— А как проходит там праздник Матки Боски? — допытывался Морис.

Мгновенно мелькнула мысль — очередная проверочная акция. Неймется нашему «другу» архитектору и его наставникам из местной спецслужбы. Я почувствовала, что ему кое-что известно о Ченстохове и он проверяет мои знания. Пришлось более подробно ос тановиться на деталях истории этого города, известном как место паломничества католиков. Я подробно описала ритуал ежегодного празднования и в этот момент с удовлетворением вспомнила наши поездки, по некоторым городам Польши, в том числе и в Ченстохову, предпринятые в свое время в целях изучения истории страны. Рассказ о праздновании дня Матки Боски в кафедральном соборе на Ясной Горе в Ченстохове был выслушан Морисом с большим интересом и, как видно, вполне его удовлетворил.

Очевидно, безапелляционный Морис Добривое самоуверенно полагал, что свое задание он разыгрывает как по нотам, на редкость тонко, дескать, комар носа не подточит. Своим пронизывающим взглядом в упор сверлил меня, очевидно рассчитывая увидеть мое фиаско, мое искаженное страхом лицо… Но бесцветная работа агента закончилась такими же бесцветными результатами. Переиграть нас он не сумел, как ни старался. Все дело в том, что Морис явно переусердствовал.

Мы же продолжали вести себя как ни в чем не бывало, спокойно, сдержанно, не нервничали. Твердо знала: атмосфера туманной и зыбкой неопределенности рано или поздно прояснится. Поэтому наиболее логично было делать вид, что нам непонятен «скрытый» смысл его «каверзных» уточнений. Мы, дескать, не догадываемся, что послужило причиной такого поведения нашего «друга».

Однажды к концу дня я спустилась вниз, чтобы проверить вечернюю почту. На лестнице услышала приглушенный разговор, а затем увидела незнакомого мужчину и соседку, проживавшую на первом этаже. Уловила сказанные ею слова: «Вот и она», сопровождаемые легким кивком головы в мою сторону. Незнакомец — высокого роста брюнет в темном костюме — стоял вполоборота к лестнице, по которой я сходила. Не поворачиваясь, он покосился на меня. Я поприветствовала соседку, проверила почтовый ящик и вернулась к себе. Вечером Сеп внимательно выслушал мой рассказ о случившемся и, подумав, сказал:

— Мало ли кто о ком судачит на лестничной площадке.

Пару дней спустя, прибирая на лестнице, встретилась с соседкой по этажу, с которой сложились добрые, даже приятельские отношения. Мы при встречах любезно обменивались новостями, делились своими хозяйственными заботами, болтали о здоровье и погоде. На этот раз соседка, понизив голос до шепота, таинственно произнесла:

— Вы только, пожалуйста, никому не говорите. Недавно у нас в подъезде побывал детектив.

— Вот как! Но ведь в доме все спокойно, никаких происшествий нет, — ответила я, внутренне насторожившись.

— Как мне рассказала соседка с первого этажа, детектив особенно интересовался дамой, проживающей этажом ниже, как раз под вашей квартирой…

— Что она могла такого сделать? — изобразила я крайнее удивление. — Это одинокая женщина, ее совершенно не видно и не слышно.

— Соседка утверждает, что ее навещают мужчины. Детектив также интересовался другими жильцами, в том числе и вами, — доверительным тоном произнесла собеседница.

— Что же он не зашел к нам? Мы могли бы сами ответить на интересовавшие его вопросы, — ответила как можно спокойнее, даже с вызовом.

— Не знаю, не знаю. Как соседка сказала, он спрашивал, чем жильцы занимаются, кто их навещает, поздно ли возвращаются домой, нет ли семейных ссор.

Вечером мы с мужем обсудили эту новость и пришли к выводу, что проверка продолжается и приняла обычную для спецслужб форму — установку, то есть сбор, сведений по месту жительства.

Факты, о которых сообщил Сеп, — только часть проводившихся спецслужбами в отношении нас акций, когда мы находились «под колпаком». Проводились и другие достаточно острые и искусные мероприятия. Например, сомнений не вызывало, что наш домашний телефон прослушивается, а личная корреспонденция просматривается. Следует отдать должное оперативникам спецслужб: подчас они проявляли незаурядную выдумку, умение и завидное терпение. Наше преимущество состояло в том, что мы ожидали столкновения с «оппонентами» и, как полагаем, сразу же определили «момент атаки».

Потом, постоянно помнили поучительный, памятный совет нашего наставника А.М. Короткова: «Если вами заинтересуется спецслужба, «помогайте» ей формировать досье на себя выгодного для вас содержания. Удастся этот маневр — вы на коне, не получится — проиграете сражение». Вопрос стоял — кто кого, и мы сознательно заняли позицию противоборства в расчете на успех.

По каждому факту маневров вокруг нас контрразведки мы регулярно информировали Центр. Из Москвы получали рекомендации о мерах предосторожности и дельные советы, проникнутые заботой о нашей личной безопасности. Такое сердечное внимание, спокойный деловой тон телеграмм придавали уверенность в собственных силах и возможностях, в том, что мы одолеем противника. Но в Центре накопилось солидное досье с данными о действиях контрразведки против нас, и наконец» количество, как говорится, перешло в качество. В Москве возникла обоснованная тревога за нашу судьбу. И, как следствие, мы получили шифровку:

«Сепу

С учетом интенсивности работы спецслужб, продолжительности проводимых мероприятий и принимая во внимание сложную агентурно-оперативную обстановку в стране, полагаем целесообразным рассмотреть возможность вашего возвращения на родину. Оперативные связи просим законсервировать. Рекомендуемый маршрут следования…

ЦЕНТР».

Несколько раз мы перечитали шифровку, вникая в смысл, стараясь понять, нет ли чего-то сказанного между строк. Если от Центра поступает формулировка, принятая в разведке, «считаем целесообразным», то она, конечно, означает указание, но выраженное не в категоричной форме приказа, а как бы допускающее некоторое раздумье перед исполнением. Ведь в противном случае обычно направляются более определенные распоряжения: «Необходимо срочно…» или «Предлагается незамедлительно…»

По сути дела, окончательное решение вопроса продолжить или прервать зарубежную командировку было не принято и передавалось на наше усмотрение. Мы, конечно, могли сняться с места и уехать в Москву, избавив таким образом и себя и коллег в Центре от головной боли по поводу возможных крупных неприятностей. И в Москве нас бы за это не упрекнули. Однако мы решили, что сможем еще «потягаться» с контрразведкой. Есть еще порох в пороховницах!

«ЦЕНТРУ

Реально оценивая обстановку как в стране, так и вокруг нас, докладываем, что легализация в принципе прошла успешно, положение на работе в известной вам фирме прочное. Проявленное со стороны спецслужб внимание считаем профилактическим, вызванным общим нагнетанием кампании шпиономании. В связи с этим считаем возможным продолжить наше пребывание здесь для решения поставленных задач. Просим вашего согласия.

Сеп».

Что лежало в основе нашей уверенности? Зная принципы деятельности контрразведок западных стран, мы исходили из того, что спецслужба не может изучать нас вечно. Ни одна контрразведка, даже натовская, не располагает для такой «бесконечной» работы ни силами, ни средствами. Рано или поздно «оппонентам» предстояло сделать вывод: либо признать, что подозрения не подтвердились, либо принять решение о реализации дела, то есть аресте. В последнем случае требовались весьма веские доказательства…

Центр долго молчал. Напрасно Сеп вслушивался в эфир. Время, казалось, остановило свой бег. Что означает это затянувшееся молчание? Наконец радист в Москве взялся за ключ. Приняли радиограмму, расшифровали и… радостно переглянулись: Центр верил в нас, согласился с нашими аргументами и дал «зеленый свет» на постепенную активизацию работы.

Что же заставило пересмотреть занятую Центром позицию и согласиться с нашим предложением о предоставлении нам возможности продолжить загранкомандировку в стране и попытаться «усыпить» бдительность контрразведки? Пожалуй, взвешенный подход с учетом всех обстоятельств и точный расчет на основе поступающей информации.