После этого меня отправили в Вульф-Холл, а он отправился в колледж. Я не видела его три года… до сегодняшнего вечера.

Я отбрасываю его руку.

— Я больше не какой-то тощий ребенок, которым ты можешь помыкать, Джона. Убирайся к черту из моей комнаты.

У него хватает наглости выглядеть обиженным.

— В чем проблема, Пресли? Нам всегда было весело вместе, тебе и мне. Не понимаю, почему ты такая недовольная.

Мои чувства обостряются. Я не могу видеть, слышать, мыслить здраво. Я вот-вот взорвусь.

— Убирайся из моей комнаты, Джона. Я, блядь, серьезно. Я не позволю тебе снова прикоснуться ко мне.

Он смеется.

— Ты — это нечто, сестренка. Ты сама всегда провоцировала меня, расхаживая в своих маленьких шортиках и этих обтягивающих футболочках. И хотела меня так же сильно, как я хотел тебя.

— Чушь собачья! Ты, блядь, изнасиловал меня!

Он хватает меня за горло, отбрасывая назад с такой силой, что мой череп ударяется о спинку кровати позади меня, и на секунду я ничего не вижу.

— Закрой свой поганый рот, — шипит он. — Вы, бабы, все, блядь, одинаковые. Дразните парней и демонстрируете нам свое тело, а в тот момент, когда мы даем вам то, что вы хотите, вы используете самое уродливое слово, которое только можете придумать, чтобы почувствовать себя лучше. Ну со мной это дерьмо не прокатит, Рыжая. Я знаю тебя. Ты не можешь лгать мне. Ты строила мне глазки всю гребаную ночь за обеденным столом. Так что угадай, что? Теперь ты пожнешь то, что посеяла.

Когда ложилась спать, я надеялась, что этого не произойдет. Однако я приняла меры предосторожности на случай, если это произойдет. Пошарив за спиной, я залезаю под подушку и нахожу то, что ищу: пятнадцатисантиметровый нож, который взяла из папиного набора для шеф-повара. Лезвие имеет ширину пять сантиметров и заточено до невероятно острого края. Папа как-то сказал мне, что им можно прорезать кость. В ту секунду когда Джона видит блеск стали в темноте, он отпускает меня и спрыгивает с кровати.

— Уо-хо-хо! Что это, черт возьми, такое? — говорит он, смеясь. — Ты решила принести оружие на вечеринку? Должен сказать, никогда не думал, что в тебе это есть.

Я направила в него нож, оскалив зубы.

— Убирайся, Джона.

Он поднимает руки вверх.

— Хотел бы, правда. Но я очень взволнован и проделал весь этот путь из Калифорнии, чтобы увидеть тебя. Так что не уйду, пока ты не дашь мне то, за чем я пришел.

— Я не буду заниматься с тобой сексом. Ты мой брат. Ты болен. С тобой что-то не так.

Его нисколько не беспокоят мои обвинения.

— Ты ведь так не думаешь, — говорит он, сузив глаза до щелочек. — Может, это с тобой что-то не так? Если ты не хотела меня, тогда ответь мне вот на что. Почему ты никогда никому не рассказывала, что я якобы напал на тебя?

Тошнота возвращается. Я делаю все возможное, чтобы проглотить ее, сдержать, чтобы справиться с этой ситуацией, но мой рот наполняется слюной, а голова кружится.

— Ты угрожал мне, — шепчу я. — Сказал, что убьешь меня, если я когда-нибудь проболтаюсь об этом. Ты сказал, что папа любит тебя больше и никогда не поверит мне.

Джона потирает подбородок, широко улыбаясь. Он сверкнул на меня своими идеальными зубами, и в моей груди образовалось ужасное стеснение. Эта улыбка так обманчива. Он красив; мне больно это признавать, но брат очень привлекательный парень. Девушки должны постоянно кидаться на него. На скольких из этих девушек он напал, а затем угрожал насилием, чтобы заставить их держать рот на замке? Я даже не хочу знать…

— Кажется, я действительно сказал все это, не так ли? — Он пожимает плечами. — Мы оба знаем, что ты не собираешься использовать это. Положи нож. Давай прекратим валять дурака и будем честны в том, чего мы хотим.

Я ни за что не опущу этот нож.

— Я и была честна. Я хочу, чтобы ты, блядь, ушел! — Потом бросаюсь к нему, и это моя ошибка. Я слишком расстроена, чтобы справиться с тем, что происходит, а Джона совершенно спокоен. В мгновение ока он выбивает нож из моей руки, и я лежу на спине, прижатая к матрасу. Он на мне, его дыхание пахнет несвежим красным вином, его вес давит на меня.

— Ты пожалеешь, что доставила мне столько хлопот, Рыжая, — рычит он. Оружие, которое я принесла сюда, чтобы защитить себя, теперь у моего горла, острие упирается во впадину у основания шеи. — Ты хоть представляешь, Пресли, сколько времени потребуется, чтобы истечь кровью, если тебе перережут сонную артерию? Хмм? — Он трясет меня, и вся моя жизнь проносится перед моими глазами. Я хочу закричать, умолять о помощи, но кого звать? Как только папа засыпает, он мертв для всего мира, и этот старый дом поглощает звуки. Крики и вопли ни к чему меня не приведут. Мне придется… Мне нужно подумать.

«Успокойся, Пресли. Разберись с этим. Что ты можешь сделать, чтобы выбраться из этого?»

— Это займет всего несколько секунд, — говорит Джона, хитро глядя на меня. — И хотя мне, честно говоря, все равно, будешь ли ты жить или умрешь, мне действительно не хочется трахать труп сегодня вечером. — Он отталкивается от меня. — Встань. — Все мое тело дрожит. Он слезает с меня, слезает с кровати и отодвигается, чтобы дать мне место. — Встань, или я на самом деле дам тебе повод для гребаного крика.

Я подчиняюсь. Понятия не имею, как, но мне это удается. Джона не блефует. Я могу сказать это по дикому, безумному взгляду в его глазах. Он никогда раньше не казался таким сумасшедшим.

— Раздевайся. Снимай свою гребаную одежду. Сделай это быстро. У нас нет всей ночи.

Я дрожу, как осиновый лист, когда раздеваюсь. Затем стою перед ним, голая, дрожащая, боясь того, что будет дальше.

Взгляд Джоны путешествуют по всему моему телу, останавливаясь, чтобы насладиться видом.

— Черт, — говорит он. — Ты стала женщиной с тех пор, как мы в последний раз были вместе. Должен сказать, честно говоря, я предпочитал прежний вариант. Но, черт возьми. Это должно было случиться, не так ли? С такой шлюхой, как твоя мать. У нее тоже были огромные сиськи. Неудивительно, что она вскружила папе голову. Он бросил мою маму еще до того, как я родился. Ты знала об этом? Вернулся сюда на какую-то дерьмовую встречу выпускников и столкнулся со своей старой школьной возлюбленной. Решил отказаться от всех своих обязанностей и начать совершенно новую жизнь…

— Все было совсем не так, Джона. Твоя мама была алкоголичкой и не бросала пить, даже когда была беременна тобой, и папа больше не мог смотреть, как она это делает. Он не связывался с моей мамой, пока тебе не исполнилось три года!

— ГРЕБАНАЯ ЛГУНЬЯ! — Он подходит ко мне, хватает меня за волосы. Ослепляющая боль пронзает меня, когда парень толкает меня на пол. — Ты такая же, как она, не так ли? Такая же гребаная лгунья. Я знаю, что она связалась с ним. Обманом заставила его бросить мою маму. А потом вела себя как невинная сторона, как будто она не сделала ничего плохого. Твоя мать пыталась быть милой со мной, когда у меня не было другого выбора, кроме как приехать и провести лето с твоей гребаной маленькой семьей.

— Ты должен был приехать и провести лето с… — Я останавливаю себя. Прекращаю, блядь, болтать.

Джона наклоняется и брызгает слюной, когда говорит:

— Продолжай. Закончи то, что собиралась сказать. Я хочу услышать ее ложь из твоих уст.

— Ты должен был приехать к нам, потому что твоя мама была в реабилитационном центре!

Боже, что со мной не так? Я должна была что-нибудь придумать. Мне не следовало этого говорить. Хотя это правда. Его мама была ходячей катастрофой, когда мы были маленькими, и до сих пор такая. Какое-то идиотское желание защитить свою мать заставило меня начать фразу, но мне не следовало ее заканчивать.