Теперь план Педро I заключался в том, чтобы собрать разрозненные части своей армии в восточных районах королевства и двинуться с новыми силами к Толедо. Но к тому времени, когда он достиг города, его поддержка среди населения быстро ослабевала. Для знати это был момент мести за годы напористой централизации власти. Для городов, чьи отношения с короной традиционно были лучше, главным мотивом был страх. В самом Толедо горожане подняли восстание при приближении короля, а капитан цитадели и большая часть его гарнизона выступили на стороне узурпатора. Энрике Трастамарский с триумфом вошел в город 11 мая 1366 года, а Педро I с горсткой приближенных укрылся в Севилье. Здесь, в своем любимом городе, в построенном им знаменитом мавританском дворце, он разместил свой двор и семью. Но оставаться здесь долго было невозможно. В момент его прибытия на улицах города уже слышались призывы к мятежу. Через несколько дней толпы горожан напали на дворец Алькасар, где он укрывался. В конце мая Педро I бежал на север со своей семьей, несколькими сопровождающими и личными драгоценностями и скрылся в Португалии. Большая королевская сокровищница, хранившаяся в замке Альмодовар близ Кордовы, была погружена на галеру на реке Гвадалквивир под присмотром казначея Педро I. Ему было приказано немедленно отплыть через Атлантику к своему господину в Португалию. Но галера была захвачена адмиралом Кастилии, генуэзцем Эгидио Бокканегро. Как и остальные приближенные Педро I, он видел, что дело проиграно, и решил выслужиться перед узурпатором, как только мог. Через несколько дней после отъезда Педро I Энрике вошел в Севилью со своей армией. Большая часть сокровищ Педро I была быстро роздана иностранцам. Это позволило ему выпроводить их со своей территории до того, как они завершили ее уничтожение. Энрике оставил в Севилье дю Геклена и Калвли с несколькими избранными отрядами. Остальным было разрешено уйти с жалованьем и авансом обратно во Францию[887].

Для компаний, и особенно для их лидеров, вся эта затея оказалась без особых усилий очень прибыльной. Мы не знаем, какие доходы получил дю Геклена, но мы имеем некоторое представление о доходах Калвли, поскольку они стали предметом многолетней тяжбы в судах короля Арагона. До начала мая 1366 года он и его компании заработали 63.108 франков (около 12.800 фунтов стерлингов) в качестве жалования. Большая часть этой суммы, по-видимому, была выплачена из разграбленной казны Педро I, когда рутьеры вошли в Севилью. В начале июля 1366 года им причиталось еще 26.257 флоринов (около 3.700 фунтов стерлингов), большая часть которых, должно быть, представляла собой тоже жалование, начисленное с мая. Согласно соглашению между двумя главными предводителями, эта сумма являлась личной обязанностью Бертрана дю Геклена. Кроме того, Бертран должен был Калвли четверть своей огромной добычи. Невыполненные требования Калвли к концу кампании составили 55.000 флоринов (около 7.800 фунтов стерлингов). К сожалению, не успели они свести между собой счеты, как снова оказались по разные стороны. Поэтому Калвли пришлось судиться с дю Гекленом в арагонском суде. Он получил решение суда в августе 1368 года и в течение нескольких лет смог обратить взыскание на различные объекты недвижимости, арендную плату и корабли в Арагоне, принадлежавшие великому французскому капитану. Несмотря на это, последние деньги по долгу он получил только в 1388 году. Часть доходов, должно быть, была выплачена его людям. На часть денег претендовал его соратник Мэтью Гурней в ходе еще одной ожесточенной тяжбы. Но сам Калвли сохранил львиную долю трофеев захваченных в Кастилии в дополнение к щедрым дарам от благодарного короля Арагона. Он закончил свои дни богатым человеком[888].

Что касается Педро I, то он проделал свой путь через Португалию и в начале июня 1366 года достиг кастильской провинции Галисия, единственной части своего королевства, которая все еще оставалась ему верна. Там он приступил к планированию контрнаступления. У него было всего 200 кавалеристов, а его советники полагали, что он сможет собрать в этом регионе еще 500 латников, а также 2.000 пехотинцев. Кроме того, в Сории и Логроньо на арагонской границе все еще держались отдаленные и изолированные гарнизоны, всего, возможно, человек 500. Было очевидно, что единственная надежда на спасение заключалась в поиске собственных союзников за пределами Кастилии. Среди приближенных короля преобладало мнение, что ему следует направиться в Логроньо, который находился недалеко от границы с Наваррой. Оттуда он сможет начать переговоры с Карлом Наваррским и принцем Уэльским. Но Педро I придумал более рискованный план и решил отправиться в Ла-Корунью, там сесть на корабль и отплыть в Гасконь. Он намеревался вновь вторгнуться в свое королевство из-за Пиренеев. Примерно в начале июля 1366 года в Ла-Корунью прибыл гасконский рыцарь от принца Уэльского с изъявлением дружбы и приглашением посетить его. Принц, сказал он кастильскому монарху, уже решил силой вернуть Педро I на трон. "И теперь, — пишет Герольд Чандоса, — начинается благородная история о жалости, любви и справедливости"[889].

Летом 1366 года принц Уэльский был на пике своей славы: победитель при Пуатье, пленивший короля Франции, арбитр в спорах между дворянами Западной Европы, посредник в заключении мира между Монфором и Блуа, Арманьяком и Фуа. Хронист Фруассар, который провел несколько месяцев при дворе принца в 1366 году, хорошо передал настроения царившие там: пышные развлечения в Бордо, Ангулеме и Пуатье; красочный эскорт из рыцарей и фрейлин, куда бы ни направлялись принц и его супруга; поединки и турниры, на которых "маленькие люди становились большими"; экстравагантные приемы вежливости, щедрости и лести. "Все они любили и почитали его как своего господина и провозглашали его королевство величайшим в мире и самым богатым доблестными воинами". В Аквитании он впервые в своей жизни получил владения, в которых он мог играть важную роль[890].

Однако владения принца, при всем их величии, были построены на песке. Гасконь, сердце княжества вокруг Бордо и Байонны и в нижнем течении Гаронны и Адура, никогда не была богатой. Правда с начала 1340-х годов регион понес от войны незначительный ущерб, а после 1355 года — практически никакого, но он испытывал собственные экономические трудности, которые лишь отчасти объяснялись войной. Эпидемии бубонной чумы в 1348 и 1362 годах нанесли здесь больший ущерб, чем в любом другом регионе Франции, за исключением, возможно, средиземноморского побережья. По самым приблизительным оценкам, в течение XIV века здесь могло погибнуть до двух третей населения. Основными столпами местной экономики были виноделие и военное дело, причем и то, и другое страдало не только от общей экономической депрессии, но и от собственных проблем. Несмотря на постоянный рост цен, экспорт вина был в два раза ниже, чем до войны. Что касается войны, то в 1350-х годах она ненадолго стала основным экспортным товаром, вытеснив даже вино, не поддающимся статистическому измерению, но приносящим огромное богатство главным гасконским капитанам, большая часть которых, должно быть, возвращалась в регион. Выросли важные вспомогательные ремесла, такие как знаменитые оружейники Бордо, литейщики железа Байонны, банкиры и посредники, занимавшиеся торговлей награбленным и выкупами. После заключения мира масштабы этой деятельности неизбежно уменьшились, хотя присутствие принца Уэльского и продолжение боевых действий во французских провинциях гарантировали, что работа для них еще найдется. В этом отношении экономическая судьба Гаскони сильно отличалась от судьбы остальной Франции[891].