– Ближе к делу, – нетерпеливо переступив с ноги на ногу, обронил Райнхард, уже понимая, чем закончится история.

– Ну, а дальше все просто. Изначальная исчезла, а через девять месяцев, – хихикнула старуха, – на пороге своего дома Вестмар обнаружил плетеную корзинку с младенцем. Так вот, говорят, что тем младенцем была пра-пра-пра-пра…бабка Вельгельма Бравого.

Райнхард отрицательно качнул головой.

– Изначальные никогда бы не переступили один из главных своих законов: запрет на близкие отношения с людьми. Для них это было, словно облиться грязью. Души людей настолько порочны, что никакая чистота Изначальных этого не исправит. Слишком много изъянов, несовершенств: зависть, ложь, страх, гнев… перечислять можно бесконечно. А это разрушает не только самих людей, но и окружающих, особенно тех, кто создан, чтобы созидать и нести в мир прекрасное. Тонко настроенные души ломаются под натиском человеческих пороков.

– А ты неплохо осведомлен. Значит, я в тебе не ошиблась.

Стихийник на лесть не польстился.

– Так ты полагаешь, что ребенок отмечен силой своей прародительницы?

– Другого объяснения нет, но, что могу сказать наверняка, ребенок – единственный, кто получил такую силу. Никто до него не ощущал ничего подобного. И легенду про славного предка считали красивой выдумкой, так как понимали, что если бы у Вестмара и была связь с Изначальной, кровь сидов проявилась бы намного раньше. Хотя кто знает, род графа большой, может, кто-то что-то и ощущал, но хранил в секрете, так как известно: расправа над полукровками быстра.

– Но почему ребенка не скрыли в семье? Зачем было куда-то его отправлять?

– О-о-о, – голос старухи задрожал, – ты не представляешь, какая это мощь! Такую мощь скрыть невозможно, по крайней мере, на материке. Онелия рассказывала, что как только ребенок родился и издал первый крик, анимус у ведающего во лбу взорвался, а родовой анимус, что висел на шее Вильгельма, треснул и навсегда потускнел, потеряв силу. Конечно, всех свидетелей этого пришлось убить, дабы сохранить тайну, а ребенка – спрятать. Но шила в мешке не утаить: пошли слухи, вот тогда и была придумана легенда про артефакт. Все ищут вещь, предмет или что-то подобное. Думая, что артефакт наподобие анимуса. Но как ты уже знаешь это неправда. Подобным обманом, Онелия и Вильгельм защитили свое дитя. Ребенок до сих пор жив.

Друзьям и родственникам пришлось сказать, что ребенок умер. Даже были похороны по этому случаю. Когда я пришла в дом на смену прежней смотрительнице, что помогала принимать роды, я не знала всей правды. Графиня Онелия поведала мне всё это перед смертью. Я еще тогда подумала, что она выжила из ума. Но те отчаяние и надежда, что она высказала, а после поджог убедили меня в обратном. Она просто была несчастной женщиной, которую по воле судьбы разлучили с единственным дитём: после она уже не смогла выносить и родить, все дети погибали в ее утробе.

– Значит, ребенка увезли и спрятали там, где никто не догадается, что с ним что-то не то?

– Верно, – кивнула старуха.

Всё оказалось хуже, чем Райнхард предполагал. Ведь тогда получалось, что единственное место, куда могли увезти артефакт, там, где анимусов просто не существует. Срединные земли… а это значит, в ближайшее время ему не вернуться в Варак и не получить то, что он желает. Мужчина едва не взвыл от огорчения, но быстро взял себя в руки.

– Хорошо, допустим, твой рассказ – правда. Тогда ты знаешь, кого я должен искать. Мне нужно имя!

– А вот тут я тебе не помощник, – пожала плечами старуха. – Ни имя, ни его пол мне не ведомы.

Райнхард стремительно собирал вещи, хотя назвать вещами покрывало, стянутое с кровати, для холодных ночей под звездами, и пару бутыльков лечебной мази было сложно. Осталось нацепить оружие и двигаться в путь. Ведь в замке его больше ничто не держало. По крайней мере, он себя в этом очень сильно убеждал и заставлял верить. Но вера закончилась, когда дверь приоткрылась и в комнату прокралась Эйлин. В лазурном халате из невесомых тканей, подпоясанном атласной лентой, с россыпью пшеничных волос, прибранных у левого виска зажимом виде цветка, и медальоном на шее всё с тем же драконом, который Райнхарду приглянулся еще за ужином, она была очаровательна.

– Уже уезжаешь?

Райнхард отвел взгляд от кулона и ложбинки между грудей женщины, что случайно открылась, когда Эйлин шагнула навстречу.

– Графская постель слишком хороша для меня. Простите, миледи, но мне привычнее под звёздами. Надеюсь, своим скорым отъездом я не оскорблю ваши чувства и чувства вашего супруга.

– Райнхард, стой! – Женщина положила ладонь ему на предплечье.

Стихийник замер, всё его тело напряглось. Вроде пустяковый жест, но давший столько эмоций.

– Райнхард… – Она убрала руку и закусила губу, словно не зная, что сказать дальше, но завораживающих зеленых глаз не отвела, ища на хмуром лице и в штормовых радужках что-то, что угадать было сложно. Наконец, не выдержав тишины, Эйлин уронила: – Столько времени прошло, а ты не изменился…

Мужчина хмыкнул и расслабился.

– Не могу сказать того же. Прошедшие годы пошли тебе на пользу: ты не только стала прекраснее, но и научилась использовать свою альвийскую сторону. И я говорю не о свете, что хотелось пить, словно нектар. Не о свете, который излучала каждая твоя частичка. Я говорю о тьме. Сейчас то, что было чистым и непорочным, затягивает, словно темная патока, и предлагает вкусить другую сторону тебя. Ведь тьма всегда намного соблазнительнее, порочнее, слаще. Я прав? – Альх приблизился к женщине вплотную. Пропустил сквозь пальцы россыпь светлых волос, завороженно наблюдая, как они утекают, словно песок.

– Ты не знаешь, о чем говоришь…

– Свет утомляет, его сложнее удержать. А вот с тьмой проще: не нужно никаких усилий, главное – сделать шаг навстречу, открыть объятия и вкусить. Я всегда поражался Изначальным. Даже в великой войне за свой мир, за свой народ и за свою правду они не предали свет. Ну, конечно, за это и поплатились. Их всех уничтожили. Но мы с тобой – наученные, мы понимаем, что свет – это дорога к погибели…

Альх потянул носом воздух возле ее шеи и, словно невзначай, дернул за кончик пояска ее шёлкового халата.

– Ты даже пахнешь по-другому: вереск отдает горчинкой, а мед стал терпким. Но это даже к лучшему. – Райнхард наступил на подол халата, и тот стек на пол жидким шёлком, оставляя женщину в нижней сорочке. – Надеюсь, ты не против?

– А от моего ответа что-то зависит? – вызывающе бросила женщина, всё дальше затягивая в омут зеленых глаз. – Помнится, в прошлый раз ты разрешения не спрашивал.

Райнхард ухмыльнулся и шагнул вперед, заставляя Эйлин попятиться и упереться в стену. Ее дыхание участилось, кончики пальцев стало покалывать, и, чтобы скрыть это, она остановила его, выставив перед собой руки: – Ты правильно заметил: той Эйлин больше нет. И, если ты меня тронешь, я тебя не пощажу!

– Вызов принят. – В глазах стихийника сверкнули молнии. Он наклонился и бесцеремонно поймал ее губы своими, жадно поцеловал, испытывая внутреннее ликование от того, что она ему отвечает не менее пылко. Как будто только этого и ждала, только этого и желала. Мужская ладонь скользнула по нежному бедру, забралась в боковой вырез сорочки и тронула женщину между ног, ощущая влагу и желание.

«Лгунья…»

Не размыкая губ, Райнхард теснее прильнул к женщине и начал сладостно пытать ее, то нежно поглаживая, то резко проталкивая в нее пальцы и с наслаждением ловя ее сладострастные стоны и жаркое дыхание, держась из последних сил, чтобы не кончить самому.

Невероятно, но, несмотря на то, что несколько дней назад у него была женщина, Райнхард ощутил себя желторотым юнцом, который кончает от слишком порочных картинок в голове. Ненормально, абсолютно на него не похоже, но это был факт, сводящий с ума. По венам мужчины словно пустили раскаленное железо, а душу затопили кислотой. Чувствуя под собой мягкое, податливое тело, дрожащее от нетерпения, и задыхаясь от аромата горького вереска, стихийник умирал.