Джим даже есть перестал. В раздумье он мешал ложкой еду – мясо и картофель, кругами, опять и опять. Затем подался вперед.

– Так мы попробуем, значит, поднять людей на забастовку? Да?

– Конечно. Может, там уже готово все взорваться, полыхнуть, а от нас требуется только толчок. Мы организуем людей и выставим пикеты в садах.

– А что, если владельцы поднимут плату, чтобы яблоки все же были собраны? – спросил Джим.

Мак отодвинул в сторону вторично вылизанную тарелку.

– Ну, в таком случае для нас вскорости отыщется другая работа в другом месте. Нам, черт возьми, не нужны временные подачки, отдельные уступки, хотя мы и рады, конечно, были бы, если б нескольким бедолагам повезло немного заработать, поправить свое положение. Но надо мыслить перспективно. Забастовка, слишком быстро оканчивающаяся миром, не научит людей организовываться, сплачиваться для совместных действий. Нужна хорошая драчка! Мы хотим, чтобы люди поняли, какая они сила, когда действуют сообща, вместе!

– Нет, ну все-таки, – упорствовал Джим. – Предположим, что хозяева согласились на требования рабочих. Что тогда?

– Да не думаю, что они согласятся. В руках этих немногих большая сила. А люди в таких случаях становятся самонадеянными. Итак, мы начинаем забастовку, а власти Торгаса отвечают распоряжением считать всякое сборище незаконным. К чему это приводит? Мы все-таки собираем людей. Подручные шерифы делают попытку их разогнать, начинается драка. Нет ничего лучше для сплочения людей! Хозяева тогда в свой черед обращаются в Комитет бдительности[19], эту дурацкую шайку прилипал – клерков и старых моих знакомцев из Американского легиона, молодящихся ветеранов, старательно затягивающих пояса потуже, чтобы пузо не так выпирало. Ну а нам это только на руку! «Бдительные» затеют стрельбу, грохнут нескольких сезонников, а мы тогда соберем толпу на похороны. И вот тут уж дела пойдут и взаправду круто: может быть, хозяевам придется даже и солдат Национальной гвардии вызывать! – Мак пыхтел от возбуждения. – Солдаты возьмут верх? Ладно! Пусть так! Только в ответ на каждый тычок гвардейского штыка в бродягу-сезонника на нашу сторону перейдет тысяча людей по всей стране! Господи, Джим, ради такого мы этих гвардейцев и сами бы вызвали! – Он опустился на койку. – Я что-то шибко размечтался. Пока что наша задача – толкнуть народ, если сможем, на маленькую, детскую такую забастовочку. Но, черт возьми, Джим, если сейчас, когда сбор урожая на носу, до Национальной гвардии дело дойдет, то к весне весь округ наш будет.

Джим ерзал на койке – глаза горят, зубы стиснуты. Он то и дело нервно хватался за горло.

– Эти кретины думают, что солдатами можно усмирить бастующих! – продолжал Мак. Внезапно он рассмеялся: – Опять я из себя уличного оратора корчу. Завожусь с пол-оборота! Ни к чему это. Надо мыслить здраво. Ой, да, Джим, рабочие штаны у тебя имеются?

– Нет. Единственная моя одежда – это то, что на мне.

– Что ж, в таком случае придется нам выйти и купить тебе штаны какие-нибудь рабочие в лавке подержанных вещей. Ты же будешь яблоки снимать. Спать в ночлежках. А партийной работой заниматься после того, как в саду десять часов оттрубишь. Но ты же хотел такой работы!

– Спасибо тебе, Мак, – сказал Джим. – Мой старик всю жизнь в одиночку дрался. Вот и били его поэтому.

Мак встал, наклонился над Джимом:

– Допечатай-ка что осталось, Джим, и пойдем покупать тебе штаны!

Солнце еще только-только яснее обозначило очертания городских зданий, когда Мак с Джимом вышли к сортировочной станции, где сияющие металлом рельсы, то сбегаясь, то разбегаясь, ширились в гигантскую паутину запасных путей и рядами стоящих вагонов.

– В семь тридцать отсюда товарный отойти должен, – сказал Мак. – Порожняком. Давай подальше пройдем по этой вот ветке. – И он быстрым шагом направился туда, где путаница бесчисленных линий и ответвлений от них превращалась в главную магистраль.

– Мы что, на ходу в него запрыгивать будем? – удивился Джим.

– О, да он не быстро идти будет. Я и позабыл совсем, что раньше тебе не приходилось товарняк ловить. Правда ведь?

Джим старался шагать пошире, чтобы не наступать на все шпалы подряд. Оказалось, не так-то это просто.

– Похоже, мне раньше вообще мало что приходилось делать, – признался он. – Для меня все так внове.

– Сейчас-то это что, железнодорожники дозволяют парням так путешествовать, а раньше, если тебя ловили, сбрасывали с поезда прямо на ходу – без разговоров – и на рельсы!

Сбоку от них тянула гусиную шею черной своей трубы водонапорная башня. Паутина пересекающихся путей осталась позади, и вдаль устремлялась лишь одна истертая колесами колея с отполированными до зеркального блеска рельсами.

– Можно присесть передохнуть чуток, – предложил Мак. – Скоро появится.

Конец фразы утонул в долгом и заунывном, словно вой, паровозном свистке, сопровождаемом протяжным и оглушительным выпуском пара. И как по сигналу из ближайшей к железнодорожному полотну канавы стали подниматься и лениво потягиваться на утреннем солнышке люди.

– Вот и компания нам будет, – заметил Мак.

Длинный товарный состав из пустых вагонов медленно двигался от сортировочной – красные закрытые вагоны, желтые рефрижераторы, черные железные лодочки платформ, круглые цистерны. Состав шел со скоростью, едва ли превышающей скорость пешехода, и машинист поприветствовал людей в канаве взмахом черной засаленной рукавицы. «На пикник собрались?» – крикнул он игриво и выпустил под колеса новую порцию белого пара.

– Нам закрытый вагон нужен, – сказал Мак. – Вот он! Дверь приоткрыта!

Семеня вровень с вагоном, он толкнул дверь и крикнул:

– Подсоби!

Ухватив ручку двери, Джим приналег на нее всем телом. Тяжелая задвижная дверь со ржавым скрежетом сдвинулась, расширив отверстие еще на несколько футов. Мак, опершись руками о порожек, подпрыгнул, развернулся в воздухе и очутился в двери уже в положении сидя. Он тут же встал и посторонился, позволив тем самым Джиму повторить его маневр. Пол вагона был замусорен кусками содранной со стен бумажной прокладки. Пихая ногами бумагу, Мак собрал ее в кучу возле стены.

– Набери и себе тоже! – крикнул он Джиму. – Хорошая подстилка получится!

Но не успел Джим набрать себе бумаги, как в двери появилась чья-то голова. В вагон впрыгнул мужчина, а за ним еще двое.

Первый мужчина окинул быстрым взглядом пол вагона и, подступив к сидящему Маку, угрожающе навис над ним:

– Все заграбастал, да?

– Что я заграбастал?

– Бумагу. Всю сгреб подчистую!

Мак улыбнулся обезоруживающей улыбкой.

– Мы же не знали, что к нам гости пожалуют. – Он встал. – Бери себе, пожалуйста.

Секунду мужчина, приоткрыв рот, недоуменно глядел на Мака, а потом, наклонившись, ухватил в охапку всю его бумажную подстилку.

Мак легонько тронул его за плечо.

– Слышь, ты, сопляк вонючий, – ровным голосом, гнусаво произнес он. – Положи-ка все на место. Хочешь свинячить, так ничего не получишь!

Мужчина уронил бумагу.

– Ты меня, кажется, уделать вздумал? – вопросил он.

Неспешно отойдя на несколько шагов, Мак привстал на цыпочки, покачался на носках, ладони раскрыты, руки свободно висят вдоль тела.

– На боксерских состязаниях на стадионе Розанна бывать приходилось?

– Ну, приходилось. Дальше что?

– А то, что врешь как сивый мерин. Если бы приходилось, ты бы знал, кто я есть и что лучше тебе быть со мной поаккуратнее.

На лице у мужчины появилось выражение замешательства. Он с тревогой покосился на двух своих спутников. Один из них, стоя в дверном проеме, неотрывно глядел на проплывающий мимо пейзаж. Другой сосредоточенно ковырял в носу кончиком банданы и с интересом разглядывал результаты раскопок. Первый мужчина вновь перевел взгляд на Мака:

– Я что? Я в драку не лезу. Мне бы только бумаги немного, чтоб сесть.