— Спасибо Хаоль, она меня выходила.

— Не только тебя. Она и нас подлатала. Её настойки творят чудеса. Не знаю, что бы с нами стало, не попади мы в их ловушку. Одно могу сказать точно: это дало нам время. Думаю, ещё пара дней — и мы сможем тронуться в путь.

— Ты знаешь про ловушки?

— Да, они их ставят, чтобы ловить зверей. Их лес пустынен, вот и приходится выживать.

— Вот, значит, как они объяснили вам свои капканы…

— Кэти, — Тельман нахмурился, погладил усы, — что-то случилось? Они обидели тебя?

— Нет, прости, ничего такого, — не моргнув, слукавила девушка, пряча лицо в воротнике с густым мехом. — Подскажи, где разместили стихийника? Хочу и его навестить.

— Не стоит. Он вновь впал в беспамятство. Никого не узнает. Я пробовал с ним поговорить, но он кинулся на меня. Орал, что я предатель, который отдал его феррам. Что его отец вот-вот прибудет, дабы забрать наши души.

— Его отец?

— Разве ты не знаешь? Альхард породил альхов. А раз наш друг утверждает, что он альх, значит, ждёт пришествие отца, Великого Альхарда.

— Это всё?

— А тебе мало? Я, если честно, боюсь за тебя. Не думаю, что брать его с собой — хорошая идея. Давай оставим его здесь. Мы и так сделали для альха больше, чем могли.

— Бросить немощного?

— Предлагаю ему самому расплачиваться за свои грехи. Нам нужно как можно скорее добраться до Таврии, до вашего отца. Думаю, после того как он узнает, что с вами сделал Минфрид, брачный союз будет расторгнут и вы обретете свободу.

— Я убила двух человек!

— Это капля в море смертей, сотворенном руками правителей. Поверьте, вам это сойдёт с рук. Минфриду придётся смириться, если он не захочет войны с вашим отцом. А он не захочет, не тогда, когда одно королевство он уже потерял. Ведь есть вероятность, призрачная, конечно, но есть, что ваш отец возьмёт в союзники Олдрика. Рудники — это мелочи в споре. Он отдаст их Вараку, не задумываясь, в обмен на вашу защиту. Объединившись с врагом, станет поперек горла Минфриду и наведет смуту на другие королевства.

— Мой отец трус, он никогда за меня не вступится.

— В вас горит обида, а она плохой советчик. Я знаю вашего отца очень хорошо. Вы — единственная, ради кого он пойдёт на всё.

— И поэтому он продал меня Минфриду?

— Он хотел таким способом защитить вас. Если Варак нападёт, в лучшем случае, вас убьют. В худшем… даже не хочется думать. Он думал, что таким образом вас защищает.

Ивонет надула губы. Ругаться с Тельманом не хотелось, как и не хотелось верить, что её отец о ней заботился. Признавать ошибки тяжело, но в одном старый вояка был прав: им надо отсюда уходить. Вот только у них нет никаких двух дней…

— Тельман, можешь проводить меня к стихийнику?

— Вы уверены?

— Да, прошу, мне очень надо.

Мужчина тяжело вздохнул, выпуская облако пара:

— Вы такая же упрямая, как ваша мать.

Ивонет улыбнулась:

— И это, как я понимаю, не комплимент.

Здание, где держали стихийника, напоминало тюрьму. У дверей — два стражника, окна заколочены кривыми досками.

— Они его тоже побаиваются.

– Больного и немощного?

— Говорят, он с ними дрался, когда нас перекинуло. Я не видел, нас с Тьянкой выкинуло возле поселения, а его — в полях. И перед тем, как его успокоили, — Тельман изобразил удар по голове, — он смог побить двоих ферров.

— Невозможно.

— Да, силищи в этом теле будь здоров, не меньше, чем безумия. Страшно подумать, что будет, когда он прозреет и обретет полную мощь.

— Ты всё-таки веришь, что он настоящий альх?

— Я мало чему удивлюсь, но всё же надеюсь, что он просто вояка, лишившийся разума.

Тельман последовал было за Ивонет, но она попросила его остаться снаружи. Мужчина пробурчал недовольство, но спорить не стал.

— Если что, кричите, я буду рядом.

Девушка кивнула и, робко переступив порог, покрепче прихлопнула за собой дверь.

Настораживающая тишина заволокла вместе с острым запахом горьких трав, медленно тлеющих в железной чаше над изголовьем добротной кровати, и жаром от раскаленной печи. Стихийник лежал неподвижно. Ивонет прищурилась, пытаясь сквозь полумрак помещения разглядеть его. Нерешительно переступила с ноги на ногу. Половица под ногами скрипнула, и хриплый болезненный голос спросил:

— Авели, это ты?

Ивонет прошла вперед и уселась на табурет, от духоты сбросила плащ на пол. Окинула мужчину сочувственным взглядом. Несмотря на то, что с него срезали ужасную бороду, остригли волосы, отмыли и перевязали раны серыми повязками с пахучей мазью, он казался невероятно больным. Все эти шрамы от огня и лезвий… О великие боги, да их невозможно было сосчитать! Да ещё плотная повязка на глазах.

— Авели…

— Да, — Ивонет тяжело сглотнула и с усилием вытолкнула следующие слова: — Я здесь.

Его тонкие губы, которые теперь можно было рассмотреть, растянулись в кривой улыбке из-за небольшого шрама.

— Я ждал тебя так долго... и никогда не забывал твой образ. Твои волосы — словно лунные камни и пахнут луговыми цветами. — Его рука потянулась и безошибочно коснулась косы, перекинутой через плечо, своевольно развязала ленту, стала распутывать пряди. И такая блаженная улыбка, умиротворение и покой появились на суровом лице, словно он обрел мимолетное, давно утерянное счастье.

— Твой кроткий, мягкий лик, сотканный из солнечного света... Ни горе, ни печаль не могли его омрачить. — Его рука мазнула по щеке, и девушка почувствовала дрожь. Непонятную, пугающую.

— Глаза, словно горные родники, из которых никогда не напиться. Губы… Прекрасные губы, ввергающие в стыд и смятение. Я помню всё, каждое мгновение с тобой, Авели. — Стихийник провёл по девичьей руке, обхватил ладонь. Грубые, сбитые пальцы нащупали колечко.

— Оно всё ещё с тобой. — И вновь улыбка — тёплая, согревающая. — Я помню, как подарил его тебе. Мы были подростками. Вернее, я был… ты же альвийка, а вы считаете года по-другому. Наверняка, когда я дарил его тебе, ты считала меня глупым и наивным мальчишкой. Я так был влюблён в тебя, что готов был расстаться с единственной своей ценностью. Думал, ты посмеёшься, надменно посмотришь, как смотрели на людей многие альвы, и швырнёшь кольцо мне в лицо. Растопчешь мою влюблённость. Но ты приняла дар и стала со мной дружить. Мне никогда не забыть того счастья…

Его пальцы вновь прошлись по кольцу, и вдруг выражение лица стихийника изменилось. Тело выгнулось дугой, словно его прошила боль, и он заревел. Нечеловечески, страшно.

— Авели! — Он стал, задыхаясь, метаться в бреду. Ивонет испуганно дернулась к выходу, но тут же взяла себя в руки, обхватила его голову руками и зашептала:

— Тихо, всё хорошо, Янар. Успокойся. Я не Авели, это всё в прошлом. Никто тебе не угрожает, беды нет. Всё хорошо. — Но, видя, что её слова не пробивают броню ужасных воспоминаний, звонко шлепнула мужчину по щеке. Но тут же испуганно прижала руки к груди и замерла испуганной ланью: — Прости, я не хотела…

Мужчина затих и, кажется, перестал дышать. Потом медленно повернул голову к девушке. И хоть глаза его были перевязаны, казалось, он смотрит сквозь повязку и всё прекрасно видит.

— Откуда ты знаешь моё имя?

— Что? — Ивонет не сразу отмерла, гадая, бредит ли он или рассудок прояснился. Странное, тревожное чувство. Она подобрала с пола плащ, готовая в любую секунду сорваться с места, но стихийник заговорил спокойнее.

— Ты назвала меня по имени. Откуда… — он тяжело закашлялся и откинулся на спину. — Откуда ты знаешь моё имя?

Ивонет вновь бросила плащ, зачерпнула полный ковш воды из массивного чана и поднесла мужчине:

— Попей.

Стихийник отказываться не стал: жадно схватился за посудину и большими глотками осушил до половины. Вытер рот ладонью и благодарно кивнул.

— Напомни, как тебя зовут?

— Ивонет.

— Мне чудится, или ты представлялась как Кэтрин?

Ивонет смутилась:

— Это моё второе имя, но мне привычнее Ивонет.