Я, конечно, не хотела получить сообщения от кого-то знакомого. Я не хотела, чтобы мои одноклассники начали мне звонить.

А какого общения я хотела? Тут надо было решать.

Скажем так, мне надо было принять уже готовые варианты.

Первое сообщение пришло через пару минут после того, как я загрузила анкету.

Оно было очень коротким.

В нем говорилось, что автора опозорили и он хочет встретиться со мной.

Вот и все. Зачем еще стихи слагать?

Ему не глубокие беседы со мной были нужны.

Опозорили. Это сильно сказано. Много гласных. Оно звучало интереснее, когда я представила его в виде итальянской фамилии. Мария Опозорили. Это могла бы быть флорентийская оперная певица.

Я закрыла сообщение и стала перерабатывать вызванный им образ. Затем я снова его открыла и посмотрела на предложенную фотографию. Какой-то чувак играл мускулами перед зеркалом без одежды и без упомянутых выше мускул.

За первые пятнадцать минут я получила восемь сообщений.

Я была к этому не готова. Я не верила, что так популярна.

Я закрыла почту. Только вечером осмелилась снова туда заглянуть.

Всего 62 контакта.

Часть из них была с фотографиями. Я посмотрела одну и остальные тоже посмотрела. Мой ящик был полон торчащих писек и самых невообразимых предложений.

Некоторые рассказывали о себе в деталях. Скорее всего, они отправляли такую же анкету и остальным. Некоторые хотели просто встретиться. По-быстрому. В машине. В отеле. У них дома. У меня дома. В магазине одежды. Где угодно.

Многие спрашивали, сколько мне на самом деле лет.

Я получала вопросы о том, нужен ли мне алкоголь, сигареты или деньги.

Я читала, читала и читала сообщения, которые все приходили и смогла узнать, куда меня хотят отвезти и что со мной желают сделать. Когда я погасила свет и попыталась уснуть, из этого ничего не вышло, потому что перед глазами была карусель из волосатых и бритых органов, которые были присланы, чтобы восхитить и произвести на меня впечатление.

Я получила сообщение от Сантери, которое удивило меня. Он приглашал меня на прогулку, что было исключительно, потому что он пешком никогда не ходил, а ездил на мопеде. Зимой тоже.

Я не особо любила мопеды. Их запах. Их звук. По правде говоря, в них не было ничего интересного, они гоняли с бешеной скоростью и были уродливые, кроме крошек размером с огнетушитель, эти были еще и смешные.

Я же уже говорила, что мы переписывались?

Периодически. Уже какое-то время. Сантери никогда не пишет непристойности, как это очевидно делают некоторые. Его сообщения всегда банальны, сложносоставные слова он пишет в основном раздельно, но я его прощаю.

На наших встречах раньше всегда была Лила. До этого я была третьей лишней, но, если бы мы остались с Сантери вдвоем, я бы не знала, о чем с ним говорить. Я раздумывала, стоит ли мне пригласить Лилу или по крайней мере рассказать ей, что мы собираемся делать.

Я написала Сантери, что давай.

Отлично.

Это он так ответил.

Мы шли по велосипедным дорожкам, которые разрезали частный сектор, заборы, дворы. В это время года там стояла тишина, да и во все остальные времена тоже.

На земле там и сям виднелись пятна снега, но воздух не был особо зимним. Рука Сантери коснулась моей руки. Потом еще раз.

Это была геологическая разведка. Я ответила на это, убрав руку.

Новые касания, новые нарушения границ.

Я не сопротивлялась, совсем нет, так что Сант ери осторожно взял меня за руку, а я сжала его руку. Сначала с опаской. Затем более решительно.

Мы так и шли, не глядя друг на друга, как будто не знали, что наши руки делали там внизу, скрытые от глаз. Мы ничего не говорили, но это лишь слегка раздражало.

Это могло быть из-за того, что я слегка подпрыгивала. Пальцы и пятка отрывались на пару сантиметров от земли, и под ними были уже не велосипедные дорожки, а вата или какой-нибудь газ, который меня поддерживал. Я чувствовала слабость. Немного. В хорошем смысле.

А выглядело, как будто мне по-настоящему плохо.

Это было редкое чувство. Настолько, что мне в голову пришла странная мысль: я делаю что-то не то, и маме не надо меня сейчас видеть.

Наши соединенные руки согрелись (ну или только моя рука, которая к тому же вспотела), но мы не разрывали их, возможно, потому, что оба боялись, что больше руки не найдут друг друга, если сейчас разъединятся. Они еще не успели попрощаться.

При полном взаимопонимании, не говоря ни слова, мы свернули на пустынную площадку и сели на качели. Потом на обледеневшую площадку наверху горки, в маленькую открытую кабинку, которая играла роль башни. Мы разговаривали о том, кто во что играл маленьким, в какие садики мы ходили, при этом мы все еще держали друг друга и это уже начинало казаться смешным. Как будто один из нас намазал ладонь моментальным клеем, но оба стеснялись разобраться с этим делом.

Нам не нужно было прятаться от детей, потому что был вечер, и в парке не было никого, кроме нас. Мимо пробегали спортсмены в блестящих и обтягивающих трико. Некоторые волочили за собой палки.

Мы были предоставлены сами себе. Даже того старого мужчину не было видно, он зимой и летом одиноко сидел на скамейке перед парком и якобы исподтишка лакал пиво. А на самом деле он, наверное, хотел, чтобы кто-нибудь присел рядом и поговорил хотя бы о погоде.

Потом он настал. Момент, которого я имела основания ждать.

Причина, по которой мы были здесь.

Причина для волнения и влажных ладоней.

Сантери справился с собой и спросил, можем ли мы встречаться. Я догадалась, что дойдет до этого.

Я бы разочаровалась, если бы вопроса не последовало.

Ну, я так думала…

И все-таки…

Все-таки я сомневалась. Сказать честно: я в ужасе.

Но на такое нельзя ответить иначе. Нет, конечно.

Я не могла испортить такой момент объяснениями в стиле было бы лучше остаться друзьями, хотя бы еще немного, чтобы получше узнать друг друга.

И бла-бла-бла.

Я к такому не привыкла. Быть с каким-то парнем. Ну то есть просто быть. Я не знала, что будет после, если я соглашусь встречаться.

Что нужно делать? На что я соглашаюсь? Что нужно делать чьей-то девушке? Периодически дарить несвежие трусики? Сидеть на корточках в дверях и быстро надевать штаны, если кто-то идет?

Было столько всего, что я хотела сказать, но все, что я смогла ответить, это да, давай.

Два с трудом высранных слова.

Смиренное согласие.

Наверное, я сказала это недостаточно воодушевленно, но Сантери улыбнулся так, как будто взошел на пьедестал почета. Как победитель. Ну хотя бы серебряный медалист.

Он не сделал ничего идиотского. Не попытался поцеловать, ничего такого. Не предложил мне потрогать ему что-нибудь, не попросил задрать кофту, чтобы посмотреть, что там у меня.

Ничего такого.

Нет. Ничего.

Теперь я его девушка.

Я не была хорошей девушкой. Я не заслужила Сантери. Я была нечистая. Была грязь, которую я не могла смыть водой и мылом, даже всеми этими дорогими средствами, которые мама покупала в аптеке. Их тестировали в лучших лабораториях Европы. Поэтому мне немного хотелось плакать, но я держалась.

Мы продолжили прогулку и замедлили шаг у моего дома. Во дворе был только папин внедорожник. Маминого маленького леденца не было.

У стены стояла лопата. Рядом с кустом была забытая с лета скамеечка и велик Йооны. Он не любил мопеды. Ничто не интересовало его меньше, чем двигатели и замасленные руки.

Уличный фонарь не горел. Хорошо. Жалюзи в гостиной были опущены. Очень хорошо. Сосны на противоположном конце улицы были безмолвны и неподвижны, я различала только их темные силуэты.

Так…

Что дальше…

Слов люди придумали много, но некоторые трудно выговорить.

Я поцеловала Сантери в щеку, чтобы он меня отпустил. Он так и остался стоять как вкопанный, а я юркнула в дверь, быстро открыла ее и закрыла, незаметно пробралась в прихожую и закрылась в ванной. Раздевшись, я влезла в душевую кабинку.