Поэтому я провела кончиком языка по смуглой коже Герасима. Мужчина дёрнулся. Руки на пятой точке сжались до боли. Герасим дёрнул головой, но с такого близкого расстояния в свете льющимся из ванной комнаты, я смогла увидеть, что кожа его покрылась мурашками. Улыбнулась. Родной мой, ты можешь кого угодно пытаться обмануть, но со мной это не прокатит. Я вновь прижалась губами к шее, а пальчиками царапнула затылок мужчины.

— Лиля, — он явно хотел сделать голос строгим, но хрип выдал его с головой.

— Снова начнёшь рассказывать мне про ту, с которой меня якобы перепутал? — я насмешливо улыбнулась, глядя в тёмные глаза, которые смотрели на меня с нежностью. А внутри обмирала. Боялась того, что вновь оттолкнёт. Вновь боль причинит. Не физически. Морально. Одними жестокими словами. Герасим молчал. Только вглядывался пристально в моё лицо. А я руки с затылка переместила на его лицо. Пальчиками огладила лицо. Коснулась сухих губ, чуть оттянула, после не выдержала и кратким поцелуем прижалась к ним. Думала, что Гер отстранится. Снова начнёт отталкивать. Но он перехватил инициативу. И поцеловал. Поцеловал так, что перед глазами всё поплыло. Жадно. Будто съесть меня хотел. Кусая губы почти до боли. И тут же языком зализывая укусы. Я не поняла сразу, что тихо постанываю в жадные губы. Мне казалось, что я парю. Витаю в воздухе от счастья, что наполнило каждую клетку, каждый крохотный миллиметр тела. Неумело и несмело отвечаю на поцелуй. В клубе мой поцелуй был просто смешным. Потому что Гер сейчас показывал, как сильно можно кого-то хотеть, страстно сильно желать.

Жадные губы выпустили мои из плена, чтобы заскользит по скуле, к ушку, прикусить. Гер зашептал мне на ушко:

— Все тормоза к х*рам сносишь, малышка. Как с тобой бороться?

— Так не борись, — вжалась лбом в его. — Давай хоть попробуем, Гер. Не нужно бояться, что ты меня сделаешь несчастной.

Гер дёрнулся, явно не ожидая таких слов, выдохнул рвано, опуская глаза, пряча взгляд за ресницами. Но я продолжила, уверенная, что слова пробьют его броню:

— Мне больнее в разы, когда ты меня отталкиваешь. Когда я вижу, как другим ты позволяешь к себе приближаться, а мне нет. Когда ты лжёшь, что есть другая. Больно, Гер. Вот тут, — руку в грудь вжала, — безумно больно. — Почему, Герасим? Почему ты постоянно меня отталкиваешь?

— У меня рак, малыш.

— Что? — мне показалось, что вся моя кровь в один миг покинула тело. Мне стало так холодно и дурно, что я даже вдохнуть не могла.

— Рак мозга, маленькая. Я прохожу лечение больше четырёх лет. У меня был рецидив.

— Гер.

— Ну, чего ты плачешь? — он грустно усмехнулся и стёр слёзы со щёк. — Я пока ещё жив. Стою перед тобой.

— Гер, — я стала гладить судорожно его лицо и покрывать кожу поцелуями. — Почему ты раньше не сказал?

— Не хотел, чтобы ты жалела, — ответил серьёзно, не юля. — Кто угодно, только не ты.

— Гер, глупый ты, — я рыдала, громок всхлипывая. — Герочка. Боже. Я… Ты поэтому… Сколько?

— Год. Полтора.

— И когда я должна была об этом узнать? — вдруг разозлилась я. — Когда? — ударила кулачком в плечо. — Ты действительно считаешь, что мне было бы легче?

— Да, — Гер сжал мой затылок и серьёзно посмотрел в мои влажные глаза. — Тебе проще будет пережить мою смерть, если ты меня будешь ненавидеть. Если ты найдёшь того, кто сделает тебя счастливой.

— Идиот, — попыталась возмутиться, но Герасим только покачал головой.

— Маленькая, я знаю, как это больно терять того, кого любишь. Как ты сможешь жить дальше, когда я умру? Проснёшься утром в кровати, зная, что меня нет. Зная, что только вчера я спал рядом. Зная, что мы занимались сексом в этой кровати. Зная, что мы завтракали на кухне. Лиль, — он нежно погладил пальцами меня по лицу, — я даже детей иметь не могу. Процент того, что от меня кто-то забеременеет просто микроскопический. Маленькая, тебе это не нужно. Я тебе не нужен, — Гер поджал губы.

— Знаешь что! Позволь мне самой решать, кто мне нужен, а кто нет. Сколько лет мы потеряли, Герасим Назаров? Сколько лет ты считаешь, что так будет лучше? Все четыре года?

— Лиль… — поморщился.

— Ты просто… Герасим! Каждую. Минуту. Я. Хочу. Быть. С тобой. Слышишь меня? Мне плевать на то, что ты говоришь! Детей не будет? Плевать! Усыновим! А рак сейчас лечат, Гер! И тебя вылечат, я знаю. Ты же, — я стала гладить лихорадочно его лицо ладошками, — должен вылечиться ради меня. Если ты меня любишь, если я тебе дорога, то ты обязан просто вылечиться. Слышишь меня? Ради меня!

Глаза моего сильного и несокрушимого мужчины чуть покраснели. Он ресницы быстро опустил, скрывая от меня свою слабость. Он вообще свою слабость мне показывать боится. Глупый. И такой любимый.

— Герасим… — начала, но вой сирен заставил осечься.

Герасим поставил меня на пол, к стене, коротко поцеловал в лоб и скомандовал:

— Стой здесь, я разберусь. Я дам им записи с видеокамер и показания. А ты спать иди.

— Я хочу тебя дождаться. Мы не закончили наш разговор, — упрямо сказала я.

— Иди в комнату, Лиль. Я приду.

И по глазам увидела, что не лжёт. Что-то изменилось в наших отношениях. Я поняла, что больше он не будет сбегать. И лгать. И отталкивать. Поэтому пошла в душ, где смыла усталость и негативные эмоции этого дня. Снова вспомнились слова бабушки Демьяна.

Слушай только своё сердце.

Сердце мне шепчет лишь о том, что я хочу быть с Герасимом. Хочу быть его женщиной. Женой. Любимой.

Верь глазам.

Ведь именно глаза Гера не скрывают его эмоций. Они всегда смотрят в самую душу. С такой нежностью. С восхищением каким-то. Будто он хочет вновь и вновь смотреть на меня. Не отрываясь.

Не верь своим ушам.

Теперь мне понятно, для чего и с какой целью Герасим говорил мне те слова вчера утром. Дурак! Какой же он дурак! Ведь два года назад, там, на обрыве, он смотрел на меня так жадно. А может он ещё раньше полюбил меня? Ведь в мой шестнадцатый день рождения он явно ревновал! Наряд мой ему не понравился. И все четыре года мы потеряли. Потому что он всё за меня решил. Скрывал так долго, что болен. И ведь мама знала. Вся семья знала. Кроме меня. Дура я! Как есть дура. Ведь я даже не поинтересовалась, какое лекарство ему колола. Так мозг рядом с ним потёк, что даже не стала искать в интернете. А меня ведь смутило, что его ягодицы все синие.

Верно полагает, что случится что, ты следом уйдёшь. Как лебедь.

В этом я тоже не сомневаюсь. Герасим наивно полагает, что если даже он отталкивает меня, я смогу пережить его смерть. Слово ужасное, комом в горле встающее. Я просто от тоски сдохну. Как пёс. Потому что никого я не люблю так сильно, как Герасима. И с каждым годом моя любовь к нему лишь становится сильнее. Каков смысл жить в мире, где нет его? Может это и эгоистично, но у родителей есть пять детей. Они переживут. А я нет.

Любовь исцеляет.

Интересно, могу ли я надеяться, что Герасим вылечится? Ведь одно дело верить, загадывать, мечтать. Увы, такой серьёзной болезни плевать на мечты и планы. У неё свой план — убить человека, сожрать его изнутри, высосать все силы. Мила сказала, что бабушка Демьяна не ошибается. Но… Это совершенно незнакомые и чужие мне люди. И человек ошибается всегда. Поэтому я не могу верить словам женщины. Полностью не могу верить. Потому что привыкла ха свою жизнь ждать худшего, чтобы радоваться лучшему.

И даже дитя вижу.

Неужто мы попадём с Герасимом в тот малый процент, кто может иметь детей? Тряхнула головой. Эти мысли пока неуместны. С Герасимом мы нормально ещё не поговорили.

Спины вдруг коснулся холодный воздух. Я обернулась резко и увидела широкоплечую фигуру в проёме.

Герасим застыл в проёме, а мне показалось, что в ванной комнате резко стало мало места. Я руками попыталась прикрыть грудь и между ног. Но только меня это ни капли не спасло. Гер посмотрел так, что колени задрожали. Окинул меня таким жарким, пожирающим взглядом, что меня волной желания окатило. Такой сильной, всепоглощающей, что даже в кончиках пальцев засвербело. От желания в его руках оказаться. Снова жадные губы почувствовать на устах. Но я только смущённо отвернулась и кашлянула, пряча взгляд.