Потрясенные до глубины души, мы не заметили, что сами находимся под дулами автоматов немецкого десанта, залегшего перед нами на холме всего лишь в 150 метрах. На фоне светлого неба хорошо просматривались темные фигуры фашистов в касках. Они что-то властно кричали и энергичными движениями рук призывали к себе. Из обрывков долетавших выкриков можно было разобрать только слово «рус».

В это время из заболоченного кустарника совсем рядом раздался слабый женский голос:

— Товарищи! Товарищи, помогите!

Я быстро перемахнул через борт машины и подбежал к ползущей из зарослей девушке, раненной в бедро. Она оказалась санитаркой. На машину, в которой она ехала, накануне вечером напали немцы. Вместе с подоспевшими товарищами осторожно перенесли ее в кузов. Кто-то подал команду шоферу:

— Разворачивай!

Поняв наше намерение, фашисты открыли по полуторке сильный прицельный огонь. Часть людей залегла в кузове. Но большинство, расположившись вдоль бортов, открыли ответный огонь из всех видов имевшегося под рукой оружия: винтовок, автоматов, пистолетов. То было единственно правильное решение. Огонь немцев стал менее прицельным. В шуме стрельбы слышался чей-то голос, торопивший шофера:

— Скорей! Скорей! Газу! Газу!

Каждая секунда промедления могла стоить жизни. Спасение было в том, чтобы как можно быстрее проехать открытую местность и перебраться на другую сторону холма. Последний рывок — и мы вне зоны обстрела. В наступившей тишине кто-то спросил:

— Раненые есть?

Трудно было поверить, но, к всеобщей радости, потерь не оказалось. Раненую санитарку оставили в эвакуационном госпитале в одной из деревень.

2 июля 1941 года батальон, в котором находились некоторые сотрудники разведотделения, и я в их числе, с боем прорвался через Минское шоссе вблизи станции Фаниполь юго-западнее Минска, который уже был занят немцами. Рано утром батальон скрытно подошел к шоссе и с криком «ура!» ринулся на колонну немецких мотоциклистов, направлявшихся в Минск. Колонну расчленили, неприятель понес потери, а уцелевшие фашисты поспешно развернулись и скрылись. Это была хоть и маленькая, но победа, укрепившая надежду на скорое соединение со своими. Все находились в радостном возбуждении.

Переправив грузовики через шоссе, мы на ходу забрались в кузова и грунтовой дорогой по открытому полю направились на восток, обходя Минск. Открытые полуторки были до отказа набиты военными разных служб и званий. Неожиданно впереди из оврага появилась группа из шести — семи танков. Люки машин открыты, в каждом из них виднелся танкист в темной форме с красным флажком в левой руке, поднятой вверх, и белым в правой, вытянутой в сторону. Наша колонна остановилась. Издали, в лучах восходящего солнца трудно было определить, чьи это танки. Танкисты размахивали красными флажками, что дало повод некоторым принять их за своих. Кое-кто у нас начал подбрасывать пилотки и фуражки (к слову сказать, далеко не все имели каски). Раздались радостные крики:

— Ура! Свои! Наши!

Однако многие настороженно выжидали, всматриваясь в движущиеся танки. Они стремительно приближались к нам, и что там на бортах — красные звезды или фашистские белые кресты — разглядеть было невозможно. В конце концов, только интуитивно почувствовав, что это противник, люди стали спешно соскакивать с машин. В этот момент танкисты молниеносно захлопнули люки, по команде развернулись для атаки и открыли пулеметный огонь по нашим полуторкам. Головная часть колонны, где я находился, оказалась в наиболее трудном положении. Как остановить атаку, когда под рукой нет противотанковых средств?

Под губительным огнем противника люди побежали по полю в сторону высокой ржи, что колосилась в 150–200 метрах. Немцы стреляли трассирующими пулями. И это обстоятельство, как я сейчас думаю, в значительной мере помогло мне остаться в живых. Хотя совсем рассвело, белые трассы обгонявших нас пулеметных очередей хорошо просматривались. Когда полоса светящихся пуль справа или слева приближалась ко мне, я падал на землю и, не теряя времени, быстро двигался по-пластунски вперед. Затем, чувствуя, что очередь прошла, поднимался и бежал дальше. Вокруг падали люди, за спиной слышались пулеметная стрельба и злой рокот моторов немецких танков, давящих тела упавших и раненых. Это был поистине бег в борьбе за жизнь. Моя спортивная подготовка, способность переносить большие перегрузки, быстрота реакции как нельзя лучше пригодились в эти трудные минуты.

Лишь немногим удалось достичь ржаного подя, за которым находился спасительный лес. Времени для передышки, однако, не было. Пригнувшись, я бежал и бежал. У кромки ржаного поля собралось около десятка красноармейцев, готовящихся броском пересечь дорогу, чтобы укрыться в лесу. Я присоединился к ним. Из леса вышли на хутор. Там оказалось несколько наших полуторок, которые в момент нападения танков находились в конце колонны и успели развернуться. Мы двинулись дальше. Некоторые машины из-за отсутствия горючего и поломок бросали в пути. А на одной из разбитых переправ полуторки пришлось столкнуть в реку и дальше идти пешком.

Из разведотделения осталось всего пять человек, и мы образовали самостоятельную группу под начальством Топкина. В пути к нам присоединился один старший лейтенант, у которого нашлась карта местности. Двигались на редкость быстро, с единственной целью как можно скорее прорваться к своим. Деревни, занятые оккупантами, обходили стороной, шоссе и большаки пересекали бросками в промежутках между движущимися немецкими колоннами. Случалось, что вдогонку нам фашисты открывали стрельбу.

Однажды мы заночевали в деревне Новые Дороги, разместившись в двух хатах. На рассвете в деревню вступила немецкая часть, видимо, на отдых после ночного марша. Солдаты сразу же разбрелись по хатам собирать провиант. Все мы, кроме старшего лейтенанта пехотинца, были одеты в пограничную форму. Как тогда уже стало известно, фашисты с особой злобой расправлялись с пограничниками, мстя им за ожесточенное сопротивление в первые дни войны. Хозяин едва успел нас предупредить, как в хату ввалились два вооруженных солдата. Мы остались лежать на полу, трое под одним пестрым покрывалом, натянув его повыше, чтобы прикрыть зеленые гимнастерки и петлицы.

Один из немцев, прислонив винтовку к стене, протянул хозяйке ведро со словами: «Матка — млека», другой с винтовкой остался стоять у дверей. Оба выглядели очень усталыми. На нас, лежавших в углу, они посмотрели без особого внимания, приняв в полумраке, вероятно, за местных жителей. Хозяйка торопливо вылила в ведро крынку молока, сунула несколько яиц и, разводя руками, давала понять, что больше у нее ничего нет. Солдат гаркнул на нее, и она добавила ему еще пару яиц. Поворчав, солдаты ушли.

Как выбраться из деревни? Решили под видом местных жителей по одиночке или вдвоем с косами, граблями и вилами выходить всей группой в сторону леса, как бы на полевые работы. Переоделись в гражданскую одежду из того, что нашлось у хозяев под рукой и в сундучках. Мне достались брючата явно короткие, и я походил на рыбака с засученными штанинами.

В деревне — скопление немецких грузовиков, снующая солдатня. Требовалось действовать без суеты и спешки, дабы не вызвать подозрений, особенно у постового на околице. По пути Топкин даже пошутил, обращаясь к немцу, ведущему велосипед по песчаной дороге нам навстречу:

— Ну как, тяжело? — и показал руками, имми-тируя движение педалей.

Этой фразой он хотел разрядить обстановку, усыпить бдительность фашистов. Немец понял жест и пробурчал, оскалившись в улыбке:

— Швер, зеер швер, — что означало: тяжело, очень тяжело.

Маскировка удалась, и наша группа благополучно выбралась из деревни. Инвентарь, как условились с хозяином, оставили в поле и скрылись в лесу. Путь на восток продолжался.

К сожалению, я не запомнил имен тех замечательных простых людей, которые нам дали приют в деревне Новые Дороги, снабдили гражданской одеждой, оберегли от немцев. А ведь это был своего рода подвиг! Позже мне не раз приходилось встречаться со случаями, когда патриотические поступки совершали самые незаметные скромные труженики, которые во имя победы над фашизмом шли на лишения и даже на самопожертвование.