Я не очень часто прыгаю по ночам. Знаю, как опасно бросаться с уступа в пустоту, когда внизу даже не видно водоема, но я достаточно доверяю себе. И прыгал много раз в течение дня, когда прикидывал, как далеко мне нужно оттолкнуться от скалы, чтобы избежать зазубренных скал внизу. Я давным-давно сохранил эту информацию в своих мышцах — тело помнит. Оно знает такие вещи — и я очень спокоен, когда отталкиваюсь от холодного, гладкого края камня.

Я разбегаюсь и бросаюсь в темноту.

Холодный ветер пробегает по моей покрытой мурашками коже, когда лечу, сначала вперед, а затем вниз, когда сила тяжести берет верх, и я начинаю падать. Мой желудок сжимается. Я издаю громкий возглас, сводя ноги вместе, скрестив лодыжки, вытянув пальцы ног, а затем на меня обрушивается шок от холодной воды. Я пробиваюсь сквозь поверхность воды, погружаясь все ниже, и даже с открытыми глазами вообще ничего не вижу. Ни малейшего проблеска света, который вывел бы меня обратно на поверхность.

Я позволяю физике делать свою работу.

Человеческое тело плавает, особенно когда в его грудной полости есть легкие, полные воздуха. Вместо того чтобы пытаться подняться, я сдаюсь сокрушительному холоду, ожидая, когда мое тело поднимется самостоятельно. Это противоречит всем моим инстинктам — вот так ждать. После выброса адреналина мое тело наполнено энергией и отчаянно хочет двигаться, но я заставляю его повиноваться. Медленно всплываю на поверхность, мои легкие покалывает от желания, когда я сдаюсь и позволяю себе глотнуть свежего воздуха.

Все устремляется ко мне и от меня одновременно. Та гребаная француженка, с которой я трахался на Корсике. «Контесса», кренящаяся на причале, как игрушечный кораблик, медленно исчезающий под водой; моя мать, больная и умирающая; момент в больнице, как раз перед тем, как меня сморила анестезия, когда я задался вопросом, проснусь ли снова. И Пресли, ее лицо забрызганное ее собственной кровью, такое чертовски красивое в предсмертном состоянии.

Я держусь на воде, в восторге от того, какая темная и густая вода вокруг меня, черная, словно нефть. Взволнован тем фактом, что я понятия не имею, насколько здесь глубоко, или что может скрываться в глубине небольшого бассейна, готового откусить от меня кусочек.

Однако я не беспокоюсь о потенциальных монстрах, притаившихся под камнями внизу и ожидающих, чтобы утопить меня. Я заинтригован (не взволнован, я никогда не стал бы волноваться) из-за Чейз. И строю планы. Занимаюсь странным дерьмом, которое сбивает с толку других людей, потому что у меня есть скрытые мотивы. Это ненормально, когда кто-то вроде Пресли, кто-то из-за пределов моего безопасного маленького пузыря здесь, в академии, проникает в мой мозг и отвлекает меня любым способом, в любой форме. Для нее непростительно не подчиняться моим желаниям. Я сказал ей прийти ко мне домой, но она этого не сделала.

За это будут последствия.

Постепенно я поднимаюсь на поверхность воды с обновленным чувством цели.

Спуск в небольшой бассейн занял всего пять секунд. Путь наверх занимает гораздо больше времени. Однако я знаю маршрут, даже без какого-либо путеводного света. По склону утеса ведет хорошо обозначенная козья тропа, по которой относительно безопасно передвигаться. Я карабкаюсь наверх, мои босые ноги привыкли к грубому, шершавому камню и скользким участкам, где скользкий мох служит опорой для рук.

Я высыхаю, когда добираюсь до дерева, на котором повесил свою одежду. Сначала боксеры. Потом носки. Потом футболка и джинсы. Отыскивая пачку сигарет, я закуриваю, засовывая ноги в кроссовки и завязывая шнурки, а потом сижу и слушаю рев водопада, затягиваясь и затягиваясь, дым густеет в моих легких, пока не достигаю фильтра.

Поход в гущу полуночного леса сослужил свою службу; я заземлен и сосредоточен, когда прокладываю обратный курс к Вульф-Холлу. Части пути крутые и каменистые, но я проделывал их больше раз, чем могу сосчитать. Несмотря на странную боль в бедре, я набираю приличный темп, практически пробегая между деревьями. Вскоре вырисовываются темные, зловещие очертания академии, ее башни-близнецы с черепичными крышами выступают из-за деревьев, образуя характерный контур, который я узнал бы где угодно.

Здание погружено во тьму. Даже свет в холле внизу погашен, что говорит мне о том, что Джарвис, вероятно, вырубилась в крошечной комнатке рядом с главным коридором, где спит ночной надзиратель. Эта комната раньше была кладовкой для английского факультета. Учебники. Тетради. Ручки. Мел. Другие канцелярские принадлежности. Затем произошла серия событий, дерьмо вышло из-под контроля, и Харкорт изменила порядок вещей в школе. Теперь один из преподавателей спит в этой каморке в течение недели, чтобы «присматривать за нами», хотя, как они должны это делать, когда они, блядь, спят, я понятия не имею.

Теперь они также запирают главный вход в здание. Как будто это помешало бы любому из нас приходить или уходить, если бы нам этого захотелось. В это старое здание есть сотня различных путей, и вам даже не нужно открывать замок или лазить под или через что-либо, чтобы воспользоваться большинством из них. Сегодня я огибаю здание по периметру и вхожу через вентиляционное отверстие в студенческой прачечной, стараясь не соприкасаться с подлеском, который скрывает панель от посторонних глаз. В последний раз, когда пользовался этим доступом, меня обожгло ядовитым плющом, и я не горю желанием снова переживать этот опыт, спасибо большое.

Стены академии молча наблюдают за мной, пока я пробираюсь в другой конец здания, а затем поднимаюсь по лестнице на второй этаж женского крыла. Я прохожу первую дверь слева, затем вторую, а затем еще три двери. Комната Пресли в самом конце. Раньше это была кладовка, в ней было полно новых матрасов, все еще упакованных в пластик, и мебели, которую другие ученики оставили после окончания школы или перевода в другую школу. Однако, должно быть, все барахло убрали, потому что Джарвис была очень уверена, когда сказала, что Чейз живет в старой кладовой.

Я мог бы вломиться; взломать замок было бы чертовски просто. Однако сомневаюсь, что девушка будет в восторге от этого, а мне хочется, чтобы она слушала, а не истерически кричала. Итак, как хороший, вежливый, дружелюбный молодой человек, которым я не являюсь, я стучу.

Сейчас час ночи. Из-под двери не пробивается свет. Нормальные люди в это время спят, но у меня такое чувство, что Чейз будет бодрствовать. Мы похожи, я и эта девушка. Я смотрю на нее и чувствую то же самое, что чувствовал сегодня днем, глядя на тот автопортрет, который наполовину проявился в моей импровизированной темной комнате. Чувствую, что смотрю в пустоту, и обнаруживаю, что люди, обладающие душами, подобными нашей, не спят спокойно. Не ночью. Мы предпочитаем спать днем, когда темнота не может проникнуть в наши сны.

Я отсчитываю пару секунд, затем поднимаю руку, готовясь постучать снова, но затем тихий голос с другой стороны двери достигает моих ушей.

— Ради всего святого, Пакс. Заходи уже.

Ха. Она ждала меня. Конечно, так оно и было. Я вхожу и, вместо того чтобы позволить себе взглянуть на нее, сначала осматриваю комнату. Окно открыто, и прохладный ветерок раздвигает тонкие прозрачные занавески на окне. Тончайшая ткань колышется, заставляя крошечный ветряной колокольчик с маленькими свисающими с него ограненными кристаллами музыкально петь. Комната Пресли обставлена в стиле квартиры богемной ведьмы.

Книги стопками лежат на настенных полках. Повсюду растения в горшках; они занимают все доступные плоские поверхности. Два даже подвешены на вешалках из макраме к потолку у окна. На стене висят плакаты с изображением фаз Луны, злых глаз и рук хамсы со странными геометрическими узорами вокруг них.

В изножье кровати расстелен коврик для йоги. На крошечном столике в углу, по другую сторону очень захламленного письменного стола, разложено множество кристаллов и камней, а также ряд зажженных свечей, пламя которых колышется на ветру.