Нас с Лилой объединяет то, что мы учимся в одном классе. Лила ничем не занимается, а я раз в неделю хожу в художественную школу. Это довольно мало. В нашем классе есть пара футболистов, один прыгун с трамплина и лучник, и у них никогда нет свободного времени. Так же, как и у их родителей, наверное, потому что они их возят. Спортсмены ездят только на тренировки, но почти каждый вечер.

Иногда я рисую дома. У меня есть тетрадь, в которой я рисую животных, женские лица и фантастические прически. Непременно рисую комнаты и мебель, и целые дома. Такие, в которых я буду жить, когда уеду из дома.

Животные, которых я рисую, больше похожи на мультяшных, чем на настоящих. Но не диснеевских все-таки, а из манги. Большие головы и глаза, маленькие лапы и туловища.

Лила хотела сначала пойти в кафе на площади. Там часто бывает компания мальчиков из нашей школы, а Лила влюблена в одного из них. В Сантери, которого называют Санте. Несмотря на дурацкое уменьшительное имя, он довольно милый. По крайней мере я не слышала от него ни одной глупости в мой адрес или в адрес других, а это уже неплохо.

Мальчики собрались у столика под навесом. Они пили кофе из бумажных стаканчиков и коротали время за картами. Они пригласили нас к своему столику, мы тоже стали играть, хотя кто-то выразил сомнения в наших способностях.

В этой игре считается, что хорошо быть засранцем. Я не играла в нее долгое время. Нужно было избавляться от карт, разрешалось прибегать ко лжи, на самом деле, нужно было прибегать, потому что иначе становилось скучно.

На самом деле я умела играть хорошо. Была асом и в засранстве, и во лжи.

Мне удавалось называть карты как угодно, не выдавая себя ни выражением лица, ни глупым хихиканьем. У Лилы же, напротив, по глазам было видно, что она кладет на стол не ту карту, которую заявила.

Мы играли довольно долго, в течение многих стаканчиков кофе, до тех пор, пока мальчикам на приспичило идти в другое место. Наверное, на какую-нибудь заправку. Очевидно, дополнительно заправиться кофеином.

Они начали заводить свои мопеды на парковке, дожидаясь рычания моторов и вони выхлопных газов. Если во время этого безобразия они не привлекали осуждающих взглядов, то считали, что их жизнь прошла зря.

У Лилы было дело к Сантери. Все уехали, но Лила стояла перед мопедом Сантери, а тот газовал на месте в знак того, что хотел бы уже оказаться в другом месте. Лила держалась за руль и что-то объясняла. Не знаю что, потому что я стояла поодаль, у фонтана. Я увидела, как быстро Лила села позади Сантери, обвила его руками и затем они исчезли из виду.

Лила уехала, и я осталась одна посреди площади. Такая же популярная как свежая чаячья какашка. Я размышляла, следует ли мне обидеться. Я не очень-то умела дуться. Это как-то по-детски, хотя я видела, что и взрослые увлекаются этим.

Я в совершенстве изучила, когда мама и папа начинают игру в молчанку, хотя они в принципе разговаривают друг с другом довольно мало. В период взаимных оскорблений их лица ничего не выражают, а потом от мамы можно услышать такие слова:

«Эмилия, можешь передать папе, чтобы он купил молоко?»

Сам папа при этом рядом, он, естественно, слышит мамину просьбу, и мне нет необходимости ее передавать.

Я подумала, что Лила скоро вернется, что Сантери прокатит ее только вокруг квартала, но когда они не появились, поняла, что вечер окончен.

Да. И вправду окончен. Лила не вернулась.

Я пошла бродить по городу, и, следует признать, мне было обидно.

Я это достаточно ясно сказала?

Если нет, то скажу сейчас: да бл…ь.

Обычно я не употребляю слово на букву «б», при родителях точно нет. Они наверняка даже не поверят, что я ругаюсь. У нас дома правило – нельзя ругаться, только маме можно, когда она в плохом настроении. Правило также гласит, что ей нельзя делать замечания по этому поводу. Это так же плохо, как ругаться самому.

День клонился к ночи. Во все места набивались люди и доносилась пьяная речь. Болтовня и громкий смех. Мужчины в шортах выше колен и женщины в изящных летних платьях и не очень подходящих вызывающих босоножках.

Жаркая ночь была полна влажных ртов, объятий, дымящихся сигарет и прилипших к коже рубашек.

Гитаристы и гармонисты с инструментами вылезли из своих укрытий на сцену. В стойлах террас их ждала публика, которая не сбежит.

На сцене, установленной на пешеходной улице, распиливали надвое женщину. Из публики вызывался доброволец, его клали на два стула, затем стулья раздвигали, а он не падал.

Фокусники показывали свои штуки, а светловолосая женщина читала мысли людей, ну или утверждала, что читала. Я бы ни за что не захотела узнать, что она найдет в моей голове.

Казалось, что я гуляю где-то заграницей. Люди были везде. Они не сидели дома, как мой папа, который был слишком умный, чтобы веселиться. Он все еще помнил (в качестве предостережения, разумеется), что был замешан в деле, когда его друг в феврале 1981 года украл и пронес между двух молодежных журналов календарь. С тех пор папа всю жизнь избегал опасных ситуаций. По его мнению, было сразу ясно, что он не встанет на скользкую дорожку. К его счастью, он избежал поимки.

Но это не мое дело, дорогие плюшики. Я просто продолжу свой рассказ.

На самом деле, я думаю, не стоит ли вам сейчас закрыть лапками ушки.

Вечер был темный, белые ночи уже прошли. Город экономил электричество и свет горел только в некоторых местах. Весь центр напоминал средневековую деревню, хотя я в такой, естественно, не бывала.

Идущие навстречу прохожие и велосипедисты выглядели как черные силуэты, которые замечаешь уже перед самым носом.

Я села в центральном парке на круглый камень и следила за происходящим вокруг. Мне еще не хотелось идти домой, потому что я сказала, что вернусь позже обычного.

«Значит, в десять домой», – предложил папа, когда мы обсуждали планы на вечер.

«Ты что, с дуба рухнул?» – ответила я на это.

«С дуба», – повторил папа и, возможно, подумал, не перешел ли разговор в область деревообрабатывающей промышленности, а он и не заметил.

Я сказала, что приду в двенадцать.

«Понятненько», – сказала мама и посмотрела в экран компьютера. Ну а как иначе. Обычно ее можно встретить за ноутом или планшетом.

Ну вот и поговорили.

Как я уже сказала, настроение было не очень. Я ощущала себя тупицей. С чего я взяла, что мы с Лилой проведем долгий и веселый вечер?

Я бы могла это предвидеть. Как только Лила находит более интересное общество, она забывает других. В обоих случаях она мастер. В нахождении общества и забывании других.

На соседней террасе кто-то ругался по телефону. На веревках, протянутых над столиками, висели гирлянды маленьких разноцветных лампочек, как на новогодней елке.

Так атмосферно.

А потом это случилось. Для справки – вам необязательно слушать.

Ну правда… это может быть слишком.

Но как пожелаете.

Один прохожий замедлил шаг и остановился возле меня. Песок под его ботинками заскрипел. Сначала я просто увидела, что передо мной стоит высокая фигура, а потом рассмотрела детали.

Мужчина был модно одет. Клетчатые шорты и футболка. Спортивные сандалии. Ну, похожи на спортивные.

Он посмотрел на меня и сделал руку козырьком.

«Кто это тут у нас?» – спросил он. Его голос был ровный и приятный.

Он хотел знать, как у меня дела.

Ответила, что вполне окей.

«То есть совсем окей?»

«Да».

Мужчина не пошел дальше. Мы поболтали о том о сем. В смысле, он поболтал. Затем он задал вопрос. Теперь он говорил тихо, тише, чем раньше. Он хотел знать, не хочу ли я заработать немного денег.

Я не смогла на это ничего ответить.

Мужчина предложил десятку.

Десятку? За что?

Я могла, конечно, просто удрать, но мне стало интересно, что у него на уме.

В нем не было ничего угрожающего. Не больше, чем в флагштоке, который он очень напоминал. Он был высокий и довольно худой, его слегка шатало. Может, он был пьяный, как и многие другие этим вечером.