В этой отрасли люди осторожны, когда разговаривают с Хилари. Мне не нужно быть таким, потому что я — товар, который она не хочет терять. Каллану Кроссу тоже не нужно следить за своим языком, потому что он чертов Каллан Кросс. Он был приглашен на эту съемку год назад, задолго до того, как меня даже рассматривали для участия в проекте. Что касается этой съемки, Хилари — сучка Кросса на следующие два дня, и, честно говоря, я тоже.

Но заметьте, просто потому что Хилари восхищается работой Каллана, не значит, что ей должно нравиться подчиняться ему. Она повторяет его позу, скрещивая руки на груди.

— Да. Отлично. Ты прав. Есть ряд неотложных вопросов, которыми я должна заняться прямо сейчас. Если вам что-нибудь понадобится, мистер Кросс, пожалуйста, пошлите кого-нибудь из ваших помощников найти меня.

Хилари выходит, покачивая бедрами, ее свободные льняные брюки развеваются, когда она исчезает за дверью. Как только она уходит, склад наполняет еще один резкий звук. На этот раз никакой вспышки. Кросс сделал еще один снимок меня на другую камеру — судя по всему, на старую пленку среднего формата. Не та камера, которую кто-то использовал бы для профессионального редакционного снимка. Это практически антиквариат. Он дергает катушку, звук застегивающегося механизма внутри корпуса, натягивающего пленку, чрезвычайно громкий в гулком, продуваемом сквозняками пространстве.

— Один для моей частной коллекции. Надеюсь, ты не возражаешь. Выражение твоего лица в тот момент? Чистое убийство. Я должен был получить его.

Я позволяю своей верхней губе на мгновение изогнуться в подобии улыбки.

— Меня это не беспокоит. Однако, если Хилари узнает, что ты создаешь несогласованные образы, она не будет в восторге.

Каллан улыбается.

— Как я и сказал. Это для моей личной коллекции. Я не буду его нигде показывать. Хотя, может быть, ты подпишешь для меня разрешение в конце сеанса. Просто на всякий случай.

— Может быть.

Он кивает вслед Хилари:

— Вот это настоящая злюка.

— Почти уверен, что она одинока, — говорю ему.

Теперь он снова за своей большой профессиональной камерой.

— О, мне это неинтересно. Немного приподними голову. Под углом к… да, идеально.

Щелк!

— Я счастлив в браке, — говорит он. — И даже если бы это было не так, я бы не подошел к твоему агенту даже с трехметровым шестом, мой друг.

Я меняю позу, перенося свой вес и меняя угол наклона.

— Не увлекаешься влиятельными, независимыми женщинами? — спрашиваю я. Мой голос полон сарказма, что заставляет Кросса рассмеяться.

— Я люблю сильных, независимых женщин. Хилари Уэстон просто стерва.

***

Я устал. В «Эксельсиоре» меня ждет отличная спальня, бесплатно, и я бы не прочь прихватить немного травки у швейцара Роджера, но Мередит больше не на пороге смерти. Она дома, не в больнице. За последние несколько недель я пару раз обращался к Роджеру, и, судя по всему, состояние моей матери значительно улучшилось. Она почти каждый вечер ходила ужинать с друзьями, а в прошлые выходные устроила гребаную коктейльную вечеринку. Если бы сама мысль о звонке не вызывала у меня крапивницу по всему телу, я бы поговорил с ее врачом, чтобы узнать, как у нее дела на самом деле, но да. Крапивница. Я уверен, что они попросят у меня еще костного мозга, если будет казаться, что ситуация ухудшается. Тем временем я забронировал себе номер в отеле «Карлайл».

Отличное расположение.

Комфортабельные номера.

Много места.

Отличное обслуживание в номерах.

И, что самое приятное, я отправляю чеки агентству, так что мне не придется расставаться с деньгами — преимущества того, что я одна из самых эксклюзивных моделей «Ван Кайзер».

По сути, я на вес золота. Все хотят, чтобы я был на обложке их журнала, или носил их часы, или их нижнее белье, или водил их машину. И Хилари, честно говоря, очень хороша в своей работе. Когда продукт или услуга пользуются популярностью, вам нужно создать для них дефицит. Сделать его чрезвычайно труднодоступным. Вот почему Хилари отказывается почти от девяноста процентов работ, которые мне предлагают через агентство, и почему она может взимать за меня невероятно большие суммы денег, если сочтет контракт выгодным. Поэтому «Ван Кайзер» более чем счастлив оплачивать счет всякий раз, когда я выхожу на работу.

Уже темно, когда я выхожу с лестницы на тридцатый этаж «Карлайла». Я устал от того, что весь день на ногах — эти крошечные микрорегулировки и небольшие изменения в весе едва ли считаются движением, но позвольте мне сказать вам, они берут свое после двенадцати гребаных часов, и подъем на тридцать этажей по лестнице не помог делу. Но подняться на лифте в пентхаус Мередит — это единственный раз, когда я запру себя в таком маленьком и ограниченном пространстве. Лифт, который поднимается в пентхаус «Эксельсиор», является частным. Я могу в поте лица проделать весь путь от первого этажа до ее гостиной в полном уединении. Не как в «Карлайле». Любое количество людей может входить и выходить по мере того, как машина поднимается, растягивая время, которое я должен находиться в ловушке внутри, стоя плечом к плечу с неизвестными существами. Я, блядь, не буду этого делать.

Я захожу в угловой номер, который Хилари приготовила для меня, уже планируя опустошить мини-бар досуха, но когда вхожу в гостиную, я вижу Элоди, блядь, Стиллуотер, сидящую на моем диване, и мой мозг, черт возьми, чуть не взрывается.

У меня чертовы ГАЛЛЮЦИНАЦИИ.

Чья-то рука хлопает меня по плечу, останавливая меня как вкопанного.

— А вот и ты. Если быстро примешь душ и оденешься, мы успеем в «Ле Бернарден» как раз к нашему бронированию.

Рэн бросает в рот горсть арахиса, приподнимая брови, когда направляется к дивану и падает рядом со своей девушкой.

Черт возьми. Я уехал, никому не сказав, куда и зачем. Потому что знал, что лучше не надеяться, что Рэн не сможет найти меня — он обязательно получит любую информацию, которую пожелает, как только решит это сделать, — но подумал, что у него есть дела поважнее. Я предполагал, что он будет так занят, трахая Элоди, что даже не поймет, что меня нет, пока я уже не вернусь снова. Ошибся по всем пунктам. Рэн здесь, в моем чертовом гостиничном номере, и устроился поудобнее.

— Это мои спортивные штаны? — рычу я.

Рэн смотрит на себя сверху вниз, осматривая брюки с видом человека, который считает, что все принадлежит ему.

— Уххх… Я не знаю. Может быть. Я достал их оттуда. — Он показывает пальцем.

— В спальне? В моей спальне?

— Да.

— Ты достал их из чемодана? Тот, что от «Дакайн», с моим именем, напечатанным на этикетке?

Парень бросает в рот еще орешков, пожимая плечами.

— Откуда я, блядь, знаю? Сумка. Они были в гребаной сумке. Господи, чувак, расслабься уже. Это просто спортивные штаны.

Это просто чертовски идеально. Нет, серьезно. Чертовски идеально. Именно то, что мне нужно после долгого дня, когда мной командует Хилари и требовательный (по общему признанию, довольно крутой) фотограф.

— Что ты вообще здесь делаешь? — Я наполняю эти слова каждой унцией злобы, на которую способен. Однако оба этих ублюдка невосприимчивы к моему тону. Очевидно, что они в корне сломаны внутри. Рэн пережевывает арахис между коренными зубами, безучастно наблюдая за мной. Элоди даже этого не делает; она смотрит в телевизор, переключая каналы, перескакивая с одной станции на другую, как будто я только что не угрожал съесть ее гребаную душу своей ненавистью.

— Твою девушку, Чейз, нужно было подвезти. Знаешь, она мне нравится. Сказала мне, чтобы я пошел нахуй, когда мы ехали по Бруклинскому мосту. Сказала это с таким ядом, что мои яйца немного втянулись.

— О чем, черт возьми, ты говоришь, Чейз нужно было подвезти?

Элоди, наконец, отрывает взгляд от телевизора. На экране Арнольд Шварценеггер исчезает в яме с расплавленной лавой, подняв одну руку над головой и показывая большой палец вверх.