Теряя сознание, Артемов услышал голос жены: «Алешенька, мы здесь!» Напрягая последние силы, Артемов приоткрыл глаза и увидел людей в зеленых фуражках.

Больше он уже ничего не слышал.

Это было ранней весной. Утром, захватив несколько костылей, чтобы заменить ими старые, Алексей Васильевич отправился на участок. На душе у него было радостно, легко. Вчера пришло письмо от старшего сына Сашки. Он летчик, служит отлично, получил две благодарности от командования. А младшего сына Ефима, паровозного кочегара, на днях избрали секретарем комсомольской организации.

Замечтался обходчик, но пограничника с ведром, идущего под соснами, заметил. В здешних местах пограничники частые гости. Сам начальник заставы, бывает, наведается к Алексею Васильевичу домой, да и Артемов нередко на заставу заходит. А дети с пограничниками крепкую дружбу ведут.

Но провожая человека в зеленой фуражке, наметанный глаз Артемова заметил, что походка красноармейца не свободная, а какая-то настороженная, петляющая.

— Куда идете, товарищ? — как бы между прочим спросил Артемов.

— А тебе, старик, какое дело? — вопросом на вопрос грубо ответил неизвестный.

Чутье подсказало Артемову, что тут что-то не то: обычно пограничники так не отвечают и в глубь леса по пустякам не лезут.

— Документы есть? — твердо спросил Артемов и загородил дорогу прохожему. — Я охраняю железную дорогу, и мне дано право спрашивать документы у каждого, кто здесь ходит!

— Ну и привязчивый ты, право… — с иронической деланной улыбкой ответил тот и полез в карман.

Не успел Алексей Васильевич оглядеться, как холодное дуло револьвера появилось перед его глазами.

— Руки назад! Только тявкнешь — отправлю в рай… Выводи из леса, быстро! — зло прошипел враг.

Что было делать? Одной рукой Артемов молниеносно отвел от лица оружие, а другой швырнул костыли прямо в лицо «пограничнику» и схватил его за горло. Тот опустил руки и выронил револьвер.

Нарушитель прошипел:

— Выпусти! Все отдам… Сколько хочешь?

— Эх ты, паскуда!.. — Револьвер уже был в руках у Алексея Васильевича, и он, подгоняя им «пограничника», привел его на заставу.

Правительство высоко оценило заслуги старого железнодорожника по охране государственной границы, и за один год Алексей Васильевич получил две награды — орден Ленина и «Знак Почета».

Часто вечерами квартиру Артемовых навещали гости: то приходили колхозники из ближайших сел, то на чай заглядывали друзья-железнодорожники, нередко бывали здесь и пограничники. А когда Алексея Васильевича избрали депутатом районного Совета, посещения участились еще более. Люди приходили к нему поделиться своими мыслями, получить совет или просто послушать, как ветеран-железнодорожник, не раз рискуя своей жизнью, встречался лицом к лицу с врагами — нарушителями границы.

Жизнь никогда не баловала Ксению Петровну ни беззаботностью, ни легким куском хлеба. Очень рано она осталась сиротой и вынуждена была пойти батрачить.

Лишь после революции, встретив Алешу, девушка впервые узнала настоящее человеческое счастье. В гражданскую они поженились, и она не ошиблась в своем выборе. Алексей оказался на диво заботливым и преданным семьянином, чутким и любящим мужем.

Жили душа в душу. Соседи восхищались: до чего же милая и дружная семья! Когда пошли дети, новая радость, новое счастье заполнили их дом. Уже было трое — два сына и дочь, а Алексей все твердил:

— Чем больше детей, тем крепче семья… А жизнь нынче, сама видишь, изо дня в день все лучше да лучше…

Много лет прожила Ксения Петровна с мужем в маленьком домике недалеко от станции Кривин. Воспитывала детей, помогала мужу — иногда обходила за него участок. Женщина она была крепкая, любила заниматься спортом. Уже матерью пятерых детей сдала нормы на значок ГТО второй ступени и выполнила нормативы снайпера.

— А что, — полушутя говорила Ксения Петровна, — не хочу от мужа отставать…

И она не отставала.

Послушаем рассказ Ксении Петровны о том, как она задержала одну «дамочку».

— На рассвете пошла я через железнодорожную линию в лес набрать сучьев. Вижу метрах в двадцати от меня сидит женщина под деревом. На лоб красная косынка надвинута. Лицо красивое, выхоленное. Мне показалось, что я ее где-то встречала. Наверное, учительница из села, подумала я. По привычке спросила у женщины, куда это она в такую рань собралась. В ответ она замотала головой и что-то промычала:

«М-гу, м-гу». — И руками разводит.

«Ты что, немая?» — спрашиваю.

Она снова замычала.

«Документы давай!» — не отстаю от нее, а она рассердилась, замахала руками: чего, мол, привязалась к немой, — и пошла своей дорогой. «Стой! — кричу. — Стой!» А она — ноль внимания.

«Ну, думаю, не на ту напала. Немая — так немая, а документы нужно с собой носить, коль у границы прогуливаешься». Откуда ни возьмись, идет мой Сашко, сынок старший.

«Обождите, мама, — решительно сказал он. — Я ей сейчас развяжу язык».

Он подошел к ней, взял за рукав и командует: «За мной! За мной следуйте!» Словом, отвели мы ее на заставу. И что вы думаете: «немая» потом оказалась очень разговорчивой, и была эта «дамочка» крупным агентом иностранной разведки.

Участники школьного драмкружка проводили генеральную репетицию «Евгения Онегина». Ученица девятого класса Нина Артемова играла Татьяну. В роль она вошла быстро, вела ее правдиво. Но вот беда: не получался у нее плач. Она то всхлипывала, как дитя, то рыдала, как старушка.

— Не выйдет у меня… Не умею я плакать… — доказывала она руководителю кружка. Но тот был неумолим: лучше Нины, по его мнению, никто эту роль сыграть не мог. И мучилась, терзалась девушка, выдавливая из себя слезы, которые как назло не желали катиться из глаз.

После репетиции Нина отправилась домой, чтобы немного отдохнуть перед спектаклем. Идти надо было через лес — это неплохо: в лесу нет школьных насмешников, и можно вволю почитать пушкинские стихи, порепетировать свою роль.

декламирует она, идя меж кустов. Однако это не то, что надо, не получается. Нет, Нина, возьми себя в руки, вспомни, как Татьяну вопреки ее воле хотят выдать замуж, как она сопротивляется, протестует, как ей больно расставаться со своим домом, со своим детством. Вспомни ее печаль…

Как будто получается, даже слезы выступили.

— Чего плачешь, девушка? — вдруг из-за кустов послышался чей-то голос.

Нина вытерла слезы и увидела перед собой незнакомого человека.

— Я не плачу… Я декламирую, — ответила Нина, как бы не придавая значения неожиданной встрече, и повернула в сторону. Потом оглянулась. Незнакомец, сев под деревом, начал переобуваться. Нина помчалась домой. Но там, кроме самой младшей восьмилетней Лены, никого не было.

— Беги на заставу!.. Скажи начальнику, что я в лесу… Только быстро!

Нина вернулась в лес. Прячась за густым орешником, она следила за неизвестным. Видела, как он что-то спрятал под кустарником, потом снял с себя телогрейку и зачем-то вывернул наизнанку рукава…

Неожиданно прозвучало: «Стой!» Раздался лай овчарки, и Нина увидела зеленые фуражки пограничников.

…А в школе ребята волновались. Пора открывать занавес, а Нины все нет. Не откладывать же первый спектакль, тем более что зал переполнен родителями!

Но вот в дверях появился начальник заставы, а с ним Нина. Командир поднялся на сцену, и зал затих.