— Мадам, назовите, пожалуйста, фамилию и имя вашей подруги, ее адрес и чем она занимается.

Я ответила на все вопросы строго по выработанной «легенде».

— Мадам, скажите, пожалуйста, что связывает вас с соседом по столику в вагоне-ресторане?

— О, с этим репортером? — естественно удивившись, сказала я. — Ничего меня с ним не связывает. Я его даже не знаю.

— Но вы сказали, что он репортер? — заметно оживившись заметил он.

— Это я так решила, так как у него была с собой репортерская сумка.

— И все же постарайтесь вспомнить, кто он? Где вы с ним познакомились? Как давно его знаете? О чем беседовали за столиком? — ставил мне вопрос за вопросом, следя за моей реакцией.

Теперь я поняла, в чем причина моего задержания, и как-то сразу успокоилась. Отвечая на вопросы, я рассказала все, как было, что это случайно подсевший к столику человек, с которым я незнакома, и что видела его впервые. Затем добавила:

— По тому, как он крутил головой вправо и влево, у меня сложилось впечатление, что он кого-то высматривал. Очень сожалею, что не могу вам помочь, просто ничего не знаю.

— Хорошо, мадам… Пожалуйста, ваше удостоверение. Извините за беспокойство. Это долг службы выяснить обстоятельства… Работа полицейского не так романтична и интересна, как многие думают. По большей части это упорный и тяжелый труд… До свидания, мадам. — С этими словами он встал из-за стола.

— Вам лучше знать, — ответила я понимающе. — До свидания и простите, что не сумела вам помочь.

Оказавшись на улице, я решила сразу же навестить мадемуазель Жозефину и тем самым подтвердить свои объяснения, почему я здесь, если бы криминалисты захотели проследить за моими действиями.

С букетом алых роз в руке предстала перед дверью квартиры Жозефины. На звонок долго никто не отзывался, но вот послышалось старческое шарканье ног и передо мной появилась пожилая женщина в пестром халате. Я взглянула на нее, и ее вид вызвал у меня чувство жалости. Болезненно бледное лицо, полуприкрытые глаза, сутулая фигура.

— Извините, мадам, мне бы хотелось видеть мадемуазель Жозефину, — начала я как можно мягче.

— Моей дочери сейчас нет дома. Она находится в отъезде и будет только через два дня, — хриплым голосом ответила женщина, придерживая халат рукой. — Извините, пожалуйста, мне очень нездоровится.

— О, это я прошу прощения за беспокойство. Может, вам нужна какая-нибудь помощь?.. Лекарство купить, например? — спросила я участливо.

— Нет, нет, благодарю вас, у меня все имеется.

— Не откажите в любезности принять эти цветы для Жозефины и передать ей привет от подруги. — Я назвала свою фамилию. — Очень сожалею, что не удалось с ней повидаться. До свидания, мадам. Желаю вам скорого выздоровления. Еще раз прошу меня извинить.

Женщина молча кивнула головой в знак благодарности и бесшумно закрыла дверь.

Выйдя на улицу, я осторожно осмотрелась и направилась по проверочному маршруту. Проанализировала случившееся и пришла к выводу, что все в порядке: наблюдения за мной пока нет. Только после этого я зашла на почту, отправила корреспонденцию и вернулась домой.

Нас нередко спрашивают, неужели мы во всех случаях жизни использовали только иностранные языки, на каком языке мы, русские люди, там думали? Отвечаем твердо — на иностранном, местном языке. Большей частью нам верят на слово, но иногда сомневаются. И действительно, не так просто доказать правоту подобного утверждения. Как его достоверно проверить? Подтверждение для нас самих состоялось при довольно волнующих обстоятельствах.

Однажды у меня неожиданно появилась боль в правом боку. Врач поставил диагноз — воспаление аппендикса и настаивал на операции, которая проходила под общим наркозом. Как быть? Проблема не в хирургическом вмешательстве — врачи здесь опытные, сколько в моем возможном поведении при выходе из наркоза: не заговорю ли я в полузабытьи на русском языке? Всеми силами внушала, убеждала себя, что мой мозг уже полностью перестроился, мыслю я на местном языке. Объективно проверить себя не было никакой возможности, или, может быть, мы просто не знали, как это сделать. Помнится, югославский разведчик Дуско Попов, работавший в годы войны на англичан в стане нацистов, дважды испытал на себе воздействие ЛСД, вещества, отключающего волю к сопротивлению, прежде чем отправиться на рискованную работу в Германию. Наркоз в домашних условиях, конечно, исключался.

Хирург, католик по вероисповеданию, направил меня в больницу, находящуюся под покровительством католической церкви, где он, собственно, практиковал. Мне, как «истовой» католичке, приходилось соблюдать полагающиеся обряды и ритуалы: посещать в часовне при больнице утреннюю и вечернюю молитвы, вносить денежные пожертвования, а перед операцией исповедоваться. Наступил назначенный день, меня повезли в операционную… Просыпаться я стала от легких хлопков медсестры по щекам, и первое, что произнесла, находясь еще в полубессознательном состоянии именно на местном языке: «Где мои очки? Без них я плохо вижу». Медсестра подала мне очки и тепло улыбнулась. Значит, я действительно говорила как положено. И соседка по палате ничего необычного в моем поведении не заметила. После операции в ближайшее воскресенье сестры-монашенки подготовили меня к приходу священника. Предстоял благодарственный молебен Всевышнему за успешный исход хирургической операции. Меня накрыли белой простыней, на грудь положили молитвенник, а на тумбочку близ кровати поставили зажженную свечку.

Священник степенно вошел в палату и, шелестя длинной сутаной, плавными шагами направился ко мне. Поинтересовался самочувствием и тихо приступил к чтению молитвы. Выдохнув последние строфы, осенил меня крестным знамением: Во имя Отца, Сына и Святого Духа, аминь!» и поднес крест к губам для целования. Традиционно спросил, нет ли у меня каких-либо просьб или пожеланий, и удалился. Я облегченно вздохнула и по-настоящему стала выздоравливать.

Этот случай, хотя и убедил нас в том, что наш мозг уже перестроился и наше мышление происходит на местном языке, но все же старались соблюдать осторожность и не расслабляться, ибо жизнь преподносит иногда разные сюрпризы.

Поскольку описывая здесь пребывание в больнице я упомянула очки, вспомнился другой эпизод, не имевший, правда, отношения к медицине, но снова и снова напоминающий о том, как много мелочей быта нужно знать, чтобы при любых обстоятельствах уметь держать себя точно так, как это делают люди местные, за которых мы с мужем столь старательно себя выдавали.

Вскоре по приезде в страну я решила заменить очки. Естественно, имевшиеся были не советского изготовления, но все же хотелось приобрести получше. В специализированном ателье сделала заказ и через два дня пришла за получением. Обслуживал меня сам хозяин, мужчина рослый, плотный, с наметившейся проседью на висках. Он вежливо поприветствовал, быстро нашел заказ, вынул очки из футляра и ловко, даже с некоторым артистизмом одел их мне, явно любуясь собою и выполненной работой. Затем с подчеркнутым старанием проверил, правильно ли они сидят за ушами. Ревизией остался доволен. Попросил меня саму проделать процедуру снятия-одевания очков, что я и исполнила под его проницательном взором. По выражению его лица замечаю — чем-то он недоволен. Долго размышлять на этот счет не пришлось. Я услышала примерно следующее:

— Извините, мадам. Позвольте объяснить вам, как правильно пользоваться очками. Похоже этому вы не обучались (как в воду смотрел: перед выездом на нелегальную работу этот «предмет» в программе подготовки у нас действительно не значился). Во-первых, очки берутся обеими руками за дужки и вначале одеваются за уши и только потом опускаются на переносицу. Причем, они должны сидеть на переносице плотно и как можно ближе колбу. Во-вторых, если очки случайно опустились на нос, никогда не подталкивайте их на свое место пальцем. Это неприлично. В таком случае следует обеими руками взяться за дужки и вернуть очки в прежнее положение. Далее, при снятии очков они кладутся на стол дужками загнутой частью вверх, но ни в коем случае вниз и т. п.