«Да. И не перебивай меня все время».

«Я хочу сейчас изложить некоторые мысли о молодости…»

«Дамы и господа», – подсказал Йоона.

«Что?»

«Нужно добавить еще: уважаемые дамы и господа. Не только директор и учителя».

«Конечно, я это скажу. Можешь исчезнуть, пожалуйста!»

«И громким голосом».

«Займись собой».

Я не спала ночью перед торжеством. Эта речь меня здорово нервировала. Болел живот. Болела голова. Даже зубы болели.

Потом настал этот день. В школьной рекреации поставили ряды стульев. Перед ними – микрофоны и колонки. Группа семиклассников выступала с композицией Haloo Helsinki[23], которая была для них чересчур сложной.

С другой стороны земного шара. Пампарирурам и все такое.

Оркестр собрали на уроках музыки. Барабанщик был единственный, который играл до этого. Он как-то держал в узде весь придурковатый коллектив.

Но это было именно как-то.

Девятиклассники класс за классом проходили перед публикой за красными розами. Почти каждый мальчик был одет во взятый напрокат темный костюм и рубашку.

Было странно видеть своих одноклассников, одетых как взрослые мужчины. Они были как толпа испуганных бизнесменов без свисающих животов и широченных плеч. Кроссовки и джинсы сменили костюмы, в которых ребята чувствовали себя неуютно.

Я была одета в белое платье. Прекрасная ткань и квадратный вырез.

Я хотела белые туфли на каблуках, с серебряными кольцами в качестве украшения. На пятке была молния, ногу никак нельзя было всунуть, не расстегнув эту молнию.

Мама считала, что белое платье и туфли подходят только для свадьбы. Она согласилась оплатить половину стоимости платья, но белые туфли ради одного мероприятия – нет. Она не поддержала мою идею выйти замуж в ближайшее время.

Я сказала, что куплю обувь сама. «Такие, какие сама захочу», – заявила я. Мама удивилась на какие деньги. Она подумала, что мне не хватит на туфли, но тут она ошибалась.

У меня были деньги, и поэтому я могла делать все, что хотела. Как я уже сказала, я собиралась в Швецию на концерт вместе с Лилой. Я бы купила в Стокгольме такую одежду, какую хочу, потому что у меня были деньги, и никто не мог мне помешать тратить их. Я бы отлично сходила на шоппинг и поела бы в шикарном месте. Посмотрела бы достопримечательности и жила в крутых отелях.

На самом деле я бы никуда с Лилой не поехала. Я бы поехала одна, потому что Лила наконец сказала, после долгих-долгих моих расспросов, что никаких билетов она не купила.

«Что-то, наверное, пошло не так. Эти билеты мне никто никогда не присылал».

Вот так-так.

«Наверное, они были распроданы», – сказала она и запустила руки в волосы. «Билеты не пришли. Двойная бронь или что-то такое. А я разве не сказала об этом раньше?»

Нет. Не сказала. Ты только повторяла: «Когда мы будем в Швеции… на концерте мы будем делать то и это… Так здорово поехать… бла-бла-бла…»

Что мне было на это ответить?

Ничего.

Вместо этого я показала средний палец и могу сказать, что это чрезвычайно редкий жест в моем исполнении.

Может, я полечу в Лондон. У меня есть на это средства. У меня есть средства на что угодно.

Когда все получили свои розы, я прошла к кафедре в своих новых белых туфлях.

Это один из тех моментов, когда ты слышишь собственные шаги и дыхание, и знаешь, что другие тоже это слышат.

Я посмотрела на аудиторию, она заполнила всю рекреацию. Сотни стульев рядышком.

Гордые родители. Мужчины и женщины смотрят, как их отпрыски преодолели еще один этап в жизни.

Десятки и десятки нормальных семей и отцов семей. Нормальных. Поистине, нормальных. Если бы их жены и дети знали…

Меня начало тошнить. Нужно было собрать волю в кулак. Я это понимала, конечно.

Но все эти благостные рожи. От их взглядов мутило.

Я только раздумывала, какой дрянью заполнены вылизанные у парикмахера и уложенные к празднику головы. У меня была аллергия на приличных отцов семейств и их абсолютно ничего не подозревающих приличных жен.

Я увидела среди толпы своих папу (каким сонным он выглядел) и маму в новехоньком платье и с прической.

Мама, кажется, сидела в телефоне. Ухаживала за фермой, скорее всего.

Я увидела Сантери. Моего парня.

Было как-то не очень смотреть на его улыбающуюся и невинную физиономию. Было ощущение, что я обманула его и многих других.

«Уважаемый директор и учителя. Уважаемые дамы и господа. Уважаемые…»

И как-то я довела свою речь до конца.

Я пошла праздновать окончание школы с Сантери и его друзьями. Мы сначала сидели в парке на покрывалах, на газоне, который еле-еле пробивался из-под земли.

У меня были наушники, само собой. Кто-то играл в тарелку, у многих явно были с собой напитки в рюкзаках. Сантери получил от мамы бутылку шампанского, но не знал, как ее открывать.

Потом пошлялись по городу.

Довольно невинно.

И одна домашняя вечеринка, где всем сорвало крышу.

Мама пыталась дозвониться пару раз, но я не ответила. Потом папа звонил. Вот это странно.

Я не смогла сказать Сантери, что нам нужно расстаться, что я не подходящая девушка для него и для всех остальных.

Я пришла домой вовремя, потому что ужасно устала. Я не смогла веселиться. Сантери хотел силой увести меня с собой, и мы поссорились из-за того, что я такая скучная и не хочу тусоваться всю ночь и делать всякое клевое.

Я очень устала. Казалось, что я смогу проспать сутки. Сама речь и ее планирование так вымотали, что я была выжата как лимон.

Я удивилась, что дома что-то происходит, потому что мама и папа сидели на диване с серьезным видом. Почему они еще не спали? Почему мама не возделывала свой огород на компе?

Может, бабушка умерла? Это первое, что пришло мне в голову. Бабушка слегка перепраздновала и затем навернулась.

Мамин компьютер был, естественно, открыт, но она не смотрела в него.

Папа ничего не сказал. Он делегировал все реплики маме. Он сделал это много лет назад. Себе он оставил роль комментатора. Они оба сидели на диване рядышком и были очень обеспокоены.

«Подойди сюда, – попросила мама. Ее голос был серьезным, как у какого-нибудь диктора новостей. – Сядь».

Я осталась стоять у дивана. Я не могла поверить тому, что увидела. Это не могло быть правдой.

На компьютере была открыта страница с моим объявлением.

Мне показалось, будто я упала с высоты. С очень большой высоты.

«Эмилия, будь добра и расскажи нам, что это значит».

«Что именно?»

Эмилия. Мама произнесла это как-то официально.

Слова, которые я пыталась произнести, застряли в горле.

«Ты это видишь? Йоона показал нам эту страницу».

Йоона. Я могла бы задушить его за это. Зарезать и задушить.

В каком угодно порядке.

И я посмотрела. Посмотрела на свое фото. Мой брат нашел меня в интернете и показал родителям. Невинно сообщил: «Очень интересно, что эта девушка похожа немного на Эмилию. И смешно, что фотография сделана в нашей прихожей».

Черт бы его побрал… Я могла бы, например…

Мама повторила вопрос: «Объясни нам, что это значит?»

«Ничего».

Так я ответила. Волны холодного пота накрывали меня.

«Тебе ничего не знакомо на этой фотографии? В этой девушке? В месте, где сделано фото?»

Что тут ответишь. И я молчала.

«Эти фотографии сделаны здесь. У нас дома. И на этих фотографиях…»

Мама перевела дыхание и собралась.

«Господи… ты же только… только ребенок, – сказала мама и запустила руку в волосы со свежим мелированием в честь сегодняшнего праздника. – Что я сделала не так? Что мы сделали не так. Нам нужно рассказать об этом… Нам нужно… мы обязаны…»

Ее голос дрожал. Папа попытался что-то сказать, но не успел, и хорошо. Он протянул руку к маминым плечам, но на всякий случай убрал обратно.