Хуанито умолк и посмотрел в небо, на поднявшуюся над верхушками сосен половину лунного диска.
– Подожди секунду, – попросил Джозеф, достал из озера полное ведро и вылил воду на камень.
Хуанито внимательно проследил за его действиями, но ничего не сказал.
– Больше не люблю луну, – продолжил он. – Мы работали на горе, пасли коров среди деревьев, и Вилли был очень доволен. Иногда сон возвращался, но я всегда его будил и помогал прогнать страх. А после каждого такого сна мы ездили в Санта-Круз, пили виски и навещали девушек. – Хуанито надвинул шляпу на лоб, чтобы луна не светила в глаза. – И вот однажды Вилли приснился его сон, и следующим вечером мы поехали в город. В Санта-Круз есть пляж со всякими развлечениями: палатками и маленькими машинками, на которых можно кататься. Вилли все это любил. Вечером мы пошли прогуляться по пляжу и увидели человека с телескопом, который за пять центов предлагал посмотреть на луну. Я посмотрел первым, а потом к телескопу подошел Вилли. – Хуанито отвернулся. – Ему стало совсем плохо. Обратно пришлось везти его перед собой в седле, а пустая лошадь шла в поводу. Однако бедняга не выдержал и той же ночью повесился на толстой ветке. Пока думал, что это всего лишь сон, как-то справлялся, но, когда увидел, что такое место действительно существует, больше не смог жить. Все эти норы, сеньор, и сухие мертвые пространства… Они действительно есть на луне, и Вилли увидел их в телескоп. – Он надолго умолк. – Утром я обнаружил его висящим на дереве.
Джозеф быстро встал.
– Разведи огонь пожарче, а я поставлю вариться кофе. Сегодня холодно.
Хуанито подбросил в костер веток и каблуком разломил толстый сук.
– После этого я решил вернуться, сеньор. Стало очень одиноко. Ваша обида прошла?
– Давно прошла. Точнее, обиды никогда и не было. Для тебя здесь ничего не осталось, только я.
Хуанито вытянул руку, чтобы прикоснуться к ладони Джозефа, но тут же отдернул.
– Почему вы остались? Говорят, все коровы ушли и все ваши родные. Поедемте со мной прочь из этого края, сеньор.
В ярком свете костра Хуанито взглянул в лицо Джозефа и увидел в его глазах решимость.
– Кроме меня есть только камень и ручей. Я знаю, что случится. Ручей мелеет. Через некоторое время окончательно исчезнет. Тогда мох сначала пожелтеет, потом побуреет и начнет крошиться в руке. Останусь только я. Я останусь. – Глаза его лихорадочно заблестели. – Останусь до тех пор, пока не умру. И тогда здесь уже не будет ничего.
– Я останусь с вами, – твердо пообещал Хуанито. – Дожди обязательно пойдут; дождемся их вместе.
Однако Джозеф покачал головой.
– Не хочу, чтобы ты жил здесь, со мной, – проговорил он горестно. – Ждать придется слишком долго. Сейчас есть только ночь и день, тьма и свет. А с тобой появятся тысячи других промежутков, и время растянется. Промежутки между словами, между шагами. Рождество уже скоро? – спросил он неожиданно.
– Рождество уже прошло, – ответил Хуанито. – Через два дня Новый год.
– А! – Джозеф вздохнул, откинулся на седло и медленно погладил бороду. – Новый год, – повторил он тихо. – Видел по дороге тучи?
– Никаких туч, сеньор. Показалось, что собирается туман, но луна совсем чистая.
– Утром могут появиться тучи, – возразил Джозеф. – Раз Новый год так близко, тучи должны собраться.
Он снова достал ведро и вылил воду на камень.
Они молча сидели у костра, время от времени подкармливая огонь, пока луна совершала положенный путь. Мороз вступил в свои права, и Джозеф отдал Хуанито одно из одеял, чтобы завернуться. Оба ждали, пока медленно наполнится ведро. Хуанито не задавал вопросов насчет камня, но Джозеф сам пояснил:
– Не могу допустить, чтобы вода текла напрасно. Ее осталось слишком мало.
Хуанито поднялся.
– Вам нехорошо, сеньор.
– Ничего подобного. Просто не работаю и мало ем, но в остальном все в порядке.
– Не думали встретиться с отцом Анджело? – неожиданно спросил Хуанито.
– Со священником? Нет. Зачем мне с ним встречаться?
Хуанито раскинул руки, словно желая возразить.
– Не знаю зачем. Он мудрый человек и священник. Разговаривает с Богом.
– И что же отец Анджело может сделать?
– Не знаю, сеньор, но он мудрый человек и священник. Прежде чем уехать после того события, я пошел к нему и исповедался. Он мудрый человек. Сказал, что вы тоже мудрый человек. И добавил: «Однажды он постучится в мою дверь». Да, вот что сказал отец Анджело. «Однажды он придет, и это может случиться ночью. Его мудрости потребуется сила». Он странный человек, сеньор. Выслушивает исповедь, накладывает епитимью, а потом иногда говорит так, что люди ничего не понимают. А он смотрит поверх голов и не заботится о том, чтобы его поняли. Некоторым это не нравится. Становится страшно.
Джозеф заинтересованно приподнялся.
– Но что я смогу от него получить? Что он даст такого, что особенно необходимо?
– Не знаю, – повторил Хуанито. – Может быть, помолится за вас.
– И это хорошо? Он получит то, о чем помолится?
– Да, – уверенно подтвердил Хуанито. – Его молитва взывает к Деве Марии, и ответ всегда приходит.
Джозеф снова откинулся на седло и вдруг усмехнулся.
– Хорошо, тогда поеду. Попробую все средства. Послушай, Хуанито. Ты знаешь это место, и твои предки знали это место. Почему никто из твоих людей не пришел сюда, когда началась засуха? Надо было прийти.
– Старики умерли, – серьезно ответил Хуанито. – А молодые, должно быть, забыли. Помню я один, потому что меня приводила сюда мать. Луна заходит, сеньор. Не ляжете спать?
– Спать? Нет, не буду спать. Я не могу терять воду.
– Я вас заменю и послежу за ручьем. Уверяю, не пропадет ни одна капля.
– Нет, не стану спать, – упрямо повторил Джозеф. – Иногда я сплю днем, пока набирается ведро. Этого достаточно, ведь я совсем не работаю. – Он поднялся, чтобы достать ведро, нагнулся и вдруг воскликнул: – Смотри! – Зажег спичку и поднес ближе к ручью. – Да, так и есть: вода прибывает. Ты приехал, и сразу стало лучше. Видишь, уже течет вокруг колышков? Поднялась на целых полдюйма! – Он взволнованно подбежал к камню, заглянул в пещерку, зажег еще одну спичку и посмотрел на источник. – Течет быстрее. Подбрось веток в костер!
– Луна зашла, сеньор, – повторил Хуанито. – Ложитесь спать. Я подежурю, послежу за водой. Вам нужно отдохнуть.
– Нет, скорее разведи огонь как можно ярче. Хочу смотреть на воду. Может быть, там, откуда она течет, случилось что-то хорошее. Может быть, ручей вырастет, мы выйдем отсюда и вернем себе землю. Увидим кольцо зеленой травы, потом еще одно, побольше. – Его глаза заблестели. – Из этого центра они разойдутся вниз по склонам холмов и дальше, в долину. Смотри, ручей уже поднялся выше колышка больше чем на полдюйма! Наверное, на целый дюйм!
– Вам нужно поспать, – настойчиво перебил Хуанито. – Необходимо отдохнуть. Вижу, что вода прибывает, и непременно ее сберегу. – Он похлопал его по руке: – Давайте помогу.
Джозеф позволил укутать себя одеялами и с радостным предвкушением провалился в глубокий сон.
Хуанито сидел в темноте и, как только наполнялось очередное ведро, прилежно выливал воду на камень. Впервые за долгое время Джозеф спокойно отдыхал. Хуанито поддерживал в костре небольшой огонь и время от времени грел руки: мороз уже набросил на землю тонкое белое покрывало. Хуанито смотрел на спящего Джозефа, с горечью отмечая, как он похудел и постарел, как подернулись сединой его волосы. Вспомнились лаконичные индейские преданья, которые рассказывала мать: истории о великом туманном Духе и его проделках над людьми и другими божествами. А потом, глядя на лицо друга, Хуанито подумал о старой церкви в Нуэстра-Сеньора – с толстыми саманными стенами и земляным полом. Над карнизами оставалось пространство, и иногда во время мессы в церковь залетали птицы, роняя метки и на голову Святого Иосифа, и на голубое одеянии Девы Марии. А потом медленно проступило главное: Хуанито увидел распятого Христа – мертвого, залитого кровью. В неживом лице не осталось боли; только разочарование и недоумение. Бесконечная усталость. Иисус умер, и жизнь закончилась. Хуанито поддержал огонь, чтобы хорошенько рассмотреть лицо Джозефа, и увидел те же чувства: разочарование и безысходность. Но Джозеф не умер. Даже во сне губы его оставались решительно, упрямо сжатыми. Хуанито перекрестился, подошел к сеньору, плотнее укрыл и погладил по жесткому плечу. Хуанито до боли любил Джозефа. А потому до самого рассвета продолжал следить за водой, терпеливо выливая на камень ведро за ведром.
