В коробке оказался кусок стекла, покрытый какой-то серой дрянью. Когда наставник опустил его в круглый тазик с неприятно пахнущей жидкостью на нём внезапно стала проявляться картинка.

— Смотрите, да смотрите же — прокричал Халтах.

На пластинке был несколько смазанный рисунок — длинная штуковина с короткими треугольными крыльями. Брюхо её было раскрыто, и она двумя огромными лапами, засовывала туда странного вида куб. Эта штуковина присоединялась к широкой балке, на которой были прицеплены ещё с десяток таких же кубов. Халтах почти танцевал, не отрываясь от своей картинки.

— Послушайте! Всё было не зря! Там — он указал вверх — на звёздах, вернее возле них, тоже есть жизнь и теперь они здесь. Может быть, там тоже живут люди, такие же как мы!

— Тогда нужно немедленно собирать армию, готовиться к нападению, они ведь могут высадиться, где угодно!

— Ну, а если они прилетели с добрыми намерениями?

— Послушайте меня — Лалтхи силой оторвала старика от тазика — западяне убивают нас за то, что у нас кожа с волосами не того цвета и глаза не той формы, а у этих поди ни глаз, ни волос нет. Они придут, убьют нас и заберут нашу землю. Западяне при всей своей силе, даже и близко не могут того, что мы сейчас видели!

— Вот именно, мы должны привлечь их на свою сторону, сделать союзниками, и тогда мы вышвырнем западян, туда, откуда бы они ни пришли.

— Да нам, просто нечего им предложить в обмен. Послушайте меня Халтах! я родилась и жила до шести лет с родителями в городе Лийш. Слышали о таком? Там была морская набережная, говорили, что это одно из красивейших мест юга. Когда появились корабли западян, жители города вышли на набережную посмотреть на них. Хотели даже устроить праздник в честь их прибытия. До того дня никто у нас не видал таких огромных металлических кораблей. Западяне дали залп из скорострельных пушек по набережной. Мои родители, старший брат и сестра были там. Я выжила, лишь потому, что заболела и меня оставили дома. А потом они высадили десант и не щадили никого. В нашем доме спрятались соседи — мальчик и девочка, хотели помочь мне, когда пришли, эти. Я успела спрятаться, а они нет. Я всё видела, что было потом — почти шёпотом произнесла Лалтхи — Их убили просто ради развлечения, смеялись, гоняясь за ними, словно это была весёлая игра. Нет, Халтах, мы должны немедленно сообщить военным и готовиться к обороне.

— Простите меня Лалтхи, я не хотел… Я, я Вас понимаю, давайте каждый составим отчёт и отправит по отдельности, надеюсь, там прочитают хоть один из них.

— Хорошо.

Повисла тяжёлая тишина. Халтах засунул в свой ящик новую пластинку и побежал к телескопу, и вновь приделал коробку к окуляру. На новом рисунке все та же штуковина никуда не спеша затаскивала куб себе в брюхо:

— А у них там оплата труда, явно не сдельная — попытался пошутить Халтах, но шутка повисла.

— Наставник Халтах, а что это за коробка? И что в ней?

— Это западянское, учитель Чжойл работал с пленными и научился у одного из них. На стекло наносят специальный состав, в темноте. Когда на него попадает свет, состав меняется, стоит опустит намазанную им пластину в специальный раствор и отпечатавшийся рисунок становится видим. Так можно получать рисунки разных вещей.

— Простите наставник я, пожалуй, пойду. — сказала искательница.

— Спасибо Вам большое, учитель Лалтхи, и до завтра.

Вернувшись в свою комнату, Лалтхи заснула почти сразу. Ей снился давно минувший кошмар. Шестилетняя девочка, свернувшись калачиком, пряталась в стенном шкафу под одеждой. Изредка она выглядывала в щелку на разорённую комнату, посреди которой в луже свежей крови лежал труп мальчика едва старше неё. Она почти беззвучно плакала, зовя маму, папу, тетю, брата, бабушку. Они придут и спасут. Остановят весь этот кошмар и защитят её, но время шло, а они всё не приходили. Она до боли вслушивалась в мягкую речь чужаков и предсмертные крики на родном языке. Она молилась, страстно желая одного — узнать, где её родные, найти их. Время тянулось невыносимо, страх и неизвестность выматывали, вытягивали силы, а потом, в ней, в её уме, разверзлась пропасть и из неё, на Лалтхи повалилось невыносимое знание. Теперь она точно знала, где её родные и что с ними случилось. Теперь она со всей очевидностью осознавала, что она совершенно, полностью, одна. Никто не придёт. Никто не поможет. Никто не защитит, и она закричала так громко… что проснулась.

Лалтхи, тяжело дыша и обливаясь холодным, потом сидела в постели. Ещё была ночь, и третья самая маленькая, но самая яркая луна заливала всю комнату своим зеленоватым светом. На полу лежали черные тени, казавшиеся лужами какой-то странной жидкости. Девушка посмотрела на них и в этот момент почувствовала присутствие. Это был не человеческий взгляд или что-то подобное, это было абсолютно нейтральное внимание, в котором все же чувствовалось нечто сродни любопытству, словно на неё с интересом смотрела луна из-за окна. Она попробовала сосредоточиться и, зацепившись за это внимание, попыталась найти его источник. Легла, откинувшись на матрас, наполненный мягкими древесными волокнами, и попыталась сосредоточиться.

Но как бы она не старалась, как бы не силилась очистить свой разум, в голову ей снова и снова лезли воспоминание о том страшном дне, вытесняя все остальные мысли. Она много лет боролась с этим и каждый раз, когда она решала, что свободна, они снова возвращались. Стоило ей получить хоть минуту передышки, и они вновь выползали из глубины её памяти, отравляя каждое мгновение и так совсем не лёгкой жизни. Она лежала, борясь с воспоминаниями, так долго, что свет третьей луны покинул её комнату, и та погрузилась в полный мрак. Лежа она вспомнила способ, расслабиться которому её научила аставница Лайшми.

Искательница ровно легла, вытянула руки вдоль тела, распрямила ноги, а потом максимально напрягла все мышцы, попытавшись коснуться лбом, коленей выпрямленных ног. Она сложилась острым углом, задержав дыхание. Сжав зубы и растянув рот в сардонической улыбке, она считала: пятьдесят пять, пятьдесят шесть, пятьдесят семь… Досчитав до восьмидесяти, она резко расслабилась и тяжело дыша, повалилась на постель. Ей пришлось повторить этот трюк трижды и, лишь тогда, она почувствовала, что разум её очищается. Своим освободившимся умом, она ощущала, там, за непреодолимыми горами, нечто чужеродное. Оно рыскало, ползало, стуча множеством своих маленьких членистых лапок по камням, вгрызалось в землю острыми жвалами, поднималось высоко в небо и спускалось в самые глубокие трещины. Оно наполняло собой все пространство. Оно было везде и сразу и не только за горами. Оно было здесь в предгорьях и дальше на равнинах до самого моря. Оно смотрело, слушало, нюхало, оно что-то искало.

Искательница проснулась от теплых солнечных лучей, коснувшихся её лица. Сейчас все, что было ночью, казалось просто глупым ночным кошмаром. Летнее утро было прекрасно. Роса покрывала хвою кустов в саду, и солнечные лучи, дробясь, отражались от неё, превращаясь в крохотные радуги. Лалтхи четко ощущала приближение своей наставницы лучшей подруги и почти, что старшей сестры. Та ехала в поезде и к вечеру должна была быть на вокзале. Искательница встала, оделась и, умывшись, отправилась будить воспитанниц, живших в соседнем крыле. Утро было так великолепно, что девушка решила пройтись по парку, в котором стояли здания Круга. Она легко вышла из корпуса и уже прошла немного, как вновь ощутила тоже нейтральное внимание, исходившее откуда-то сверху. Оно, что бы оно ни было, по-прежнему искало что-то. Лалтхи надо было бежать сообщить Главе круга, Вьйну и ещё кому-нибудь, написать отчёт во внутренний круг, но утро было слишком прекрасно, что бы портить его такими мыслями, и она просто направилась будить воспитанниц. Впрочем, там её ждали очередные проблемы.

Комнаты искательниц располагались на третьем этаже в отдельном коридоре на женской стороне здания. Когда Лалтхи вошла, двери всех обитаемых комнат были открыты, из одной из них доносились голоса. Кто-то плакал тонким девичьим голосом, а кто-то кажется успокаивал плачущую. Искательница вошла в комнату и ей предстала картина мировой скорби. Четыре её воспитанницы успокаивали Лийши, забившуюся в угол, и рыдавшую. Несмотря на свой возраст, она казалась младше других, тихая застенчивая и почти лишённая силы. Она, в отличие от такой же бессильной Шайе, у которой в спорах было два аргумента левый и правый, не умела давать отпор и потому ей доставалось чаще других.