До вечера провёл время с пользой, еще и обедню в церквушке отстоял, а то всякие слухи про меня пошли.

На пир заявился в хорошем настроении. Князь с женою хоть и встретил у крыльца, спустился споро и относился с вежеством. А как по-другому, давил авторитетом жёстко — барабанщики, горнисты, малые фейерверки. Помимо рынд в сопровождение взял три десятка всадников и столь же алебардистов. Одеты они у меня были с иголочки, доспехи начищены, на солнце блестят, и идут на абы как, а строем, ещё и песню поют. Ага, ту саму из фильма «Иван Васильевич меняет профессию», которую на местный лад переложил:

Зелёною весной

Под старою сосной,

С любимою Ванюша прощается.

Кольчугою звенит,

И нежно говорит:

«Не плачь, не плачь, Маруся-красавица».

Маруся молчит и слёзы льёт,

От кручины болит душа её.

Кап-кап-кап, а из очей Маруси

Капают слёзы на рожон.

Кап-кап-кап, а из очей Маруси,

Капают горькие, капают, кап-кап,

Капают прямо на рожон.

Пели её мужики с душою, громко и город гудел. Людям нравилось, и они собирались округ, сопровождая выход князя Воротынского и его диковинных воев, другая часть городских на торге собралась, где вовсю разворачивались представления и конкурсы, отчего создалось впечатление, что приехал Князь Великий, не меньше. Я ведь ещё и монет раскидывал, самых худых, но серебряных, чем окончательно шаблон порвал.

Вои княжеские и бояре напряглись. На Руси не было принято с такой свитой в гости идти, но, когда большую часть оставил у ворот при тереме, успокоились. Тем более после здравниц началась самая приятная часть, вручение подарков. Набежала куча сродственников — двоюродные и троюродные дяди по матушке, кои задрав нос оттесняли прочих. Князю досталось зеркало и латный доспех (я их для всех князей по дороге по штуке заказал и тройку запасных) Боярам ножи из дамаска и шапки-мурмолки, отороченные кроличьим мехом «под соболь» и вышитые золотой канителью, верхушка из синей замши, а заколка украшена большим искусственным янтарём. Для меня дишманский вариант, а для бояр и такой предмет одежды моментально стал поводом для гордости и зависти для тех, кто его не получил.

Женская часть получила бус цветных из галалита, янтаря и стекла, зеркал малых, кремов великое множество и прочей косметики в виде подарочных наборов. Молодые девицы, кои отвечали у меня за это направление, прилагались для овладения. Как ни странно, но косметикой на торге мужики бородатые торговали, а я посчитал это неправильным и готовил торговых агентов-демонстраторов из прекрасной половины.

Резная берестяная коробочка из набора включала: зеркальце, духи, шампунь и бальзам для волос, мыло обычное и жидкое, лак для ногтей с шаблонами, зубная паста и щётка, два крема, помада в выдвижном флакончике, пудра, тушь с щеточкой, румяна ароматизированные четырёх оттенков. Вроде ерунда, а на деле совершенно другой уровень по сравнению с тем, что есть, тем более все наборы разные, отчего дамы немедленно начали обмениваться друг с дружкой.

Некоторые получили пяльцы-рамки с барашками, кои можно крепить на любой стол, вращать на триста шестьдесят градусов и накручивать ткань на ролик, а к ним нити цветные с иголкой, ножницы малые, добрый отрез белёной ткани с цветными нитями и канителью, напальчник и шаблоны для вышивки. Были и держатели для круглых, овальных или квадратных рамок, похожие на робота-манипулятора, мы такие приспособили для столярного цеха на потоке делали. Станочки для вязания, цветные шерстяные нити в клубках и спицы алюминиевые!Это было в новину, ведь их на Русь начали завозить лишь при Петре I из Венеции.

Фурор в женской части творился не меньший, чем в мужской. Повезло, что подарки «тиуны» раздавали. Хотя статус мой был многим неясен, но сам факт, что молодой князь не женат давал широкий простор, и бояре, как бы невзначай, показывали своих кровинушек и многие из которых были очень даже ничего. Косы в руку толщиной, брови соболиные и высокие, все как на подбор. Всё же хорошее питание на протяжении поколений давало о себе знать. Хотя прямо в лоб со сватовством не подкатывали, изучали больше реакцию.

И хотя пир традиционно проходил в мужской половине, за пределами палат женщины ходили где хотели, что меня, честно говоря, удивило. По всей видимости более строгие разграничения домостроя появились по мере усиления правоверной церкви и соответствующего закручивания гаек в гендерных отношениях. А пир? Пир прошёл как обычно, хотя по изобилию рыбных блюд и количеству-стерлядей он переплюнул всё, что здесь видел. Ещё и блюда объявляли, торжественно:

— Караси в сметане, стерлядь верчёная и фаршированная репой, щуки валяные, солёные, бочковые...

Сам же князь был пузат, малого роста и болтал без умолка, похваляясь без мер. Против Калиты публично он не бузил, но в светлице же, оставшись наедине, немедленно вылили на меня целый ушат жалоб на тестя и его бояр. Не думаю, что открыл Америку, но каждый первый князь тоже самое мне расскажет. Калита за время своего правления настроил против себя всех соседей. Князь выспрашивал и про зелье, и про воев, и что с Костромой я решил делать, аккуратно между тем зазывая в союз с Тверью и Новгородом. На что я ему кивал, соглашался, что Калита плохой дядя, но ничего конкретного не обещал, сославшись на то, что покуда с дядей не урегулировал вопрос с волостями, ни с кем воевать не намерен. Говоря в двух словах, отделался туманным двусмысленными намёками, ибо ни в какие союзы и лезть не хотел. Нет смысла, вот когда Калита и Узбек с Гедимином с карты сойдут, там и посмотрим. Распрощались добрыми друзьями, а прочим своими поступками показал — со мною лучше решать дела добром.

В Ярославле остались ещё на день, а после без остановок шли до Усть-Шексны, время то здорово поджимало. Все эти перипетии сбили график. Ныне девятое ноября и ночами водоходы порой прихватывал первый лёд, а впереди самая тяжёлая части пути. Успеть бы до Бела-озера прежде, чем Карачун реки схватит.

В Усть-Шексне затарились рыбой по полной и двинулись по Шексне вверх. В низовьях река довольно широка, потому шли споро, и не только мы. Движение в обе стороны было оживленное, осложнённо тем, что реку то дело перегораживали стерляжьи канаты — местная приспособа, которую кроме как на Шексне более нигде не встречал.

Брали рыбаки ветки черемухи, в три пряди и крутили их с помощью деревянных крюков с одного конца и деревянного барана, завивающего все три пряди вокруг, с другого. Канат закидывается следующим образом: один конец его прикрепляется к берегу, другой с деревянным якорем о трех рогалях, между которыми опутаны каменья для груза, завозится в реку и погружается на дно перпендикулярно течению. Затем, на черёмуховых же поводках, скрученных в две пряди, прикрепляются к канату кужи большие с обращенными внутрь горлами кувшины, сплетенные редкою вязью из ивовых прутиков. Таких куж на каждый канат десяток навивается, и чтобы поплавок не тонул, под горло закладывали его камнем. Быстриною кужи прибивает ко дну плотно, и стерлядь, идущая против течения, заходит туда. С одно такого каната до сорока пудов стерляди рыбаки собирали, лично видел!

По Шексе в старой жизни я плавал и не раз, но после войны, когда реку уже запрудили, сформировав Рыбинское водохранилище, чем здорово спрямили путь, с скрыв многочисленные перекаты, мели и пороги. Название реки происходит от вепского sohein — «болотная трава», потому что в низинах Шексна течет по болотистой местности.

Берега Шексны состоят преимущественно из глины и ила, плотно осевшего слоями и окрашивающегося то в черный, то в темно-синий, то в бледно-зеленый и красный цвет, местами с тончайшими прослойками железняка. В этих илистых массах шекснинских берегов зарождается множество речной живности и планктона, служащих пищей для рыбы, этим и объясняется высокое качество шекснинской стерляди. Личинки местные обитают в круглых норках, прорытых ими горизонтально по направлению к воде, а весною вылетают прямо из берегов в виде мухи, и Шекснинские мужики дали этому насекомому, в несметном количестве бороздящему просторы, название метлицы, по сходству с зимней метелью.