Ему все еще очень трудно озвучивать свои эмоции. Часто вместо этого Пакс показывает мне, что он чувствует: одинокий полевой цветок, ожидающий меня на моей подушке. Сэндвич с фрикадельками на двоих. Рука на моей ноге под столом, пальцы рисуют маленькие круги на моей коже; угрожающие гримасы всякий раз, когда Рэн или Дэш говорят что-то, что мне может не понравиться. В конце концов, самый лучший способ показать мне, что я для него значу — он проводит со мной и своими друзьями как можно больше времени. Как будто доказывает мне, что я важна для него. Что он не стыдится меня.

Сначала Пакс даже не мог спокойно сидеть на диване рядом со мной. Он бил кулаком по подушке и чрезмерно ворчал о том, что не может устроиться поудобнее. И это при том, что я сидела на другом конце дивана. Однако через некоторое время парень начинал придвигаться ближе. Затем касался моей ноги. Держал меня за руку. Достаточно скоро Пакс обнимал меня одной рукой, притягивал к себе, собственнически устраивал так, чтобы моя голова покоилась у него на груди. Каждый раз когда тот проводит пальцами по моему боку, даже не задумываясь об этом, я поражаюсь тому, как далеко Пакс продвинулся и каким нежным может быть.

Академия закрыла свои двери вскоре после окончания учебы, и все преподаватели и ученики покинули гору. Все, кроме нас. Элоди, Кэрри и я переехали в Бунт-Хаус. Никакой поездки в Европу не будет. У нас осталось так мало времени вместе, что мы решили остаться в Маунтин-Лейкс еще немного, наслаждаясь тем, что осталось от лета, прежде чем нам всем придется разойтись.

Дэш и Кэрри уезжают в Лондон,

Рэн и Элоди в Гарвард.

Я в Сару Лоуренс.

А Пакс?

Что ж…

У Пакса другие планы.

***

ПАКС

— Проснись, мать твою, придурок!

Я приоткрываю один глаз, морщась от утреннего света, проникающего сквозь жалюзи. Рядом со мной Чейз шевелится, морщит нос, прижимается ко мне, как существо, ищущее тепла. Клянусь Богом, если лорд Дэшил Ловетт IV разбудит ее до конца, я собираюсь кастрировать его напыщенную задницу и исключить возможность того, что когда-либо будет лорд Дэшил Ловетт V.

— Отвали, чувак! — рычу я. — Сегодня суббота!

— Поверь мне. Ты захочешь это увидеть. Сейчас.

— Единственное, что я хочу видеть — это тыльную сторону моих век.

Чейз слегка щипает меня за сосок.

— Иди и посмотри, чего он хочет, — стонет она. — Он испортил замечательный сон.

А еще он испортил отличный стояк, который я планировал сохранить до тех пор, пока не разбужу Чейз. Моя эрекция умирает печальной смертью, когда я откидываю одеяло и вскакиваю с кровати, готовый устроить настоящий ад. По другую сторону двери в спальню Дэш идеально одет, его светлые волосы уложены и зачесаны назад, на нем рубашка на пуговицах и отглаженные брюки — такая одежда, которую он не носил уже очень давно.

— Что? Что, черт возьми, с тобой не так? Почему ты так выглядишь?

Он качает головой, отметая все до единого вопросы.

— Спустись на кухню. И надень какие-нибудь штаны. Черт возьми, я вижу весь контур твоего члена сквозь эти боксеры.

Я чертовски не рад этому — даже близко не рад, — но этот придурок уже бежит вниз по лестнице. Потом натягиваю пару спортивных штанов и чистую футболку, представляя все разные способы, которыми мог бы наказать Дэша за то, что он испортил мне утро. За секунду до того, как собираюсь выйти из комнаты, мне приходит в голову мысль.

Я быстро проверяю, не наблюдает ли за мной Чейз — она снова заснула, ее волосы алым ореолом окружают голову на фоне белой подушки, — а затем на цыпочках вхожу в свою импровизированную темную комнату. Схватив то, за чем туда зашел, я крадучись выхожу из комнаты, а затем с грохотом спускаюсь по лестнице, где нахожу Дэша и Рэна, устроившихся во внутреннем дворике.

Этим утром немного холодно, холодный ветер дразнит деревья. Дайте пару недель, и осень в Нью-Гэмпшире войдет в полную силу. Жаль, что к тому времени нас всех уже здесь не будет. Рэн сидит на подлокотнике одного из шезлонгов во внутреннем дворике, его босые ноги на подушках, волосы — непослушная масса волн. Он делает глоток из кофейной чашки в своих руках, передавая ее мне, когда я опускаюсь на стул рядом с ним.

Кофе черный, горький и чертовски крепкий.

Идеально.

— Ну? Объясни, — говорю я, обращаясь к Дэшу.

Он поднимает журнал, который я узнаю. Мой фотожурнал «Кингстон Джорнал». Похоже, прибыл последний выпуск моей подписки. И я на гребаной обложке.

— Что это, черт возьми, такое?

Я выхватываю журнал из его рук, пытаясь понять, что я вижу: себя. Сломленный. Побитый. Синяк под глазом. Разбитая губа. Обнаженный. Хотел бы я сказать, что не видно большую часть моего барахла, но, черт возьми, это не так. Я и глазом не моргнул, когда Кросс спросил меня, не позирую ли я обнаженным. Есть не так много мест, где можно поместить член и яйца парня прямо на первую гребаную страницу. Никогда бы не подумал, что в «Кингстон Джорнал» это возможно, но, похоже, я ошибался.

— Теперь понимаю, почему девочки не могут оставить тебя в покое. Даже после того как узнают тебя получше. — Дэш приподнимает брови. — Я знал, что ты хорошо упакован, но это… — Он делает впечатленное лицо, хлопая рукой по моему обнаженному плечу. — Я достаточно уверен в своей сексуальности, чтобы признать, что это прекрасный член, Дэвис. Поздравления, блядь.

Дикая любовь.

Грубое и сильное, эпическое искусство Каллана Кросса снова побеждает. На этот раз самый противоречивый фотограф Америки забирает себе «Хассельблад».

— «Хассельблад»? — шепчу я.

Дэш прислоняется к дверному косяку.

— Прости мое полное невежество, когда дело доходит до фотографии, но что, черт возьми, такое «Хассельблад»?

— Это самая престижная награда, которую когда-либо может получить фотограф. Наивысшая награда за достижения, — говорит Рэн, зевая. Я удивлен, что он это знает. — Но ее никогда раньше не присуждали за одну гребанную фотографию. — Косясь на мою обнаженную фигуру на обложке — сплошь чернила, синяки и поза, — он продолжает. — И он выиграл ее с помощью вялого члена Пакса.

Я слышу, как он это говорит. Однако держу рот на замке по поводу комментария о члене. Я читаю.

«Каллан Кросс начал свою карьеру с фотографии насилия. Его тогдашняя школьная возлюбленная Корали позировала наедине после того, как ее жестоко избил отец. На фотографии была изображена Корали со множеством ужасных травм. Кросс отправил изображение на конкурс, не ожидая, что из этого что-то выйдет, но изображение сразу же облетело всю страну, появившись на обложках ряда изданий, а также доминируя в разделах «Искусство» и «Культура» почти во всех известных газетах того времени. С тех пор Кросс сделал себе имя как фотограф с непоколебимым собственным виденьем. На многих его выставках были представлены произведения с волнующими политическими заявлениями, которые вызывали споры и раскалывали художественное сообщество…»

Это продолжается и продолжается. Я роняю журнал, слегка пошатываясь.

— У кого есть сигарета?

Рэн дает мне одну. Я курю ее, допивая его кофе, уставившись на свое голое изображение на обложке «Кингстон Джорнал».

— Это тот самый парень, на которого ты собираешься работать, верно? — говорит Дэш.

— Да.

— Тот, ради которого ты переезжаешь в Вирджинию?

Я киваю.

— Люди определенно узнают тебя сейчас, когда ты появишься на съемках с ним, — говорит Рен.

Они все равно должны были меня узнать. Учитывая, что за плечами у меня столько рекламных кампаний, а мое лицо красуется во всех газетах Нью-Йорка из-за того, что я избил Джону. На данный момент у меня очень узнаваемое лицо. Теперь у меня так же будет очень узнаваемый член.

— Проклятье, — стону я, протирая пальцами глаза.

— Что? — Рэн сдерживает ухмылку. — Я думал, ты будешь в восторге от обложки. И уверен, что тебя не волнует, что весь мир увидит твое барахло. Ты расхаживаешь с важным видом, а твой член все время свободно болтается.