Белый город находился на небольшой возвышенности и окромя верхушек яблонь и деревянной церкви более ничего и не видно. Почти…
— Никита, а что вон тама за образина торчит? Я показал кнутом на нелепые строения с покатыми крышами и столбами аляписто украшенными красной и золотой краской что возвышались в самом высоко месте детинца.
— Известно место. Усмехнулся он. — Терем воеводы Гвидона.
— Вот оно как. Хм… Точь, в точь замок цыганского барона. Никита бросил на меня недоуменный взгляд, но промолчал. Привык что частенько чудные словечки выдаю.
Торг здешний и близко с Новосильским не стоял. Потому и задерживаться не стал, прямиком отправился на холопий. Город навскидку порядка десяти гектаров. На лошади обойти полчаса от силы, а если бы не сплошные лабиринты мазанок, и того меньше.
На Руси сейчас функционируют два крупных центра «легальной» работорговли. Близ Новгорода, есть некий Холопий Городок и Робье озеро. В эти городки ушкуйники свозят живую добычу. В основном взятые на копьё финно-угорские народы— черемисы, мещёра, весь, сумь, емь, корела, ижора и прочие. Горын, хоть и неохотно, но поведал о тёмной стороне «народной демократии». Как два года с колодкой на шее побегал, сразу мозги в правильную сторону повернулись.
Второй же центр, южный, Воргол.
Рабов на Руси в значимых масштабах принялись продавать ещё с IX века. Сразу после христианизации базилевсы дали «бизнесу» зелёный свет. Именно в это время и появилась широко известная оптовая база "двуногого скота" Riva degli Schiavoni ставшая одним из источников процветания Венеции. Второе дыхание торговля живым товаром обрела пятьдесят лет назад, султан Байбарс заключил с Михаилом VIII Палеологом договор о провозе рабов приобретенных в Золотой Орде через проливы.
Лоренци сказывал что в Венеции славянских рабов немного. Тюркских и кавказских невольников куда больше. Охотно верю. Апогей торговли наступит лет через двести, при «великом» Иване Грозном.
Холопский торг Воргола раскинулся на площадке размером с пару футбольных полей. Невольников, на первый взгляд, шесть-семь сотен, а может и вся тысяча буде. Трудно сказать. Представлены все страты. Молодые мужчины и женщины, малые дети и даже, глубокие старики. Покрытые вездесущей пылью босоногие невольники в обносках сидели на земле с отрешёнными лицами смирившись с нелёгкой судьбой. Женщины, большей частью связанные петлями на шее, содержались в загонах для скота. Мужчины покрепче сидели в деревянных колодках на шеях скреплённых так, чтобы пленник не мог дотянуться руками до рта чтобы поесть или испить воды.
Погромный ясырь, или пленных воинов держали в цепях, кое у кого сквозь челюсть или сухожилия продеты кожаные верёвки. Другие, неуклюже косолапили на краях стоп. Похоже, несчастные попытались сбежать. Слышал я про сей изуверский способ. Татары пятки разрезают и насыпают в рану рубленный конский волос, а после тщательно смотрят чтобы они хорошо вросли в кожу. После зарастания при попытке нормально наступить ступней боли, адские.
Купленных невольников предъявляли мытарю, а тот уже записывал в писчую книгу «в рожу и в приметы». Здесь же платили головщину, десятую часть от цены «товара».
За детей просили пятьдесят резан, за взрослых от рубля до двух. Воины и ремесленники строили существенно дороже, а про по юных девственниц и не говорю. Цена до ста рублей доходила. Увидев русское лицо пленники оживали, с надеждой смотрели на меня. Многие в ноги бросались, просили выкупить. Ехать в Каффу, Египет или далёкий Сарай не хотел никто.
Торговцы в восточных одеждах, с высокими тюрбанами на головах деловито осматривали товар. Ощупывали мышцы, смотрели зубы, дергали за волосы и отчаянно торговались с продавцами, с русскими…
Маленькая девочка лет пяти с копной волос пшеничного цвета с петлей на шее сидела на земле и держала за руки неподвижно лежавшую на земле девушку, скорее всего её маму. Заплаканные глаза василькового цвета смотрели на меня с немым укором. Будто говорили ну что же ты… Не смог…Не уберёг. На глаза навернулись слёзы, а к горлу подкатил комок. Где до в глубине душе зажегся холодный огонёк ненависти. К Орде, к Гвидону, ко всей этой братии что крышует торговлю живым товаром и вгоняет бедных людей в долги вынуждая родителей продавится в холопы самим и продавать малых детей.
— Ненавижу. Едва слышно процедил сквозь зубы. — Посадить бы всю эту братию что дифирамбы поёт про благотворное влияние Орды на развитие государственности в колодки, да в жару. Хотя бы на денёк.
— Глаголешь чего? Али послышалось. Спросил идущий вслед Никита. — Шумно тута.
— Держи. Бросил я бывшему десятнику кошель с серебром.
— Выкупи дитя вместе с матерью, ежели та жива. — Указал, повернув голову к девочке.
— Нездоровится мне чего-то. Поеду обратно, в терем.
Реалии рынка рабов подействовали как холодный душ. Прочь сомнения. Хрен этому баскаку, а не выкуп. Пока дожидался Блуда, хряпнул перцовки, успокоился и окончательно решил как буду действовать.
Спустя час вернулся Никита с девочкой , а за ними ручейком потянулись выкупленные из неволи. Блуд решил не играть с огнём, поработал на отличино. Худые как скелеты, измождённые, больше похожие на тени люди со следами от колодок и верёвок едва волочили ноги.
Раз, два, три… двенадцать. Всего двенадцать. Пройдя во двор они без сил опускались на землю. Ушкуйники притащили бочонок воды, каравай и котёл исходящий мясным паром.
Вскоро и Блуд заявился с гомонящей толпой отроков, а следом за ними привезли перекинутые через седла тела. Идти сами или сидеть в седле те не могли.
Плюс семь! Дети наполнили двор веселым гомоном и суетой. И мз настроение передалось всем. Бывшие невольники перевязывали раны и сбившиеся в кровь ноги, примеривали одёжи и обувь, жадно набрасывались на еду. Царила всеобщая радость от того что их выкупили свои и везут домой, на Русь.
Блуд, закончив давать распоряжения и сияя аки блин с маслом поспешил в мою горницу.
— Княже! Княже! Сработала твоя задумка, уступил Гвидон.
— Скольких выкупил то?
— Девятьнадцать душ. Один вой не дожил, преставился. Блуд демонстративно перекрестился и продолжил тараторить. — А за порушенный уговор, сторговал с Гвидона аж три десятка отроков и девок малость.
— Хвалю. Грамоты взял. Не запамятовал?
— Вона. Блуд развернул пергаментный свёрток с вислой свинцовой печатью на шёлковом шнурке.
— А вторая?
— Как можно. Тута она. Блуд достал свиток из кафтана, а я взяв из рук переложил в свою суму.
— Цельных два рубля взяли. У-у тати!
— Окупятся. Успокоил я гостя. — Всё истратил, али чего осталось?
— Семьдесят два рубля есм.
— Изрядно. Половцам чего должнв за меринов да баранов?
— А. Блуд махнул рукой наотмашь. — Заповедным товаром отдам, вчяко дешевле выйдет. Ох. — он ударил себя ладонью по лбу.
— Запамятовал совсем. Блуд подбежав к ларцу, принялся перебирать связку ключей пытаясь отыскать нужный.
— Обельные грамоты на мел, да землю белую по Должанке-реке.Усё как оговорено вымучил. — Торговец протянул пергаментные свитки с деревянными, вислыми печатями.
— За сию землицу в Ельце меньше, чем в Новосиле, запросили. Больно по душе пришлась тиунам бумага да сургуч рудный.
— Ещё бы не пришлась. На халяву то.
— Прости княже. Иной раз не разумею в силу умишка малого речи твои дивные.
— Не валяй дурака Блуд. Всё ты разумеешь.
— Азии и грамоту на лес выкупил. Авось, пригодится. Нам то всяко причалы да избы рубить. Продолжил он.
— Верно. Про лес то я и запамятовал. Значится так. На оставшиеся, выкупай деток малых и отроков, обоего пола. Разумею, много не запросят.
— Княже. Дык как же так! Прорву серебра на детей малых… Может лучше мужиков? А. Бают, на днях из под Карачева холопов крепких подвезут.
— Блуд…. Сызнова начинаешь!
— Молчу. Молчу.
— Так-то лучше. Покуда тута сиди и про меня ни слова! Воев же наших предупреди. Не было в Ворголе Прохора. Внял сие?
