В городе Джозеф разыскал погонщика Ромаса, и тот скупо рассказал о переходе. Поведал, как коровы падали одна за другой и больше не вставали, а лишь устало смотрели в небо. Ромас умел точно определять их состояние. Заглядывал в глаза и пристреливал изможденных животных. Их глаза стекленели, но сохраняли все то же выражение кроткого терпения. Не хватало пищи и воды. Стада до отказа заполняли дорогу и окружающее пространство, так что окрестные фермеры держались враждебно: вооружались, охраняли свои владения и убивали каждое нарушившее границу животное. Вокруг лежали покрытые пылью останки; с начала и до конца пути в воздухе висело зловонье разлагающейся плоти. Рама боялась, что дети заболеют от ужасного запаха, и завязывала им рты и носы влажными платками. С каждым днем пройденное расстояние сокращалось. По ночам усталый скот отдыхал, уже не пытаясь найти пропитание. По мере того как стадо таяло, сначала отправили обратно одного погонщика, потом второго. Остались двое работников и Ромас. Когда же наконец добрались до прибрежных пастбищ реки Сан-Хоакин, коровы опустились на колени и ночь напролет ели. Ромас говорил ровным голосом и даже слегка улыбался. Однако, едва закончив печальную повесть, поспешил уйти, бросив через плечо: «Ваш брат мне заплатил», – и скрылся в пивной.

Пока Джозеф слушал, боль в животе становилась все острее, так что, когда Ромас ушел, он обрадовался избавлению. Купил необходимую провизию и отправился в обратный путь. Впервые он не смотрел на сухую потрескавшуюся землю; пробираясь сквозь заросли, не ощущал прикосновения острых веток. В его сознании все тянулась и тянулась пыльная дорога, умирали и умирали голодные измученные коровы. Джозеф жалел, что услышал горький рассказ, потому что у спасительных сосен появился новый враг.

Подлесок в роще погиб, но прямые стволы по-прежнему стойко охраняли камень. Засуха поразила землю, убив кусты и невысокие лианы, но корни сосен проникали так глубоко, что все еще добывали достаточное количество воды, чтобы иголки оставались темно-зелеными. Джозеф приехал домой, на поляну, приложил ладонь к камню, чтобы ощутить влагу, внимательно осмотрел ручей и впервые поставил вешки, чтобы определить, насколько быстро уходит вода.

В декабре край сковал колючий мороз. Солнце вставало красным и садилось красным. Изо дня в день северный ветер поднимал пыль и куда-то гнал по земле сухие листья. Джозеф съездил на ранчо и взял палатку. Стоя среди пустых молчаливых холмов, запустил ветряную мельницу, послушал, как она всасывает трубами воздух, а потом повернул рукоятку и остановил лопасти. Поднимаясь по склону, ни разу не оглянулся, а могилы объехал стороной.

В тот же день на западном хребте появились клочья тумана. «Почему бы не съездить к старику? – подумал Джозеф. – Непременно расскажет еще что-нибудь полезное». Однако мысль была не больше чем игрой. Джозеф знал, что не имеет права бросить камень на произвол судьбы: мох может погибнуть. Он вернулся на молчаливую поляну и поставил палатку. Взял ведро и пошел за водой, чтобы полить камень. Что-то случилось. Ручей отступил от вешек на целых два дюйма. Где-то в центре мира засуха все-таки поразила источник. Джозеф наполнил ведро в углублении, полил камень и снова наполнил. Вскоре озеро опустело, и пришлось ждать полчаса, прежде чем набралось достаточное количество воды. Впервые подступила паника. Джозеф протиснулся в пещерку и осмотрел трещину, откуда медленно сочилась влага. Он вылез грязным и мокрым, сел возле ручья и принялся следить, как хрустальная вода заполняет пространство. Казалось, поток сокращался на глазах. Ветер нервно теребил ветки сосен.

– Она победит, – произнес Джозеф вслух. – Засуха нас одолеет.

Пожалуй, теперь ему стало по-настоящему страшно.

Вечером Джозеф вышел на открытое пространство, чтобы посмотреть на закат. Зрелище оказалось жестоким в своей первозданной простоте: из невидимого океана приполз туман и съел солнце. Этим холодным зимним вечером Джозеф собрал для костра охапку сухих сосновых сучьев и мешок шишек. Развел возле образовавшегося в русле озера огонь – так, чтобы свет падал на крошечный ручеек. Закончив скудный ужин, прилег, облокотился на седло и принялся смотреть, как вода бесшумно течет в углубление. Ветер стих, сосны задремали. Джозеф услышал, как, скользя по опавшей хвое, захватывая каждую лощину, каждый овражек, воровато и коварно пробирается в рощу засуха. Услышал жалобный, испуганный шепот беззащитной земли. Встал, опустил ведро в озеро, набрал воды, вылил на камень и сел ждать новой порции. Каждое следующее ведро наполнялось медленнее предыдущего. Выискивая редкую добычу, в темном небе бесшумно кружили совы. Внезапно земля передала далекий, глухой, мерный стук. Джозеф затаил дыхание и прислушался.

– Она поднимается по холму. Скоро будет здесь. – Он глубоко вздохнул, снова сосредоточился на звуке и прошептал: – Когда доберется сюда, земля умрет, а ручей остановится.

Глухой стук упорно приближался, и Джозеф со страхом ждал появления его источника. Потом лошадь подняла голову и заржала, а со склона холма тут же донеслось ответное ржание. Джозеф стремительно поднялся и замер возле костра в воинственной позе, готовясь отразить нападение. В ночном мраке на поляну выехал всадник и остановился. В седле он казался выше сосен. Голову обрамляло бледно-голубое сияние. Однако голос прозвучал мягко и дружелюбно:

– Сеньор Уэйн.

Джозеф с облегчением вздохнул.

– Это ты, Хуанито, – отозвался он устало. – Я узнал твой голос.

Хуанито спешился, привязал лошадь и подошел к огню.

– Сначала поехал в Нуэстра-Сеньора и там узнал, что вы теперь один. Отправился на ранчо и увидел, что все дома стоят пустыми.

– А как догадался поискать меня здесь? – удивился Джозеф.

Хуанито опустился на колени возле костра, подкинул веток, чтобы огонь разгорелся ярче, и принялся греть руки.

– Вспомнил, как однажды вы сказали брату, что это место словно прохладная вода. Проехал по выжженным холмам и сразу понял, где вы. – При ярком свете он посмотрел Джозефу в лицо. – Вам нехорошо, сеньор. Выглядите худым и больным.

– Со мной все в порядке, Хуанито.

– Совсем высохли и побледнели. Завтра надо ехать к доктору.

– Нет. Я нормально себя чувствую. Зачем ты вернулся?

Хуанито грустно улыбнулся печальным воспоминаниям.

– То, что заставило меня уехать, уже ушло, сеньор. Я почувствовал, когда оно ушло, и захотел вернуться. У меня родился сын, сеньор. Сегодня впервые его увидел. Мальчик похож на меня, с голубыми глазами, и уже кое-что говорит. Дедушка зовет его Чанго – «Парнишка»; уверяет, что имя очень ему идет, и смеется. Тесть Гарсиа – счастливый человек. – На миг его лицо осветилось радостью, но тут же снова погрустнело. – Все дело в вас, сеньор. Мне рассказали, что случилось с бедной леди. В память о ней в церкви горят свечи.

Джозеф покачал головой, как будто хотел прогнать тяжелое воспоминание.

– Беда неуклонно надвигалась на нас, Хуанито. Я чувствовал ее приближение. Чувствовал, как она наползает. И вот почти все кончилось, остался только этот островок.

– О чем вы, сеньор?

– Послушай, Хуанито. Сначала была земля, и я приехал, чтобы за ней ухаживать. А теперь земля почти умерла. Остались только камень да я. Я и есть земля. – Его глаза потемнели от печали. – Однажды Элизабет рассказала о человеке, которому удалось убежать от старых Мойр[13]. Он искал спасения у алтаря. – Джозеф грустно улыбнулся. – На все случаи жизни Элизабет знала подходящие истории, которые объясняли уже произошедшие события и предсказывали, что будет дальше.

Оба замолчали. Хуанито снова подбросил в костер ветки. Наконец Джозеф спросил:

– Куда ты отправился, когда оставил нас?

– Сначала заехал в Нуэстра-Сеньора, разыскал Вилли и забрал с собой. – Хуанито внезапно помрачнел. – Это все тот сон, сеньор. Наверное, помните. Вилли часто мне рассказывал. Ему снилось, что он попал на голую, пыльную, блестящую землю. Там были норы, из нор выходили люди и рвали его на части, как муху. Такой вот сон. И я взял его с собой, беднягу Вилли. Мы поехали в Санта-Круз и устроились работать на ранчо неподалеку, в горах. Вилли нравились большие деревья на холмах. Та местность ничем не напоминала землю из снов.