Выступать на активе сталевар наотрез отказался. Но выводы для себя сделал. Потом, когда вошел в настоящую силу, сказал однажды Батиеву:

— Спасибо, секретарь, за науку!

Батиев тонко разбирался в людях, умел чувствовать чужую обиду и боль.

В военные и послевоенные годы много было надломленных и неустроенных судеб. Среди молодых рабочих чуть ли не каждый второй остался без отца, без старшего брата. К этим осиротевшим и порой трудным ребятам Павел Иванович подходил с особой меркой: сперва отогрей, помоги, расположи к себе, а потом уж требуй!

Мне говорили, что в своем кругу молодые мартеновцы нередко называли Батиева батей:

— Надо зайти к бате посоветоваться.

Или:

— Батя так меня пропесочил, что будь здоров! Ничего от него не утаишь — все знает! А чего и не знает, то не заметишь, как сам ему расскажешь…

Провожая нас, Алексей Григорьевич Трифонов задержался на лестничной площадке:

— Вот здесь, за этой дверью, жил наш Павел Иванович. Здесь живет хорошая его семья.

Каждый раз, приезжая в Магнитогорск, даже если поездка ограничена считанными днями, я непременно бываю в библиотеке металлургов — одной из лучших профсоюзных библиотек страны.

И на этот раз я пришла в эту заповедную прохладную тишину, нарушаемую лишь шелестом страниц и приглушенным говором возле абонемента, барьер которого, теснимый непрерывным книжным притоком, еще на несколько метров придвинулся к входным дверям.

— Сколько у вас читателей? — спрашиваю директора библиотеки Валентину Александровну Петренко.

— Тридцать пять тысяч человек.

— А книг?

— Свыше трехсот пятидесяти тысяч.

Мне невольно подумалось: если бы все эти книги сложить одна к другой, какая бы длинная получилась дорога!

А начиналась она, как начинаются все дороги: с первого шага, с еле различимой тропинки…

В 1932 году из Днепропетровска приехала в Магнитогорск Соня Константиновская, молодая яркоглазая девушка, библиотечный работник.

— Очень хорошо! — обрадовались в завкоме металлургов. — Нам нужно скорей создать библиотеку. Беритесь!

Слово «беритесь» в те годы звучало как «боритесь!».

Софья Моисеевна была к этому готова.

Приняла она книжный фонд — шестьдесят семь потрепанных книг, сиротливо жавшихся друг к другу на двух полках единственного книжного шкафа. Комнатка, громко именуемая библиотекой, была крохотной и помещалась в двухэтажном рубленом доме, который на фоне бараков и землянок казался крупным зданием.

— Могло быть хуже, — решила Константиновская.

Как она работала! Энергичная, настойчивая, обаятельная, она обладала счастливой способностью «обрастать» добровольными помощниками. Лично для себя она никогда ни о чем не просила. Но когда речь шла о ее детище — библиотеке, Софья Моисеевна могла проникнуть куда угодно. Слово «библиотека» произносилось ею с большой буквы. Того же она требовала и добивалась от всех. Константиновская была убеждена, что будущее Магнитки определяют не только домны и мартены, но и книги.

О людях, равнодушных к книге, она говорила с сожалением. Зато слово «книголюб» в ее устах звучало как высшая похвала!

Разбудить в человеке интерес к чтению, научить его видеть в книге учителя, друга и помощника — в этом видела Софья Моисеевна высокое призвание библиотекаря.

Трудно найти на комбинате человека, который бы не испытывал глубокой признательности к коллективу библиотеки металлургов.

Сберегая дорогое время своим читателям, библиотека передала значительную часть своих фондов цеховым филиалам, создала густую сеть передвижек, организовала работу книгонош, настойчиво искала новые формы пропаганды книги, формы массового приобщения людей к систематическому серьезному чтению.

Библиотека помогала заводу готовить собственные кадры мастеров и рабочих, отлично знающих свое дело.

Софью Моисеевну хорошо знали на книжных базах и в букинистических магазинах Москвы и Ленинграда. Ее маленькими сильными руками отобраны десятки тысяч ценнейших книг, которыми могла бы гордиться любая столичная библиотека.

Мы — ее друзья и читатели — всегда с нетерпением ждали возвращения Софьи Моисеевны из очередной командировки.

Сияя своими огромными карими глазами, она радостно знакомила нас с привезенными сокровищами. Как бережно брала она их в свои смуглые крепкие руки! Только человеческая жизнь ценилась Софьей Моисеевной более, чем хорошая книга.

Если Константиновская была чем-то огорчена или озабочена, мы добродушно шутили:

— Не иначе кто-то «зачитал» книгу!

Помню, как она однажды отчитывала инженера заводоуправления, которому был доверен единственный экземпляр очень нужной технической книги. И он ее потерял! Взамен утерянной инженер принес отлично изданный том «Анны Карениной». Но Софья Моисеевна была неумолима:

— Толстой у нас есть в десятках экземпляров. А та книга — единственная. Вы понимаете — единственная!

Когда инженер ушел, дав слово во что бы то ни стало добыть редкую книгу, Константиновская огорченно проговорила:

— Мне куда легче терять собственные вещи, чем книги, принадлежащие всем.

И в этом не было ни грана рисовки…

Личная жизнь Софьи Моисеевны не сложилась. И все равно она чувствовала себя счастливой. Была жизнерадостна и доброжелательна… Разве любить свое дело и знать, что ты необходима людям, очень многим людям, — разве это не есть счастье?

Бывают судьбы, ярко освещенные подвигами, крупными событиями, значительными поступками.

Жизнь Софьи Моисеевны Константиновской состояла из подвигов неброских, по отдельности почти незаметных.

Это как намыв золотого песка. Одна песчинка к другой, вторая к третьей — и так из года в год, из десятилетия в десятилетие, до той самой последней березки…

«Низкорослая лошаденка ничего здесь не может понять. Здоровенные парни взобрались на плечи земли и мозолистыми руками по-свойски толкают грядущее в бок».

Так писал Арагон о первых строителях Магнитки.

Одним из парней, «толкающих в бок» грядущее, был Сергей Сосед, приехавший на великую стройку с Украины. И хотя было ему в ту пору неполных двадцать лет, за его плечами горбились годы батрацкого труда. С восьми лет пас овец, батрачил на кулаков.

Все образование — школа ликбеза. Все имущество — смена белья. А на самом — холщовая рубашка да штаны, покрашенные бузиной в темный цвет.

Сейчас, когда смотришь на былое с расстояния прожитых десятилетий, можно с улыбкой вспомнить, как выглядела та холщовая одежда после прохождения через парилку, краска местами сошла, образовав светлые проталины. Так и ходил парень пятнистым оленем, пока на заработанный червонец не справил себе новой одежды.

Работал сперва на строительстве первой домны. Котлован рыли вручную, лопатами.

— Каждый сам себе — экскаватор! — В светлых глазах Сергея Андреевича словно отсветы далеких костров, что горели ночами на огромных пустырях палаточного города.

Возле костров длинными осенними вечерами хорошо пелось и мечталось. Одни мечтали стать доменщиками, другие — варить сталь, а он, Сергей Сосед, вынашивал другое. Решил стать машинистом экскаватора, добывать для завода насущный хлеб руды, таившей в себе великую силу.

На руднике, толкая нагруженную вагонетку, любил думать о том, чем станет эта рыжая руда — тракторами и самолетами, автомашинами и крышами новых домов, надежной танковой броней и кузнечными молотами…

Одним из первых на руднике получил Сергей Андреевич право управлять экскаватором. Сначала работал на иностранных машинах, а потом пошли свои — более мощные и надежные.

На работу приходил за два, а то и за три часа до начала смены. Наблюдал, как работают товарищи, учился у них.