Не надо говорить с Тори в таком тоне! — вмешивается Веня. — Зачем оскорблять девушку, только потому…

Закончить он не успевает, потому как Быков хватает его за плечо и впечатывает в стену напротив с такой силой, что с Вени слетают очки. А после на них, в хлам сминая оправу и стекла, наступает второй Громовский дружок, Руслан Платонов. Раньше он мне казался самым адекватным из троицы, но в этом году как с цепи сорвался. Отрастил кучерявую шевелюру, набил татуировку и, кажется, собирается побить рекорд Громова — пройтись вообще по всем девчонкам в универе. По крайней мере, со стороны это выглядит именно так.

— Ты! — задыхаюсь от возмущения и дергаюсь в сторону Быкова, чтобы прийти на помощь Вене, но на мое плечо тут же опускается горячая ладонь Громова.

— Не лезь, — говорит он так спокойно, словно не видит, как буйный отморозок из своры его псов калечит моего друга.

Я потрясенно смотрю на загоревшую в Испании руку (ну а кто в универе не подписан на страницу Громова?), рассчитывая испепелить ее взглядом. Жаль, выходит не очень. Тогда я со всей силы дергаю плечом и бросаюсь к Вене, на ходу подхватывая вдребезги разбитые очки.

— Отвали! — рычу я на Платонова, когда он пытается преградить мне путь.

— Ты посмотри, какая дерзкая! — Ехидно улыбнувшись, он качает головой и, пока я помогаю Вене сесть и собрать выпавшие из рюкзака конспекты, светит ямочками на щеках, которые с его паршивой натурой ну никак не сочетаются.

— Ты как? — спрашиваю тихо.

— Жить буду, — храбрится Вениамин, но я чувствую, что он не меньше моего ошарашен подобной формой агрессии.

— И не стремно тебе прятаться за юбкой? — подает голос сам Громовержец.

— Оставь его в покое, придурок! — бросаю я и бесстрашно смотрю ему прямо в лицо.

Наверное, сейчас я впервые осознаю, почему на него западают девчонки. Арсений Громов просто до тошноты идеальный. Высокий, я бы даже сказала очень, явно на две головы выше меня, а я ведь тоже далеко не Дюймовочка. У него красивые рельефные плечи, широкая грудная клетка и большие кисти рук с длинными пальцами и аккуратно подстриженными ногтями — без шуток, у меня пунктик на эту часть тела, а его кисти выглядят так, словно парень в свободное время развлекается игрой на арфе. Ну, то есть, очень красиво. Выгоревшие на солнце волосы зачесаны назад, верхние пуговицы льняной рубашки расстегнуты, с шеи свисает странный кулон, а на ногах вместо модных кед чертовы лоферы, будто он учится в Гарварде, а не в РУФИ, где ботаники вроде нас с Веней изучают физику и информатику. Если подумать, Громов напоминает мне типичного Кена — такой же смазливый и пустоголовый, как пластиковая кукла. За этой оберткой точно нет ни сердца, ни души. Так несправедливо, что подобному мерзкому типу достались такие идеальные руки!

— Что ты сказала? — он демонстративно щурит глаза и кривит губы, за один миг превращаясь из милашки в хищного зверя. Еще и скалится — не зря он бессменный предводитель этих гиен.

— Тебе голову мячиком отбили, что ты простых слов не понимаешь? — Ах, да, забыла сказать, что Громов у нас — звезда баскетбола.

Он в два размашистых шага сокращает расстояние между нами и сдавливает своей аристократичной клешней мои щеки.

— Я вот думаю, ты бессмертная, что ли?

— Это зе ты у нась Севс, я тут присём? — выдавливаю сквозь губы, сложенные трубочкой.

Секунда, две, три немой перестрелки взглядами, а потом Громов отпускает меня и, сложившись пополам, оглушает всю округу раскатистым хохотом.

— Ладно, ты смешная, живи пока, — заявляет он беспечно, не переставая широко улыбаться, и заглядывает мне через плечо: — А вот твой очкарик…

— Не трогай… — Мой голос срывается, так что приходится прочистить горло, чтобы снова звучать решительно и смело. — Его.

Телохранители на заднем плане дружно издают свистящие звуки. Для того чтобы генерировать полные предложения, у них, видимо, извилин не хватает в черепной коробке. Но мне по фигу, для меня они не более чем белый шум. Другое дело — сам Громов. Цепкий взгляд зеленых глаз отравляет, словно ядовитый плющ, но я, призвав на помощь все самообладание, стойко выдерживаю его и мысленно считаю до десяти.

Бровь парня изгибается домиком, правый уголок губ ползет вверх.

— А что мне за это будет? — звучит с издевкой и так приторно, что у меня сводит скулы.

— Судьба сжалится над тобой, и ты перестанешь быть таким придурком.

— Тебя давно не трахали или ты по жизни самодовольная сука? — не остается в долгу Громов.

— Тори, забей, я… — бормочет за спиной слепой, как крот, Веня. Без очков геройствовать ему не по зубам, поэтому я за него.

— Саня, Рус, нашему умнику пора искупаться в фонтане. Будет знать, как лезть к чужим девушкам с такой рожей.

Я будто в замедленной съемке вижу, как эти двое распрямляют плечи и сжимают кулаки, а в мыслях уже представляю Веню, который, как Титаник, идет ко дну. Почему сразу ко дну? Да потому что мой друг никогда не умел плавать!

— Нет-нет, — срываюсь и подлетаю к Громову. Тех бизонов не остановить, поэтому я импровизирую. — Нет! — Я толкаю его в грудь, но он продолжает стоять на месте. От него приятно пахнет кофе и немного дорогим одеколоном, но в остальном он бесит меня от макушки до пят. — Говорю тебе в последний раз — не трогайте его! — И я очень хочу, чтобы мой голос звучал грозно и уверенно, но, по-моему, больше похоже на то, что я умоляю.

— А что ты готова сделать ради этого? — Свистящий шепот пробирает до костей, желудок судорожно сокращается, как подумаю, что он и я…

— Фу! Да я лучше мучительно умру в дьявольских силках, чем лягу с тобой в постель.

Громов морщит нос, будто чем-то дурно запахло.