— А сколько на книжке?
— Точно не скажу. Но полагаю — рублей под триста должно быть.
— А какой же он даст калым?
— Калым?! — Сильва даже не понял, о чем речь.
— Еще бы! За меня нужно калым уплатить. Я — невеста. Гайса должен за меня уплатить.
— Кому? Тебе, что ли?
— Зачем? В доме есть мужчина — мой сын. Вот ему пусть и заплатит.
— А сколько?
— Ну, была бы я лет на десять помоложе… — неуверенно прикинула Фарида, — тогда триста рублей и коня на мясо. Но мне уже шестьдесят шесть, поэтому хватит, пожалуй, двухсот рублей и полконя.
— Вот что, Фарида, — Сильва встал и вытер пот с лысины, — калым — не бабья забота. Об этом с Тимербулатом говорить буду, сколько он скажет, столько и дадим… Наливай чаю!
Дедушка Гайса лежал на своем жестком матрасике и смотрел, как необычно быстро светлело за оконной занавеской: он знал — это земля покрывается снегом.
На кухне звонко трещали дрова в плите, шипело масло на сковородке — Фарида что-то жарила.
— Что ж ты меня не разбудила? Ведь пора Дуську доить.
— Успеешь. Ничего с твоей козой не случится, — спокойно ответила хозяйка.
— А завтра на зайцев пойду! Тимербулату к свадьбе пригодится.
— Вставай, вставай! Оладьи готовы.
«Вот и дожили до зимы! — радостно подумал дедушка Гайса. — Вот и снег!..»
В. Мазаев
ОСОБНЯК ЗА РУЧЬЕМ
1
На раскомандировках Гошка садится в дальний угол. Положив на колени блокнотик, сшитый им из ученической тетради, он молча записывает заявки бригадиров и так же молча покидает шумную прокуренную комнату.
Он перебрасывает через плечо полевую сумку, в которой лежат моток бикфордова шнура, коробка с детонаторами и обед, завернутый в старую газету, надевает на спину рюкзак и выходит на крыльцо конторы.
Он идет через горку, в ложок, на аммонитный склад.
Получив взрывчатку, он, согласно заявкам, начинает обход шурфов.
Вот он вышагивает по таежной тропке, сгорбившись под рюкзаком, маленький и узкоплечий, как подросток. Он идет и сосредоточенно смотрит на сбитые до белого носки своих сапог. Тропинка приводит его к разведочному шурфу. Проходчик и женщины-воротовщицы уже ждут его.
Гошка молча готовит заряды. Потом, подойдя к вороту, становится одной ногой в бадью, берется рукой за трос, и его спускают в шурф.
Минут через двадцать его поднимают на поверхность, он садится рядом с проходчиком, курит. Вскоре земля под их ногами начинает вздрагивать. Гошка вслух считает взрывы.
— Один… два… три… шесть. Все, — говорит он и завязывает рюкзак. — Пока, до скорого.
До обеда он успевает отпалить все забои. Вторую половину дня он трудится над засыпкой старых, отработанных турфов. По технике безопасности ему этого делать не полагается, но как быть, если засыпать шурфы некому, а оставлять так — опасно. Недавно в один из таких колодцев упал теленок.
Целый день, с утра до вечера, в окрестностях геологического поселка то глухо, то гулко ухают взрывы. И так получается, что тихий Гошка слывет за самого шумного человека в поселке.
Девчата считают Гошку неинтересным. Он прекрасно знает об этом, но даже не пытается как-то поднять свой авторитет. Так как неженатых парней в поселке маловато, девушки с Гошкой все же гуляют; это не мешает им бросать Гошку, едва только подворачивается удачная партия, и при встречах потом здороваться с ним как ни в чем не бывало. Гошка делает вид, что не обижается.
Он живет в общежитии, большом пятистенном доме, с голыми окнами и покосившимся баскетбольным щитом во дворе. Вечерами парни пьют чай из стеклянных банок, жарят на громадной сковородке консервы, играют в подкидного, крутят транзисторы и терпеливо выслушивают ворчание тети Даши — уборщицы.
Некоторые перемены наступают, когда к ним приходят девушки. Весь вечер хозяева и гости танцуют под гитару, потом, усевшись в кружок, поют, потом снова танцуют — и так до полуночи, пока не придет тетя Даша, обитающая к другой половине дома, и не разгонит компанию.
Гошка не танцует. Разложив на тумбочке детали, он ремонтирует общежитскую радиолу. Ремонтирует он ее давно, так как запасных деталей нет и многое приходится делать вручную. Но он пообещал ребятам, что, вопреки всему, скоро они будут танцевать под радиолу.
2
В этот день, во второй половине, Гошка, как обычно, начал обход отработанных шурфов.
Один шурф оказался далеко от поселка, километрах в трех. Возле чуть приметной тропы, бежавшей от ложка по склону горы, желтела гора глины.
Рядом зияла черная дыра колодца.
Гошка внимательно оглядел шурф, прикидывая, куда заложить заряды, чтобы взрыв весь ушел «в работу». Потом ломиком пробил глубокие шпуры и засыпал их мучнисто-белым порошком аммонита. Сунул в порошок детонаторные патрончики с хвостами запального шпура, утрамбовал землю вокруг и поджег от папироски каждый хвост.
Бикфордов шнур горит сантиметр в секунду. Гошка оставляет хвосты в полтора метра — две с половиной минуты горения. Эти две с половиной минуты он работает с четкостью часового механизма. В строгой очередности, соблюдая равные интервалы, поджигает шпуры, потом подбирает рюкзак, ломик и, мельком оглядевшись, дает два свистка — внимание, взрыв! И неторопливой выверенной походкой идет в укрытие. Сидя в укрытии, он успевает сделать еще несколько затяжек — и раздается грохот.
А в этот раз, едва Гошка встал за толстую ель, докуривая папиросу, как сверху, на тропинке, зашелестело. Он выглянул в похолодел: прямо к шурфу, отстраняя ветви рукой, шагала женщина в опущенной на лоб косынке.
— Куда? — заорал Гошка. — Назад!
Женщина пошла тише. Гошка, весь напрягшись, увидел, как одни за другим исчезают в земле бегущие по шнурам дымки.
Рывком скинув рюкзак, он бросился на тропу. С криком: «Ложись, дура!» — толкнул женщину и сам упал рядом.
Земля содрогнулась, и вслед за тугой горячей волной воздуха их накрыло ливнем песка и глины.
Первым опомнился Гошка. Он сел и, покрутив головой, стал отряхиваться.
Потом поднялась женщина, машинально принялась хлопать себя по плечам и бедрам.
— Ушибло, что ли? — спросил грубовато Гошка, взглянув на ее бледное испуганное лицо.
Та не ответила, дрожащими пальцами стащила косынку, хлопнула ею по коленям.
— Ушибло, что ли? — крикнул Готика, наклонившись к женщине, и вдруг совсем близко увидел ее глаза с трепещущими ресницами и кровь на губах.
— Что? — спросила она и показала на уши. — Ничего не слышу, оглохла!
«Да это же девчонка! — с удивленном подумал Гошка. — Откуда такая?» Он помог ей встать на ноги. Облизнув разбитые губы, та взялась приводить в порядок прическу. Сейчас следовало наорать на нее, чтобы знала на будущее и не ходила с разинутым ртом, но, сбивая с рукавов еловые иглы, Гошка неожиданно почувствовал, что ругаться ему не хочется.
Домой, в поселок, они шли вместе.
Так Гошка Коршунов познакомился с мотористкой наносной станции Нюсей Окушко, приехавшей в геологоразведочную партию две недели назад.
3
Название «насосная станция» слишком громко для деревянной будочки, в которой спрятаны насосы, подающие воду буровым вышкам. Стоит будочка на берегу запруженного ручья. От нее к воде тянутся толстые гофрированные трубы, и, когда напор воды почему-либо меняется, трубы вздрагивают и шевелятся, как змеи.
В Нюсины обязанности входит немногое: следить за насосами, регулировать их работу, а в случае крупных неполадок бежать за дежурным техником. Перебой в подаче воды даже на короткое время грозит вышкам серьезной аварией.
Но неполадки бывают редко — насосы трудятся исправно. Когда Нюсе надоедает слушать их мерное, меланхоличное всхлипывание, она выходит на берег ручья и садится на камень.
Однажды она по обыкновению сидела так и скучала, и ей захотелось, чтобы сюда, на насосную, пришел тот сердитый парнишка, с которым она при таких странных обстоятельствах познакомилась в тайге. И когда Гошка, словно подслушав ее мысли, встал у нее за спиной, Нюся так смутилась, что слезы выступили у нее на глазах. Гошка сделал вид, что ничего не заметил, и просидел с Нюсей, пока не пришла ее сменщица.