Георг всполошился.
— Как же, милорд? — испугался он. — Тогда я не получу платы.
— Я же вам заплатил.
— Да, конечно, милорд. Но господин Графергерен мне не заплатит.
— А за что он вам должен платить?
— За то, что я затащу вас на Мозерншпице.
— А если я во время подъема разобьюсь, Георг?
— Я все равно получу свои деньги. Кроме того, это привлечет туристов-англичан, и я еще на них заработаю. И от Графергерена еще кое-что перепадет.
— А если и англичане разобьются? Что тогда, Георг?
— Тогда уж на Мозерншпице полезут все кому не лень, и я накоплю деньжат. Так что, бодро вперед, милорд! Коли сорветесь, может, еще повиснете на скале, чего же бояться?
— Знаете что, Георг? Поживем здесь два дня; питаться будем из наших запасов; я дам вам двадцать франков — и вернемся, будто на самом деле побывали на Мозерншпице.
«Жаль будет, если старого Графергерена не хватит удар, когда он увидит, что я вернулся невредимым!» — подумал я, предвкушая наслаждение мести.
Мы провели в хижине два дня, ели и пили там, а на третий день спустились обратно.
У первой хижины Графергерена нас ждал большой сюрприз: человек шестьдесят англичан стояло у входа, с удивлением наблюдая наш спуск. Во главе их, вытаращив от удивления глаза, стоял сам Графергерен.
— Вы не погибли? — испуганно крикнул он мне.
— Нет, как видите, — небрежно ответил я.
— Сэр! — закричал мне в самое ухо один англичанин, махая перед моим носом номером «Бернской газеты». — Сэр, если вы джентльмен, прошу вас, объясните вот это…
И он вручил мне вчерашнюю газету, где синим карандашом было обведено следующее сообщение:
НОВЫЙ АЛЬПИНИСТСКИЙ МАРШРУТ
Нашему неутомимому Графергерену удалось найти новый интересный маршрут для любителей альпинизма. Это находящаяся в нашем округе труднодоступная гора Мозерншпице, на которой он с чисто швейцарской заботливостью построил две хижины. К сожалению, приходится констатировать, что первая экспедиция на эту девственную вершину окончилась несчастливо: альпинист, первым отважившийся туда подняться, вчера сорвался в пропасть; видимо, он был недостаточно внимателен к советам проводника, о судьбе которого тоже до сих пор ничего не известно.
Это очень интересный, опасный горный маршрут, который благодаря этим своим особенностям привлечет множество альпинистов. Ведутся усиленные поиски двух трупов. Более подробные сведения можно получить в хижине г-на Графергерена у подножия Мозерншпице.
— Господа, — обратился я к англичанам, — все это выдумка господина Графергерена. Восхождение на эту гору не представляет никакой опасности. Дорога, право, вполне удобная. Это просто послеобеденная прогулка.
— Мы возвращаемся в Берн, господин Графергерен, — объявил один из англичан. — Этот господин, оказывается, жив, маршрут безопасный, — ничего интересного нет. Вы нас обманули. Идемте, господа! Мое почтение!
— Господа! Вы только подумайте: вас там может завалить лавиной… — жалостным голосом, чуть не рыдая, крикнул им вдогонку г-н Графергерен.
Больше мы ничего не слышали, так как удалились от его гостеприимной хижины.
Мимо нас пролетел сверху камень, и я до сих пор не знаю, сорвался он со скалы или его пустил нам вслед г-н Графергерен.
Мадемуазель Маргарету от необходимости посещать кладбище и молиться на моей могиле я освободил.
По натуре я добрый.
Искатели неизвестного
(Почти спиритическая история)
Ладя, ученик второго класса гимназии, в полной мере испытал силу слов Камилла Фламмариона, который утверждал, что свободные поиски истины неприятны для всего мира, потому что у всякого человека есть свои мелкие предрассудки, от которых он не желает избавиться. В десять часов утра, на перемене, Ладя рассказывал своим одноклассникам, что дома у его сестры есть маленький столик, который передвигается с места на место, выстукивая ответы на всякие вопросы; так, например, на вопрос: «Кто-нибудь там есть?» отвечает: «Да» — и тому подобное. В самый разгар рассказа Ладю прервал преподаватель закона божьего и учинил строгий допрос, называя беднягу гимназиста «паршивой овцой», потому что он забивает спиритизмом головы двенадцатилетним мальчишкам.
Допрос был жестокий. У Лади спросили, каким образом случилось, что он верит в спиритизм. Ладя объяснил, что у него есть сестра, которая однажды была у подруги, где есть такой двигающийся столик. И вдруг сестра потеряла сознание и в беспамятстве убежала на кладбище. А там она встретила духа, и тот вернул ее домой. Он дошел с ней до самого дома, а там возле мелочной лавочки сестру увидала мать. Дух исчез, а дома поднялся ужасный скандал. Отец сердился и говорил, что не позволит сестре ходить по улицам и слоняться с духами, которые как две капли воды похожи на Франтишека Крамера, студента-медика из соседнего дома. Потом сестра принесла домой маленький столик, и Ладя толкал его на бумаге с буквами. Сестра спросила: «Он любит меня?», и Ладя возился со столиком до тех пор, пока не получил такого ответа: «Конечно, нет». Тогда сестра сказала, что не понимает этого, и стала толкать столик сама. Ответ после этого звучал так: «Страстно». Потом Ладя отнес на почту письмо сестры, получил от нее два пятака и с тех пор поверил в спиритизм.
Это признание заблудшего отрока не имело для него никаких последствий. Ему было приказано впредь остерегаться морочить головы своим одноклассникам болтовней о спиритизме, гипнотизме и прочей чепухе, которая только сбивает людей с толку.
После этого весь класс тут же поверил в спиритизм. На другой день Бернашек принес в гимназию книгу о медиумах, об усыплении, еще через день в перемену весь класс искал медиума. Первым добровольно вызвался провозвестник спиритизма — Ладя, который сказал, что прежде всего надо всем классом помолиться.
Тогда вспыхнул спор о молитве, и тут победила точка зрения Лади, что нужно молиться учителю латинского языка пану Брену следующими словами: «Молим тебя, пан Брен, будь милостив к нам и заступись за нас перед богом». Этой молитвой гимназисты успокоили свою совесть, ибо учитель Брен был их классным наставником. Ладя уселся за парту, а Бернашек его усыпил. Он пощекотал Ладю под подбородком и подергал его за нос, а второклассники при этом молились: «Молим тебя, пан Брен, будь милостив к нам и заступись за нас перед богом».
Ладя захрапел и сделал вид, что спит. Но он несколько забылся и вдруг начал вытирать себе нос. Бернашек успокоил сборище, сказав, что именно в эту минуту в Ладю вселяется дух директора гимназии, и попросил задавать Ладе вопросы.
Первым спросил Геблер:
— Отпустят ли по домам гимназистов по случаю жаркой погоды?
Ответ прозвучал невразумительно. Медиум пробормотал:
— Я и сам хотел бы!
Следующий вопрос задал Гайниц:
— Получу ли я обратно нож, который у меня стащил Штибиц?
Ответ был такой же загадочный, как говаривал директор:
— Я вынужден пожалеть вас.
И тут медиум чихнул.
После этого Бернашек сказал, что теперь дух директора покидает Ладю и потом в него войдет дух покойного дедушки Бернашека.
Весь класс содрогнулся, а Бернашек спросил:
— Дедушка, а как вам живется на том свете?
— Пока еще сносно. По пятницам я получаю на обед жаркое из свинины и лакричный корень. Апельсины здесь бесплатные, до ада отсюда как от Либени до Крчи.
— Дедушка, а вам жарко?
— Я купаюсь и только что заставил нырнуть невежу Гобзика…
Гобзик задрожал. Откуда знает дух дедушки Бернашека, что он, Гобзик, на ножах с Ладей?
Дух дедушки продолжал:
— Гобзик — жалкий мальчишка, он ворует у товарищей четвертушки бумаги и недавно под стенами Града обшаривал карманы одного парня. Если Гобзика кто-нибудь поймает, пусть перебьет ему ноги. А кто надает тумаков, тот попадет в рай.
После этих слов Бенде захотелось попасть в рай, и он начал толкать Гобзика в бок, и дело чуть не дошло до потасовки.
