В отличие от тех людей, которые меня арестовывали, этот полицейский говорит чётко и по делу. Он показывает заявление, которое написала на меня Лидия Святославовна, утверждая, что у неё исчезли фамильные драгоценности, а взять их могла только я.

- Да это же неправда! У неё там проходной двор! К ней постоянно кто-то приходит. Какие-то знакомые часами сидят в кухне и разгуливают по квартире! Если у неё что-то пропало, то это могла взять любая из её многочисленных приятельниц!

- Не беспокойтесь, мы всё проверим. Я не исключаю, что возможность совершить кражу была у многих. Но экспертиза показала, что отпечатки пальцев в комнате Смирновой и на шкатулке, где лежали украшения, принадлежат именно вам.

- Но этого не может быть! Я не знаю, кто, зачем и как всё это провернул, но я ни разу не заходила к хозяйке в комнату! Там не может быть моих отпечатков! Я даже не знаю, о какой шкатулке вы говорите!

Ясное дело, что Ковалёву ничего не стоило подкупить экспертизу…

Интересно, Лидию Станиславовну он тоже подкупил, чтобы та написала это нелепое заявление?

Чем отчаяннее я защищаюсь и пытаюсь доказать свою невиновность, тем больше понимаю, что всё бесполезно. Они уже состряпали дело и сфабриковали улики. Что бы я ни говорила, опровергнуть их мне не под силу. Наваливается жуткая апатия… Кажется, я медленно умираю…

- Тебе лучше признаться и вернуть украшения, – полицейский переходит на “ты”, протягивая мне распечатанный на принтере протокол допроса на подпись. – Это зачтётся судом, ты получишь условный срок и сможешь вернуться к нормальной жизни.

- Но как я могу вернуть то, чего у меня нет? – в который раз повторяю как попугай.

- Ты можешь признаться, что взяла их и указать, кому и при каких обстоятельствах сбыла.

- Да не брала я их, – выдаю устало.

- Ну, твоё дело… Сама себя в могилу закапываешь.

Следователь не производит впечатление идиота или какого-то бездушного монстра. Понимаю, что ему не терпится “раскрыть дело” и заняться чем-то более значимым или приятным. Но я ничем не могу ни ему, ни себе помочь!

- Послушайте, я не понимаю, к чему все эти пляски с бубном и уговоры. Совершенно очевидно, что один очень богатый и влиятельный человек, не будем называть его фамилию, чтобы мне отомстить и отобрать дочь, проспонсировал весь этот спектакль. Тягаться с ним мне не под силу, но признаваться в том, чего не совершала, я не буду.

- Что ты мелешь? Какой богатый человек?

Конечно, ему не верится, что богачу может быть до меня дело…

- А вы не в курсе? – удивляюсь, полагая, что следователя должны были подкупить первым. – Всё очень просто. Где сейчас моя дочь, которую, якобы, отобрали у меня три часа назад какие-то тётки из социальной службы?

- Там, где ей и положено быть.

- То есть её забрал Ковалёв? – наконец называю я своего обидчика. – Или вы будете это отрицать?

- Я не знаю, кто такой Ковалёв, но могу уточнить, где сейчас ребёнок.

- Будьте так любезны, – я даже немного кривляюсь, потому что уверена в своей правоте, и этот спектакль уже порядком надоел.

Следователь кому-то звонит и спрашивает об Алисе. Долго держит трубку возле уха и молчит – видимо, ждёт, пока ему предоставят информацию.

- Ну вот, никто девочку вашу не забирал. Она на месте, под опекой социальных работников, – сообщает, откладывая телефон.

- Погодите. То есть как это не забирал? Она до сих пор у них?

И вот теперь мне становится по-настоящему страшно. Потому что всё время я была уверена, что Алиса с Валерой. А я знаю, что он любит её и будет заботиться о дочери.

Однако получается, что он не приехал за ней и бросил на растерзание этих неадекватных клуш? Или… он не знает, что дочь у них? Может, он не имеет отношения к этому спектаклю?

- А это точно? Пожалуйста, скажите, что вы просто меня пугаете! Скажите, что Ковалёв забрал её у них!

- Павленко, – говорит следователь раздражённо, – я похож на клоуна? Ребёнок твой у социальных работников, никто за ним не приходил. Хватит тут ломать комедию и морочить мне голову.

Разом становится холодно, даже зубы начинают стучать. А что, если Ковалёв ни при чём? Если и вправду у хозяйки украли украшения, и она подумала на меня? Может, и нет никакой экспертизы с моими отпечатками, а следователь просто обманывает, вынуждая написать явку с повинной? Конечно, ему наверняка лень искать настоящего вора, и он нашёл козу отпущения.

Паника накатывает, как волны во время шторма…

Часы показывают десять вечера. Кто-то из соседок по камере уже спит, другие тихонько переговариваются.

Сижу, забравшись с ногами на лавку и прижав коленями уши. И думаю, думаю, думаю… Как там моя малышка? Поела? Спит ли? Плачет? Её там не обижают?

Что мне делать дальше? Что будет со мной и Алисой?

Теплится надежда, что следователь всё-таки разберётся и докопается до правды. Ну не могут же обвинять в воровстве совершенно невиновного человека! На то следствие и существует, чтобы полицейские могли найти и проанализировать все улики и сделать правильный вывод…

А если кто-то намеренно меня подставил? Но кто? Я в этом городе никого ещё не знаю, ни с кем не ссорилась, никому дорогу не перебегала. Это мог сделать только тот человек, который эти драгоценности украл. Но как его вычислить, если это может быть кто угодно?

Паникую. Не понимаю, как могло так случиться, что вся моя жизнь пошла наперекосяк. В какой момент я совершила ошибку? И одну ли?

Знаю точно, что мне не стоило уезжать из столицы. Куда правильнее было бы уступить Алису Ковалёвым. Она жила бы там в достатке, окружённая любовью… Мне бы иногда разрешали видеться и гулять с моей малышкой. А что с ней будет теперь?

Сообщат ли эти клуши Валере, что его дочь у них? Или в их обязанности не входит розыск родственников?

Звонок! Мне положен один звонок! Я должна рассказать Валере об Алисе и попросить о помощи…

Лязгает замок. Пожилая женщина в углу вздыхает:

- Начинается…

Не понимаю, что она имеет в виду. Но затопленные паникой внутренности сковывает колючий холод неясного беспокойства.

Двери хлопают и гнусавый мужской голос кричит:

- Павленко! На выход!

Бросаю взгляд на пожилую женщину, как будто ищу у неё ответа на вопрос, зачем меня зовут. Кажется, она знает больше меня. Её губы беззвучно произносят: “Спаси и сохрани”, а рука, направленная в мою сторону, чертит в воздухе крест.

Становится ещё страшнее…

Меня приводят в какое-то большое помещение. Там сидят два полицейских – кажется, это дежурные. Разглядывают меня как товар на рынке. От этого взгляда становится совсем не по себе.

- Какая аппетитная птичка попалась сегодня в наши сети, – противно ржёт один из мужчин. – Ну что, красотка, давай знакомиться.

В другой ситуации я бы возмутилась этим дешёвым подкатом. Но сейчас всё моё внимание приковано к столу. Там стоит телефонный аппарат и лежат смартфоны. Понимаю, что это – шанс связаться с Валерой. Кто знает, когда в следующий раз представится такая возможность?

- Можно мне позвонить? Я знаю, по закону мне положен один звонок, я этим правом ещё не воспользовалась! – выпаливаю, переводя взгляд с одного полицейского на другого и пытаясь понять, кто у них главный и принимает решения.

- Ух ты, какая птичка… И ноги от ушей, и права свои знает. Надо же… Ну что, Фёдорыч, уважим деваху? Или пусть сначала заслужит?

Какой у него мерзкий голос… Ещё и кривляется. А ведь он на работе!

Рассматриваю погоны. Насколько могу судить, он – майор.

Жаль, поздно сообразила, надо было следователя попросить сделать звонок. Он нормальный, наверняка не отказал бы и не юродствовал, как этот.

К счастью, телефон мне всё-таки протягивают, и я дрожащими пальцами набираю номер. Только бы не перепутать цифры!

Гудки идут, но трубку никак не поднимают. И когда я уже собираюсь сбросить, наконец на другом конце раздаётся грубое:

- Да!

- Валера, пожалуйста, мне очень нужна твоя помощь! – выпаливаю на одном дыхании.