За пределами Гаскони находились новые провинции, уступленные английской династии по договору в Бретиньи, — владения, примерно в пять раз более обширные, чем герцогство, унаследованное Эдуардом III в 1327 году, части которого когда-то входили в число наиболее процветающих регионов Франции. Но их интеграция со старыми территориями требовала времени и, возможно, больших административных талантов, чем были у принца. Большинство новых провинций в течение более чем десяти лет непрерывно опустошались солдатами. В Сентонже фрагментарные записи администрации принца показывают, что многие части его личных владений в 1360-х годах все еще оставались незаселенными в результате войны. Большая часть остальной территории ничего не дала из-за военных разрушений, узурпации и расточительных назначений, сделанных Иоанном II до заключения договора. Эти проблемы усугублялись административной неразберихой, связанной с передачей территорий Эдуарду III. Во многих местах было невозможно выяснить, какие доходы должны быть, или определить чиновников, которые должны были отчитываться за них. Однако ситуация в Сентонже отнюдь не была нетипичной. На восточной окраине герцогства, должно быть, было еще хуже[892].

Финансовые последствия всего этого были лишь смутно осознаны в Вестминстере, когда в 1362 году принц получил герцогство Аквитания. Гораздо меньшее герцогство Эдуарда II обычно было самодостаточным в мирное время, а в хорошие годы даже имело профицит. После тринадцати лет, в течение которых правительство Гаскони финансировалось за счет больших субсидий из Англии, английское правительство стало проводить политику, направленную на то, чтобы герцогство вновь стало самодостаточным. Принц-герцог получил большую субсидию из казначейства Англии, чтобы покрыть свои первоначальные расходы. Но в остальном значительных поступлений из Англии не было вплоть до провала мира в конце 1360-х годов. Эта политика делала совершенно нереалистичные предположения о местных доходах принца. Военный ущерб и пожалования привели к сокращению герцогского домена. Самым крупным источником дохода была таможенная пошлина, взимаемая в Бордо с экспорта вина, которая колебалась в зависимости от процветания торговли и в 1360-х годах дала исторически низкие поступления. Во время войны сенешалям удавалось восполнять недостаток средств за счет конфискации имущества врагов и предателей, которые иссякли после заключения мира. Возникли трудности и с расходами. Резкое падение расходов на выплату военного жалованья и содержание гарнизонов крепостей должно было быть ожидаемым. Чего не ожидали, так это влияния на расходы появление в Аквитании вице-короля, который был не только наследником английского престола, но и человеком европейского масштаба. Сенешали, которые ранее управляли герцогством, как правило, были английскими рыцарями, которые жили достойно, но не роскошно. Их личные свиты редко превышали пятьдесят человек. Двор принца было совсем другим. Он сам и английские дворяне прибыли в Аквитанию с несколькими сотнями солдат и чиновников. После его прибытия в Аквитанию ко двору было набрано еще больше людей из дворян юго-запада и рядов существующей гражданской службы. Великолепный двор принца в Бордо и Ангулеме требовал расходов огромного масштаба: в среднем около 10.000 фунтов стерлингов в год, включая жалованье его личной военной свиты. Это вызвало определенную критику в Англии. "Принц, ― сказал один английский хронист, ― жил в таких масштабах и с такими возмутительными расходами, что ни один ныне живущий король не смог бы этого вынести". Это правда, что принц вел экстравагантный образ жизни. Но даже в противном случае ему пришлось бы содержать большое хозяйство с приличествующей его статусу щедростью. Его двор был основным источником покровительства и важным инструментом управления в регионе, контролируемом амбициозной, могущественной и воинственной аристократией[893].

В какой-то степени принц смог восполнить недостаток средств, опираясь на свои английские владения, особенно в Чешире и северном Уэльсе. В весьма примечательной степени эти владения управлялись вместе с Аквитанией как единое лордство. Принц взимал налоги со своих подданных в Англии, чтобы финансировать свои расходы в юго-восточной Франции. Он заложил там свои обычные доходы, продавая аннуитеты в больших масштабах. Он нанимал чеширцев на службу в Аквитанию в качестве администраторов, латников и, прежде всего, конных лучников, оплачивая первоначальные расходы, а иногда и ежедневное жалованье из своих английских поступлений. Внутри герцогства Аквитания чиновники принца делали все возможное, чтобы увеличить его местные доходы. Новая золотая монета должна была приносить не только прибыль, но и престиж, так как девальвация серебряной монеты в военное время продолжалась. Доходы домена, не связанные с чеканкой монет, резко возросли, хотя и с низкой базы: в пять раз в Сентонже и почти в столько же в Пуату. Во многом это было достигнуто за счет интенсивного управления, которое само по себе было дорогим, а также непривычным и непопулярным среди жителей Аквитании. Фруассар, несомненно, разделял предрассудки своих аристократических хозяев, когда отмечал толпу "сенешалей, бальи, мэров, казначеев, интендантов, сержантов и всех прочих чиновников", которых подданные принца привыкли ассоциировать с его правительством[894].

Однако самым значительным новым ресурсом стало налогообложение. Даже в разгар военного кризиса 1340-х годов английское правительство в Аквитании так и не смогло ввести систему регулярного налогообложения. Принц был смелее. Он созывал более или менее ежегодные ассамблеи представителей населения для введения фуажа, несмотря на то, что герцогство находилось в состоянии мира и что деньги требовались для оплаты обычных расходов на его двор и управление, что обычно не считалось надлежащей целью чрезвычайных налогов. Первый фуаж был назначен ассамблеей представителей в Периге в конце июня 1364 года по очень высокой ставке 3 шиллинга 4 пенса с домохозяйства. Другой, по ставке вдвое ниже, был санкционирован ассамблеей в Периге в сентябре следующего года. В первые восемь лет после прибытия принца в Аквитанию прямое налогообложение составляло около 36% его местных поступлений. Эти налоги вызвали на удивление мало оппозиции. Однако молчаливое согласие подданных принца, вероятно, скрывало большие различия в их отношении друг к другу. В сословиях герцогства преобладали новые провинции, которые привыкли к регулярному налогообложению по высоким ставкам во времена Валуа, чего никогда не было у гасконцев. Также представляется вероятным, что, как и в большей части южной Франции, выдача субсидий контролировалась городами, в то время как естественные противники налогообложения обычно находились среди знати, которая хотела сохранить за собой возможность собирать налоги в своих владениях. В отсутствие документации все это является лишь предположением. Ясно лишь то, что даже без учета военных расходов, к 1366 году принц достиг высшего предела того, что можно было получить от своих подданных, не вызвав серьезных политических трудностей[895].

Принц был главным инициатором англо-кастильского договора 1362 года, но внешне он был безразличен к судьбе Педро I и ничего не сделал, чтобы остановить вторжение своих подданных в Кастилию. Фруассар записал, что в окружении принца было много враждебно настроенных к королю Кастилии людей, многие из которых считали его тираном, убийцей и другом неверных, который заслуживает лишения короны[896]. Разделять такую точку зрения было бы вполне в соответствии с мировоззрением принца. Отношения Англии с иберийскими королевствами традиционно оставались в ведении правительства в Бордо, но в середине 1360-х годов стратегическая опасность воцарения в Кастилии союзного Франции короля, похоже, была лучше осознана в Вестминстере. Последовательность событий определенно указывает на то, что английская политика проводилась именно там. Осенью 1365 года Педро I послал одного из своих советников, магистра Ордена Калатравы, в Англию, чтобы призвать Эдуарда III на помощь по договору. Педро I, очевидно, понимал трудности, связанные с его дурной репутацией за рубежом, и значительная часть инструкций посла была посвящена различным способам, с помощью которых можно было бы исправить положение. Эдуард III был либо переубежден, либо безразличен к к репутации кастильского короля. В обход полномочий своего сына он назначил коннетабля Аквитании, сэра Джона Чандоса, и еще двух уполномоченных (одним из которых был сам Хью Калвли), чтобы остановить вторжение своих английских и гасконских подданных в Кастилию вместе с Бертраном дю Гекленом. К тому времени, когда этот приказ достиг Гаскони, было уже слишком поздно: большинство из них находилось на пути в Сарагосу. Но жест был сделан, и за ним последовал другой. В феврале 1366 года Арно Аманье, сеньор д'Альбре, прибыл в Бургос, чтобы поддержать Педро I несколькими отрядами гасконцев. Но он пробыл там недолго, потому что считал, что планы кастильского короля отбиться от рутьеров обречены на провал, о чем и заявил открыто. Он предположил, что рутьеров можно подчинить, если им достаточно заплатить, и что это может быть дешевле и выгоднее, чем сражаться с ними. Но Педро I  отверг эту идею, и сеньор д'Альбре в гневе вернулся в Гасконь как раз в то время, когда кампания начиналась[897].