На следующий день Этьен Марсель ответил большим собранием в церкви Сен-Жак-де-л'Опиталь, на углу улицы Сен-Дени. Для Марселя это была родная территория. В церкви располагалось мощное братство, к которому принадлежали Марсель и многие его друзья. В квартале было много его сторонников. Но не успела встреча начаться, как неожиданно прибыл Дофин. Его сопровождали Роберт Ле Кок и канцлер Нормандии Жан де Дорман. Епископу Лаона, должно быть, было не по себе и Дофин взял на себя руководство процессом. Жан де Дорман выступил в его защиту с речью, во многом повторяющей его собственное выступление на Ле-Аль. К тому времени, когда он закончил, большая часть аудитории, очевидно, была с ним согласна. Марсель потерял дар речи. Его главный приспешник Шарль Туссак пытался что-то сказать, но его никто не слушал. Только когда Дофин и его компания удалились, он смог добиться того, чтобы его услышали оставшиеся зрители. За Туссаком последовал адвокат парижского Парламента Жан де Сент-Од, который был одним из уполномоченных Генеральных Штатов по оценке и сбору новых налогов. По словам адвоката, налоговые поступления не были присвоены комиссарами. Он утверждал, что около 40.000 или 50.000 мутондоров (золотых монет) были выплачены по личному указанию Дофина и даже назвал имена капитанов, которые получили эти деньги. Туссак закончил свою речь восхвалением Этьена Марселя, человека, который, по его словам, в каждом своем решении руководствовался благосостоянием народа и который без колебаний ушел бы из общественной жизни, если бы потерял поддержку парижан. Друзья Марселя в толпе выкрикивали слова поддержки. Но не все были убеждены. Когда на следующий день Дофин принял депутацию от городских гильдий, их энтузиазм по отношению к его делу был очевиден. Подхватив его фразу, сказанную в церкви, они заявили, что готовы жить и умереть вместе с ним, и что еще наступило время, чтобы лично возглавить правительство. В декабре и январе Дофин приобрел большую уверенность в себе, но если он считал, что настроения решительно меняются в его пользу, он обманывал себя. Беспокойство горожан и угроза извне поляризовали мнения, усиливая радикализм. Каждая группа, которая могла выставить делегацию для обещания верной поддержки правительству, наблюдала за действиями Дофина с растущей ревностью и подозрительностью[509].

14 января 1358 года Генеральные Штаты возобновили свою деятельность. На этот раз города были более широко представлены. Но было мало представителей церкви и почти никого из дворян. Король Наварры оставался в Манте. О дебатах известно немного, кроме того, что они были неорганизованными, ожесточенными и безрезультатными. Как всегда, главным предметом обсуждений были финансы. После десяти дней заседаний делегаты решили санкционировать девальвацию монеты, вернувшись к старым методам короны и, возможно, признав собственное бессилие. Четыре пятых прибыли, по их решению, должны были пойти на военные нужды, а оставшаяся пятая часть — на расходы двора Дофина. Но делегаты не смогли договориться ни о каком порядке общего налогообложения. Примерно 23 января 1358 года они прервали работу на три недели, чтобы посоветоваться со своими избирателями. В их отсутствии столица все ближе подходила к восстанию. Незначительный инцидент, произошедший вечером 24 января 1358 года, приблизил ее к гражданской войне. Казначей Дофина Жан Байе подвергся нападению и был убит ножом в спину на улице парижским менялой Перреном Марком, с которым долго враждовал. Убийца скрылся в ближайшей церкви Сен-Мерри на улице Сен-Дени. Но посланные Дофином солдаты во главе с маршалом Робертом де Клермоном и королевским прево Гийомом Стезом взломали двери церкви, выволокли Перрена Марка и бросили в тюрьму Шатле. На другой день его отвели на место преступления, отрубили палец а затем повесили. Согласно слухам, которым охотно верили в Париже, Роберт де Клермон сказал, когда вел убийцу на виселицу Монфокон, что так же поступят с куда более влиятельными и почтенными людьми. Дофин лично присутствовал на похоронах своего казначея, в то время как в нескольких сотнях ярдов от него его убийцу пышно похоронили в присутствии Этьена Марселя и толпы его разъяренных парижских сторонников[510].

Именно в такой атмосфере группа представителей Иоанна II прибыла в город в конце января 1358 года с деталями договора с королем Англии. Эту группу возглавлял Жиль Айселин, канцлер Иоанна II и главный переговорщик. Вместе с ним приехали Жан де Шампо и Рено д'Аси, два его главных помощника на Вестминстерской конференции, а также группа пленников, которых Эдуард III отпустил условно-досрочно специально для этой цели. Советники Дофина, как говорят, нашли документ полностью удовлетворительным. Важным моментом было то, что он предусматривал освобождение короля и открывал некоторую перспективу мира и стабильности в его королевстве. Огромные финансовые и территориальные уступки были приняты молча. Но общественное мнение в столице было не так легко удовлетворить. Условия держались в тайне от населения в надежде предотвратить сопротивление. И это не было мудрым решением. В отсутствие достоверной информации сторонники мира молчали, в то время как его противники предполагали самое худшее. Поскольку в администрации было так много сторонников короля Наварры, маловероятно, что условия договора оставались в тайне от него[511].

В начале февраля 1358 года Карл Наваррский послал Жана де Пикиньи в Париж, чтобы представить свои условия сотрудничества с Дофином. В присутствии двух вдовствующих королев состоялась краткая и сухая конференция. Жан де Пикиньи потребовал немедленной сдачи крепостей в Нормандии, в которых все еще находились офицеры Дофина, и выплаты обещанной ему в декабре компенсации в размере 40.000 экю. Дофин ответил, что Жан не тот человек, перед которым он должен держать ответ. Если же такой человек появится, добавил он, то его ответ будет заключаться в том, что король Наварры получил все, на что имел законное право. На этом встреча закончилась. Карл Наваррский сразу же пошел на крайние меры. Он отправил гонца к королю Англии, чтобы сообщить, что его послы вскоре прибудут в Вестминстер для обсуждения вопросов, представляющих взаимный интерес. На улицах Парижа его союзники мобилизовывали горожан для своей поддержки. Слова Карла Наваррского в Пре-о-Клерк все еще звучали в ушах толпы. Они не критиковали его за крах гражданского порядка в Иль-де-Франс и в Босе. Каких чудес он мог бы добиться в их защиту, спрашивали они, если бы Дофин не нарушил соглашение? Другие, от которых Дофин мог бы получить поддержку, соглашались. Когда к нему явилась делегация из Университета, чтобы сообщить мнение магистров факультетов, их сопровождали Этьен Марсель и многие его видные сторонники. Они считали, что Дофин должен сдать спорные замки и сразу же выплатить компенсацию. Они требовали, чтобы он начал переговоры с королем Наварры о его территориальных претензиях и угрожали проповедовать против него со своих кафедр[512].

В Вестминстере разработка тонкостей договора продолжалась в атмосфере, почти полностью изолированной от мнений в обеих странах. Когда 5 февраля 1358 года английский Парламент собрался в Вестминстере, чтобы утвердить условия договора, Эдуард III был поражен глубиной безразличия парламентариев. В графствах и городах люди были удовлетворены тем, что французы больше не представляют угрозы для побережья Англии и средств к существованию ее жителей. Они знали, что альянс Франции и Шотландии был нежизнеспособным, и что договор о выкупе с Давидом II более или менее обеспечил безопасность северной границы. За пределами слоя военной аристократии, гражданской службы и военных подрядчиков оставалось не так много возможностей для поднятия энтузиазма. Палата Общин решила использовать договор как повод для удовлетворения своих давних и не связанных между собой претензий по поводу папского налогообложения духовенства и назначений иностранцев на английские церковные должности. Палата Общин требовала, чтобы в Авиньон было отправлено торжественное посольство для решения этих вопросов, прежде чем она одобрит договор о мире. Это означало, что главой посольства будет епископ или граф с внушительную свитой, медленное продвижение по Франции с эскортом и конвоем, большие расходы и длительные задержки. Парламентарии не возражали. Папы, по их мнению, достаточно сильно хотели заключить мирный договор, чтобы пойти на значительные уступки. Министры Эдуарда III были серьезно раздосадованы и сообщили кардиналам, что король не пойдет на требования Палаты Общин. Но посольство отправить все же придется поставив во главе его какого-либо рыцаря и клерка[513].