– Он может упасть! – повторила она.

– Буду крепко держать, ни за что не уроню.

– Что вы собираетесь делать? – удивился Бертон.

– Джозеф хочет усадить ребенка на дерево, – пояснила Элизабет.

Лицо старшего брата мгновенно окаменело; глаза помрачнели.

– Не делай этого, Джозеф, – резко проговорил он. – Нельзя.

– Я не позволю ему упасть, буду крепко держать.

На лбу у Бертона выступили крупные капли пота. Он посмотрел с ужасом и мольбой, подошел и предостерегающе положил на плечо брата тяжелую ладонь.

– Пожалуйста, не надо, – попросил он почти жалобно.

– Говорю же, что не уроню!

– Дело не в этом. Ты и сам знаешь, что я имею в виду. Поклянись, что никогда так не поступишь.

Джозеф в раздражении обернулся:

– Не собираюсь ни в чем клясться! С какой стати? Не вижу в дереве ничего плохого!

Бертон заговорил спокойно:

– Джозеф, еще ни разу ты не слышал от меня мольбы. В нашей семье не принято умолять. Но сейчас умоляю: прекрати. И если я опускаюсь до унижения, ты должен понять, что это серьезно.

В его глазах блеснули слезы.

Лицо Джозефа смягчилось.

– Если так беспокоишься, я не стану этого делать.

– Поклянешься?

– Нет, клясться не буду. Почему я должен тебе уступать?

– Потому что принимаешь зло! – страстно воскликнул Бертон. – Потому что открываешь злу дверь! Такой поступок не останется безнаказанным.

Джозеф рассмеялся.

– Тогда я готов понести заслуженное наказание.

– Но разве не видишь, что губишь не только себя, но и нас?

– Значит, защищаешь себя, Бертон?

– Нет, пытаюсь оградить всех. Думаю о ребенке и об Элизабет.

Все это время Элизабет переводила внимательный взгляд с одного брата на другого, а потом встала и прижала сына к груди.

– О чем вы спорите? Ничего не понимаю.

– Я скажу! – пригрозил Бертон.

– Что скажешь? О чем здесь говорить?

Бертон глубоко вздохнул.

– Что же, будь по-твоему. Элизабет, мой брат отрицает Христа. Поклоняется духам – так, как поклонялись древние язычники. Теряет душу и поддается злу.

– Я вовсе не отрицаю Христа! – резко возразил Джозеф. – Всего лишь делаю простую вещь, которая доставляет мне удовольствие.

– Значит, развешивая мясо, выливая кровь, принося этому дереву дары, ты делаешь простую вещь? Я видел, как ты тайком, по ночам, выходишь из дома! Слышал, как разговариваешь с дубом! Все это – простая вещь?

– Да, совсем простая, – подтвердил Джозеф. – Никому не приносит вреда.

– И посвящение дереву собственного первенца – тоже простая вещь?

– Да, всего лишь небольшая игра.

Бертон отвернулся и посмотрел вокруг – на землю, где волны невыносимой жары стали голубыми, а холмы начали изгибаться и содрогаться в колебании горячего воздуха.

– Я пытался тебе помочь, – проговорил он горестно. – Пытался упорнее, чем учит Писание. – Он резко обернулся: – Значит, отказываешься клясться?

– Отказываюсь, – уверенно подтвердил Джозеф. – Отказываюсь давать любую клятву, которая ограничивает меня и свободу моих действий. Решительно отказываюсь клясться!

– В таком случае я отвергаю тебя. – Бертон спрятал руки в карманы. – И не останусь там, где происходит богохульство!

– Он говорит правду? – спросила Элизабет. – Ты действительно поступаешь так, как он рассказывает?

Джозеф мрачно посмотрел вниз, на сухую землю.

– Не знаю. – Его рука поднялась к бороде. – Не думаю. Эти слова не похожи на мои действия.

– Я все видел, – перебил Бертон. – Ночь за ночью следил, как в темноте он крадется к дубу. И сделал все, что мог. А теперь ухожу прочь от зла!

– Куда ты собрался, Бертон? – спросил Джозеф.

– У Хэрриет есть три тысячи долларов наследства. Поедем в Пасифик-Гроув и построим там дом. Продам свою часть ранчо. Может быть, открою небольшой магазин. Город наверняка вырастет.

Джозеф шагнул к брату, словно стремясь его остановить.

– Грустно думать, что я тебя прогнал.

Бертон повернулся к Элизабет и посмотрел на младенца.

– Причина не только в тебе, Джозеф. Эта зараза затронула нашего отца и не была вовремя уничтожена. Разрослась так, что полностью его поглотила. Последние слова подтвердили, как далеко он зашел в ереси. Я все понял еще до того, как ты отправился на запад. Если бы ты остался среди людей, знающих Слово и сильных в Слове, тлен мог бы отступить. Но ты уехал сюда. – Он развел руками, показывая все вокруг. – Горы слишком высоки! – воскликнул он с ненавистью. – Место слишком дикое! И все люди несут в себе зерно зла. Я их видел, а потому знаю. Видел фиесту и все понял. Теперь могу только молиться, чтобы твой сын не унаследовал заразу.

Джозеф быстро принял решение:

– Если останешься, я поклянусь. Не знаю, каким образом сумею сохранить верность клятве, но поклянусь! И все же может случиться так, что когда-нибудь я забуду и поступлю по-своему.

– Нет, Джозеф, ты слишком любишь землю. Не думаешь о том, что всех нас ждет. Сила клятвы не овладеет твоей душой.

Бертон направился к своему дому.

– Не уезжай хотя бы до тех пор, пока все не обсудим! – окликнул Джозеф, но брат не остановился и не ответил.

С минуту Джозеф смотрел ему вслед, а потом повернулся к Элизабет. Она улыбалась с насмешливым презрением.

– Думаю, он просто хочет уехать.

– Да, наверное. Но и мои грехи его пугают.

– А ты грешишь, Джозеф?

Он задумчиво нахмурился.

– Нет, – ответил после долгого молчания. – Не грешу. Если бы Бертон делал то, что делаю я, это был бы грех. А я всего лишь хочу, чтобы сын любил дерево. – Он протянул к младенцу руки, и жена положила на его ладони крошечный теплый комочек. На крыльце Бертон обернулся и увидел, как Джозеф держит сына в развилке ветвей, а дуб ласково и бережно укрывает младенца прохладной листвой.

Приняв решение, Бертон недолго оставался на ранчо. Не прошло и недели, как все вещи были собраны и упакованы. Накануне отъезда он работал допоздна, забивая последние ящики. Джозеф слышал, как брат ходил и стучал молотком в темноте, а утром встал еще до рассвета. Джозеф обнаружил Бертона в конюшне: тот чистил лошадей, которых собирался запрячь в повозку, а Томас сидел неподалеку, на краю яслей, и давал полезные советы.

– Билл скоро устанет. Пока хорошенько не разогреется, почаще давай ему отдыхать. Эта упряжка еще ни разу не проходила через разлом. Возможно, придется вести под уздцы. Но может быть, и нет, ведь воды в реке уже совсем мало.

Джозеф вошел и прислонился к стене под фонарем.

– Жаль, что уезжаешь, Бертон.

Скребница остановилась на широком крупе лошади.

– Для отъезда много причин. В маленьком городке, где появятся подруги, Хэрриет сразу почувствует себя лучше. Здесь мы отрезаны от всего мира. Ей скучно и одиноко.

– Понимаю, – мягко согласился Джозеф. – Но нам будет вас не хватать. С вашим отъездом семья ослабеет.

Бертон неловко опустил глаза и снова взялся за работу.

– Никогда не хотел стать фермером, – ответил он натянуто. – Даже дома всегда мечтал открыть в городе маленький магазин. – Внезапно его руки замерли, и он заговорил горячо: – Я пытался наладить приемлемую жизнь. Делал то, что считал правильным. Существует только один закон, и я всегда старался ему следовать. Мой поступок кажется мне верным. Запомни это, Джозеф. Хочу, чтобы ты всегда это помнил.

Джозеф искренне улыбнулся.

– Если хочешь ехать, удерживать не стану. Это дикий край, и если не удалось его полюбить, то остается лишь ненависть. Здесь даже нет церкви, куда ты мог бы ходить. Я не виню за стремление оказаться среди людей, готовых разделить твои мысли.

Бертон перешел к следующему стойлу.

– Уже светает, – заметил он нервно. – Должно быть, Хэрриет давно приготовила завтрак. Хочу выехать, как только встанет солнце.

Проводить в путь Бертона с семьей вышли все: и родственники, и работники.

– Приезжайте в гости, – грустно пригласила Хэрриет. – Там хорошо. Непременно приезжайте.