В конце концов задержанного отпускали или, если он выражал недовольство этой законной процедурой, отправляли в уголовное отделение на Карловой площади.

Оттуда злоумышленника по этапу пересылали на место жительства. Это считалось сравнительно легким наказанием за преступление, которое несчастный попытался совершить против финансового отдела пражского магистрата.

И на все это с удовлетворением взирал Марат пражских мостов — сборщик налогов Штепан Брых.

Однажды к будке сборщика подошел советник магистрата, член финансового отдела Пойзл и попросил:

— Приятель, пропустите меня бесплатно! Я спешу на Смихов, а бумажник забыл дома!

Ну, разве Штепан Брых не знал своего начальства? Знал, любил и почитал, и вот любовь к начальству пришла в столкновение со служебным долгом.

Как только советник магистрата переступил границу, обозначенную протянутой вперед рукой Брыха, последний поймал господина Пойзла за полы пиджака.

— Вернитесь или заплатите крейцер, — сухим, официальным тоном сказал Штепан Брых.

— И не подумаю! — обозлился советник.

Тогда Щтепан Брых кивнул полицейскому, поджидавшему жертву, как паук муху, и произнес только два слова:

— Взять его!

Когда после обычного своего присловья: «По-хорошему или со скандалом?» — полицейский повел советника в тюрьму, на глазах нашего Брута показались слезы, и Штепан Брых впервые за всю свою жизнь заплакал.

Спустя две недели в помещении финансового отдела магистрата отмечалось скромное, но славное торжество.

По требованию самого господина советника Пойзла — его-таки пощадили и не отправили домой по этапу — магистрат за верную службу наградил Штепана Брыха бронзовой медалью.

Получив награду, Штепан Брых стал еще бдительнее.

В ночь на 3 мая сего года он спокойно стоял на пражской стороне у Национального театра. Вдруг какой-то человек мелькнул в окне будки и быстро побежал через мост.

Полицейский куда-то ушел с поста — должно быть, сопровождал в участок очередного правонарушителя. Не растерявшись, Штепан Брых бросился вслед за негодяем, крича:

— Стой! Плати крейцер!

Неизвестный, словно не слыша, мчался вперед. Штепан Брых ринулся за ним, нарушая ночную тишину воплем.

— Патруль, держи его! Пусть уплатит крейцер!

Так добежали они до Малой Страны, миновали Уезд, площадь Радецкого, Вальдштейнскую улицу, обогнули Хотковы сады — впереди трусил выбившийся из сил незнакомец, и только немного позади сопел Штепан Брых, не перестававший вопить:

— Уплатите крейцер или буду стрелять!

Они были уже за Дейвицкими воротами, на пути к Подбабе.

Когда взошла луна, убегавший оглянулся и вдруг увидел плоскую форменную фуражку, перекошенный рот и выпученные глаза чиновника магистрата.

В смертельном страхе свернул он к реке и, спасая свою жизнь, прыгнул в воду. Еще один всплеск — и Щтепан Брых уже плыл за беглецом.

С криком: «Уплатите крейцер!» — он настиг незнакомца на середине реки и мертвой хваткой вцепился в его одежду. Большая волна накрыла обоих…

Спустя три дня из Влтавы около Клецан выловили двух утопленников, сжимавших друг друга в страстных объятиях. В судорожно сведенном кулаке одного из них был зажат крейцер. Это был Штепан Брых, который успел-таки за секунду до смерти вытащить крейцер из кармана своей жертвы.

С тех пор жутко бывает по ночам на берегах Влтавы между Подбабой и Подгорьем. Едва пробьет полночь, из воды то и дело доносится:

— Уплатите крейцер!

Это и на дне реки не унимается дух Штепана Брыха.

В том, что в мире происходят разные удивительные случай и что рано или поздно правда и справедливость побеждают, пан Вачкарж был убежден давно, а последнее событие — по правде сказать, не из приятных — только подтвердило правильность его взгляда.

Вот почему теперь пан Вачкарж всюду, где только случается ему бывать, провозглашает, что справедливость, несмотря ни на какие стоящие перед нею препятствия, рано или поздно выходит победительницей.

Каждый человек знает, что для обеспечения победы справедливости существует весьма тонкий механизм в виде системы полицейского управления, завершающийся судом, тюрьмой, виселицей и т. п.

Под справедливостью обычно понимается то, что в худшем случае находит глухой отзвук в газетной заметке.

Пан Вачкарж с удовольствием размышляет теперь на эту тему и с сияющим лицом изрекает вышеприведенные истины, доказывая их следующим волнующим повествованием.

Несколько лет тому назад у него была лавчонка на одной глухой улице, куда полицейский патруль заглядывал весьма редко. В то время стали учащаться случаи кражи в магазинах по ночам, так что не проходило ни одной ночи без того, чтобы не было обворовано какое-либо торговое предприятие. Когда таких случаев накопилось столько, что полицейское управление вынуждено было для составления протоколов обзавестись подсобными силами, было решено принять радикальные меры, а именно: полицейским патрулям было предписано обращать строгое внимание на воров. Это простое и довольно практическое мероприятие, как это видно из дела пана Вачкаржа, увенчалось полным успехом.

Однажды пан Вачкарж решил переписать весь товар в своей лавочке и заработался до полуночи, а в полночь отправился домой со свертком канифаса, который он должен был рано утром передать одному из своих заказчиков. Само собой разумеется, что на улице, как только он вышел из своей лавочки, весьма тщательно заперев ее, он был схвачен двумя полицейскими, спокойно выжидавшими выхода того, кто сидит ночью в лавке при огне.

Когда он им заявил, что является хозяином этой лавки, полицейские дружно рассмеялись столь неудачной аргументации и потащили его в ближайший полицейский участок. Полицейский вахмистр тоже нашел объяснение по поводу позднего пребывания пана Вачкаржа в лавке весьма забавным и счел нужным заметить, что пойманный вор не отличается большой опытностью. Затем пришел полицейский комиссар, который на объяснение Вачкаржа язвительно заметил:

— Вы составляли список товаров. Вот поди ж ты! Все говорят одно и то же, когда им надо что-либо украсть.

— Да, но я в самом деле составлял опись! — со страхом воскликнул пан Вачкарж.

— А поэтому вас в самом деле посадят куда следует, — спокойно возразил на это комиссар.

Так как имелся приказ о том, чтобы всех пойманных преступников немедленно же отправляли в полицейское управление для выполнения разных формальностей, как-то: обмера, фотографирования, дактилоскопических снимков и т. п., то на пана Вачкаржа надели кандалы, скрепили их с левой рукой другого бродяги (как его титуловали) и погнали в полицейское управление.

— Только ты там смотри не сдрейфь и не вздумай признаваться! — сказал ему спутник.

— Не буду, — малодушно ответил пан Вачкарж (что позже ему было поставлено в вину).

Когда его стали фотографировать, он расплакался; три раза из-за него портили негатив. Измерение черепа, согласно таблицам, составленным по теории Ломброзо, показывало резко выраженную преступность. Наклон лба и форма носа, согласно другой таблице Ломброзо, показывали совершенную дегенеративность, идиотизм и склонность к садизму. Отпечатки пальцев совпадали с отпечатками известного бандита Кенига из Мангейма (в черной рамочке, так как его казнили пять лет тому назад). Эти отпечатки совпадали с оттисками пальцев известного международного преступника Рубинштейна, карманного вора Футерки, взломщика Залинского, аферистки Семерадовой и фрау Зинк, отравительницы детей.

Когда все это прочли пану Вачкаржу, то он снова принялся судорожно плакать и всячески уверять, что он ни мадам Семерадова, ни фрау Зинк.

— Это мне неизвестно, — строго сказал ему на это комиссар, после чего у пана Вачкаржа начался припадок, вроде пляски святого Витта.

Утром его увезли в тюремную больницу, так как этот старый симулянт заболел воспалением мозговых оболочек. И в то время как в больнице в течение двух дней его организм находился на грани между жизнью и смертью, в полицию явилась хозяйка пана Вачкаржа и заявила о загадочном исчезновении своего жильца. Ей предъявили для опознания одну из фотографий, на которой пан Вачкарж выглядел заплаканным, похудевшим и несчастным.