Слава деве Марии! Уже шесть лет как всё изменилось. Консул сумел выкупить вожделенный фирман в Сарае и во сколько дженовино[i] ему это обошлось, один бог знает. Padre nostro che sei nei cieli![ii]

Сколько времени упущеноа ведь Тана не обычная колония, это путь, ворота в бескрайную Золотую Орду и далекий Сун! Начало Шёлкового пути. Шёлк и специи, шерсть и рабы…

Эх. Флоренция, бискайские и каталонские купцы. Даже карликовая Пиза поставила здесь Порто-Пизано, но не мы. Ничего, скоро Венеция всем покажет, кто здесь хозяин!

Но что же мне делать? Как выполнить поручение князя так, чтобы не смотрели косо соплеменники. Между республиками сотни лет вражды и хотя Миланский мир ещё в силе, но стоит вспыхнуть искре и всё! Особенно здесь, где наши противоречия особо сильны. И видит бог, я не хочу стать этой искрой.

Стой! А зачем самому идти к генуэзцам? Что я потеряю, если отправлю письмо дяде. Уверен, он и сам заинтересован в хороших связях с с семьей Бокканегаре. Какая Мстиславу разницу, КАК его письмо попадёт к адресату?

— Прохор… — Лоренце усмехнулся и невольно выразился на родном языке, — Mettere la pulce nell'orecchio![iii]

С самого перового дня он понял, Прохор не тот, за кого себя выдаёт. Гость, который знает алхимию, мореходное дело, механику и рисование куда лучше ученых Венеции! Не смешите. И где? В варварской стране склавинов! После того, как я помогал ему писать письма, в голове всё окончательно перемешалось. Мстислав пишет лучше меня, но по-другому строит фразы. И это не высокая латынь. Нет… Бог мой, кто, ну кто ему рассказал про кухню дома Барди? Про все эти безумные ссуды английскому королю? То, что флорентийцы сумасшедшие, мне известно. Но не настолько же!

А ведь дядя может не поверить. Мстислав, лишь лесной барон, потерявший право на свою землю. Но что мы теряем? У главы рода достаточно влияния, чтобы проверить эти слова и если дело обстоит так… Лоренце невольно схватился за крестик и зашептал слова молитвы:

— Pater noster, qui es in caelis;

sanctificetur nomen tuum;

adveniat regnum tuum;

fiat voluntas tua, sicut in…..

Дядя Марк и отец надолго потеряют сон. Они вложили в дом Барди половину средств рода. А если не половину, если больше? Бог мой, это катастрофа. Непременно отправлю и своё письмо. Мстислав не тот человек, чтобы говорить пустоту. В нём загадок больше, чем репьёв на собаке.

Караван галер из Венеции придёт осенью, а мне надо успеть сплавать за чёрным песком и продать товары, набрать жмыха винограда. Где-то в Тавриде найти гота, знающего письмена северных варваров, какие-то растения…. Лоренце невольно схватился за сумку, где хранился гербарий и грамота с непонятными каракулями.

Каждый раз его мысли возвращались к одному, дюжина отделанных серебром светильников, что светят ярче десяти свечей. За них Лоренце предлагали столько, что положенная ему доля окупит потери от его неудачного похода. Гранённые серебряные и бронзовые нити, цветной сургуч и золотая краска. Таких товаров нет нигде в Европе.

Только не торопиться. Festina lente.[iv]

Эксклюзив семье. Незачем давать зарабатывать другим домам, им пойдет товар попроще. Вчера обменял бочку с колёсной мазью на свинец по весу три к одному! Деньги ещё есть, а если не хватит наш консул не откажет в ссуде знатной семье.

Около причала показался мужчина с аккуратной бородой. На нём был одет наполовину зашнурованный колет, на ногах пестрели красные шоссы в синюю полоску.

— Ага, вот ты где, чёртов пройдоха! — вскрикнул Лоренци.

Сбежав вниз, он здорово припустил за ним и лишь молчаливый Тихоня не отставал ни на шаг, слово тень приклеился.

— Альберто. Accidenti![v] Долго мне ещё ждать галеру? Я что прошу тебя пересечь Великое море? Мне нужно в Матрегу[vi], а это всего два дня пути. Понимаешь болван? Или опять идти к консулу?

Где-то к югу от Ельца.

Первое, что почувствовал, смрад. Отвратительный, мерзкий от которого буквально выворачивало наизнанку. После, пришла пульсирующая боль от ожогов. Казалось, боль шла из всех точек тела одновременно и жгла, и кусала как стая голодных москитов.

С трудом разлепил глаз, один. Второй не пожелал открываться. Тьма кромешная, сырость и осклизлый глиняный пол. Когда зрение адаптировалось, различил слабый отсвет и жерди, перекрывающие яму. Ого, до верха метра четыре! Хотя, какая к чёрту разница. Будь эта яма хоть метровая, всё одно, по осклизлым стенам не выберусь, нет сил. Палач знатно поломал, да и старые раны побаливали сильней прежнего.

Если Блуд сдал, дело труба. Но нельзя исключать второй вариант, на понт берут. Доигрался ты, Серёжа. Не уделял должного внимания разведке вот и получил плюху. Есть надежда на Никиту… призрачная. Положа руку на сердце, признайся, при таком обвинении тебе никто не поможет. Отрицать всё? Отличная идея, но не с эти палачом. Не проболтался только оттого, что толком говорить не мог в полузадушенном состоянии. Не досмотрели, бывает. Наивно во второй раз рассчитывать на подобный исход. Что делать то? Что-что, любыми путями к темнику Берди подходы искать, пока меня в отбивную не превратили, а признаться. Признаться, всегда успею.

Размышлять долго не дали, сверху спустился стражник подцепил цепи крюком и меня вытянули наверх. Глазом не успел моргнуть, как снова подвешен оказался, но в этот раз без колодки.

— А-а-а-а, к нам сам Прохор пожаловал! — заговорил с ехидцей отвратительный палач.

— Не скажу, что рад тебя видеть, — выплюнул я сквозь зубы.

— А я вот заждался. Ты как? Созрел али опять упрямиться станешь?

Он неожиданно развернулся посмотрел на столик, где стоял исходивший мясным духом глиняный горшочек.

— Повиси покуда тута. Трапезничать буду, — палач облизнулся, словно кот пред крынкой со сметаной.

— Погоди с трапезой, милейший.

— Како ты меня назвал? — вскипел палач. — Ты у меня смотри! Видать в прошлый раз мало огоньком угощал, ну дык я сие сегодня поправлю.

— Как же мне тебя называть, ежели имени твого не ведаю?

— А тебе зачем оно? Небось хочешь, коли выйдешь живым, живота лишить? Не ты един такой хитрый, многие моей погибели жаждут. Токмо руки у вас коротковаты.

— Мне и даром не надобна твоя погибель. Чай не дурак. Вижу человек ты подневольный, а искусники всякие бывают. Златом хотел отдариться за то, что бережёшь меня аки зеницу ока, что даёшь хлеба свежие да сласти чагатайские.

Палач после таких слов, подвис. Словно не веря протёр глаза и подошёл вплотную:

— Умом случаем не повредился, а Прохор? По главе вроде не бил? — он начал внимательно осматривать рану. Потом встрепенулся, — али блаженным решил прикинуться? Одно не учёл, второй десяток летов тута сижу, и не таких хитрецов видывал.

— Нет надобности в сим. Коли обману, вона, — показал на клещи в дальнем углу, — отыграешься.

— И то верно. И где же твоё злато, а? Сюды без ведома хозяина ни единая душа не попадёт.

— Не об хане речь то веду. Назовись. А коли не хочешь, тако трапезничай да опосля за инструмент берись, а я подожду покуда.

Окончательно сбитый с толку палач опешил, помялся для вида.

— Мироном меня кличут, тархан темника Берди. Ну, — глаза его торжественно зажглись, — и где злато?

— Не торопись, Мирон. Будет тебе злато. Моё слово крепче персидского уклада. Прежде токмо следует цену обсудить.

— Какую такую цену! — Мирон окончательно запутался. — Азм ужо имя назвал.

— Как какую, а за что тебе злато платить? Имя то азм, для вежества выспросил, а ты что подумал?

— А-а-а. Ясно. Не выйдет. Не приму от родичей мзды. Берди лютый, так что пустой сие разговор. Ты, коли не заметил, на цепи висишь. За жизнь твою ныне и половины алтына не дадут, а всё чего-то сторговать хочешь. Нет, всё же ты гость.

— Родичей звать не надобно. Злато тебе отдам, и немедля. Ибо кудесничать умею.

После этого Мирон ощутимо напрягся, видимо слух о странном купце и его механизмах дошёл до него в каком искажённом виде, как это обычно бывает при сарафанном радио. Палач долго мялся, а после спросил c некоторой опаской: