После того как имперские эдикты против христиан «завяли», в Церкви воцаряется всеобщее ликование — до появления арианской ереси, которая вливает свой яд в отечество, «всегда желающее слышать что-нибудь новое и ни за что определенное крепко не держащееся» (12). На острове появляются тираны, которых автор сравнивает с непролазными зарослями; один из «ростков» этого леса — узурпатор императорского титула Магн Максим, убийца императора (имеется в виду Грациан), потерявший, однако, свою злополучную голову в городе Аквилее (13). Максим увел с собой все наличные войска, и страна осталась беззащитной перед нашествиями двух заморских племен — скоттов и пиктов (14). Британия шлет послов в Рим, откуда прибывает легион. Римляне разбивают пиктов и приказывают бриттам построить стену для защиты от варваров, «каковая тупым народом в отсутствии начальника была построена не столько из камней, сколько из дерна, и никакой пользы от нее не было» (15). Стена не смогла остановить врагов (16), в Рим отправляется новое посольство; «легион», необоримую атаку которого автор, используя вергилиевскую метафору, сравнивает с разлившимся от осенних дождей горным потоком, снова разбивает врага (17). Римляне заявляют, что не желают больше беспокоить себя из-за подобных бездельников и советуют бриттам позаботиться о себе самим, оставляют им образцы оружия и под своим руководством заставляют «жалких туземцев» (miserabilibus indigenis) соорудить прочную каменную стену и ряд крепостей на восточном берегу, после чего прощаются навеки (18). Узнав, что римляне более не вернутся, скотты и пикты нападают снова. Войско, поставленное где-то «в высокой крепости» (in edito arcis), не собирается что-либо предпринимать; враги (к возмущению автора, ничем не прикрывавшие срамные части своего тела) стаскивают граждан со стен. Граждане бегут и при этом еще и воюют между собой. Все запасы продовольствия уничтожены, и уцелевшим остается только добывать пропитание охотой (19).
Уцелевшие снова посылают письмо к какому-то «Агицию» (ad Agitium), которого автор именует «римским государственным мужем» (Romanae potestatis virum) и которое адресовано «Агицию трижды консулу» — «варвары гонят нас к морю, гонит море к варварам; мы зарезаны или утоплены между этими двумя родами погибели!». Ответа нет; в стране свирепствует голод. Однако находятся люди, которые при этом продолжают сопротивление, надеясь на Бога, и, в конце концов, побеждают (20).
Победа нисколько не улучшает морального облика бриттов: наступает время неслыханного процветания и роскоши. Постоянно ведутся гражданские войны, в которых добрые правители неизменно проигрывают жестоким. Даже священники, «окоченевшие» от спеси, охвачены жадностью и страстью к сутяжничеству (21).
Бог желает исправления грешников; проходит слух о скором нападении врага, очевидно, скоттов, так как в главе 21 сказано, что пикты прекратили свои нападения. Однако страшный слух не заставляет бриттов исправиться; разражается эпидемия (pestifera lues). Собирается совет, которому надлежит решить, что делать для отражения набегов врага (22).
Все «советники» вместе с «надменным» (или «верховным») тираном (superbus tyrannus) впадают в ослепление. Для защиты родины они решают позвать «дичайших, нечестивого имени саксов, Богу и людям мерзких». «Свора щенков» из логова «варварской львицы» отправляется в Британию на трех «киулах». «Свора» вонзает свои когти в восточную часть острова; к ней присоединяется и другая партия «каторжников», собирающихся якобы сражаться за британское отечество. Варвары ценят свою службу дорого: они заявляют, что им платят недостаточно, и «торжественно заявляют, что если они не будут более щедро осыпаны дарами, то опустошат, разорвав договор, весь остров» (23).
Хотя автор признает мятеж саксов «справедливой местью» за грехи бриттов, обрисованная им картина смерти и разрушения ужасна. Города сожжены; граждане — как простые люди, так и священнослужители — убиты; среди пылающих развалин — «куски трупов, словно покрытые заледеневшей коркой багряной крови». Впрочем, была ли тут хоть одна душа, достойная райского блаженства (24)?
Тех, кто остался в живых, ждет незавидная судьба. Некоторых ловят в горах, где они прячутся, и массово (acervatim) истребляют, иных голод вынуждает добровольно отдаться в рабство, чтобы получить хотя бы кусок хлеба. Другие бегут из страны за море, распевая вместо загребной песни псалом: «Ты отдал нас, как овец, на съедение, и рассеял нас между народами»[56]. Те, кто выжил и не попал в рабство, живут в постоянном страхе. Обратившись к Богу, они бесчисленными молитвами почти что вынуждают Его прийти к себе на помощь, и под предводительством «Амвросия Аврелиана, человека законопослушного, который в такой буре и потрясении остался чуть ли не один из римского племени» бросают вызов варварам (25).
С этого момента война идет с переменным успехом «до года осады Бадонской горы, новейшей почти что и немалой резни преступников, с которой сорок четвертый, как мне известно, начинается год, по прошествии, однако, одного месяца, когда и я родился». Однако гражданские войны продолжаются; города не восстановлены в прежнем блеске. Пока были еще живы свидетели как «отчаянной погибели острова, так и... нечаянной помощи», люди всех слоев общества помнили о своем долге. Но когда те умерли и пришло поколение, которое не помнит тех страшных событий и знает только «нынешнее спокойствие», моральное падение бриттов стало очевидно. Истинных сынов Церкви практически нет (26).
«Есть в Британии цари, но тираны; есть судьи, но неправедные» — так начинает автор следующую часть своего труда. Описав грехи, свойственные властителям вообще (27), он обращается к конкретным правителям — своим современникам, которых он пытается спасти от неминуемых адских мук. Это детоубийца Константин (28-29), Аврелий Канин — видимо, родич упомянутого выше Амвросия Аврелиана (30), стареющий Вортипор — «негодный сын доброго короля» (31), «рыжий мясник» Кунеглас (32) и, наконец, самый высокий, по словам автора, как по росту, так и по своему авторитету, — Маглокун, «островной дракон» (33). Автору хорошо известна его биография: убийство дяди, попытка уйти в монастырь, последующий незаконный брак и, наконец — убийство жены и женитьба на супруге своего племянника, которого тоже пришлось устранить (34-36).
На этом, как говорит Гильда, можно было бы и закончить, однако, чтобы не быть голословным и чтобы правители не думали, что он безосновательно запугивает их адскими муками, он счел нужным привести цитаты из Ветхого Завета (37). Автор рассказывает о взаимоотношениях пророка Самуила с царями (38), о Давиде и Соломоне (39), о грехах других ветхозаветных царей и их обличении пророками, в частности Илией (40-41). Он цитирует пророка Исайю (замечая при этом, что пророк называет нечестивых царей «князьями Содомскими» и что Церковь не должна принимать от таких людей дары) (42), в частности, его обличения в адрес грешников, предающихся пьянству и другим порокам, и пророчества о дне Страшного суда (43-46). Затем автор переходит к пророку Иеремии, к которому он, видимо, питал особое почтение (выдержки из «Плача» содержатся и в главе 1), цитируя его жалобы по поводу грехов соотечественников (47-50). Приводятся высказывания других пророков — Аввакума (51), Осии (52), Амоса (53), Михея (54), Софонии (55), Аггея (56), Захарии (57), Малахии (58), трактующие в основном о гневе Господа против грешников. Далее автор переходит к книге Иова (59) и дает отрывок из апокрифической Третьей книги Ездры, где также содержатся угрозы в адрес грешников (60). Цитируется книга пророка Иезекииля (61), затем книга Премудрости Соломоновой, где сказано: «Любите справедливость, судьи земли»[57]. Британские правители могли бы исправиться, считает автор, если бы исполняли хотя бы это повеление (62-63). Автор признается, что не обладает смелостью апостола Павла, сказавшего: «Я желал бы сам быть отлученным от Христа за братьев моих»[58], однако искренне хочет исправления грешников (64).
