И вот мы вчетвером во главе с Верблюдом отправились на площадь Тяньаньмэнь. В это время желающих приобщиться к истории было не так много, лишь изредка нам встречались небольшие группки людей. Мы прошли по серой каменной мостовой, хранившей память о событиях, произошедших более 600 лет назад, увидели огромный двор с необъятным залом. И немедленно в нашем сознании рухнула вся «священность» этого места. Позже, поразмыслив, я понял, что рухнуло не величие, оно как раз никуда не делось. Исчезли иллюзии о том, что величие это недосягаемо. По крайней мере, иллюзии исчезли у меня. Запретный город, как только вы приблизитесь к нему, выглядит уже не таким внушительным. Он монументальный и холодный, от него не исходит притягательное тепло, поэтому людей он не привлекает. Это как воображаемый, источающий сияние бог, который внезапно появляется перед нами и оказывается в реальности простым стариком в «шапочке из дынной корки»68. Ну как после этого можно считать его богом? Как верить в него? То же самое относится и к Запретному городу, к его красным стенам, глазурованной черепице, громадному просторному двору, толстым выцветшим алым колоннам галерей, к экранам из серо-голубого камня с девятью драконами и карнизам в лучах заходящего солнца. Драконы здесь повсюду: они вырезаны на каменных ступенях, на креслах и кроватях, куда ни посмотри – везде изображения или статуи драконов. На закате подобное великолепие выглядело холодным и мрачным, Запретный город казался призрачным, было не по себе и хотелось скорее бежать оттуда.

Верблюд сдержал обещание. В тот вечер после посещения Запретного города он повел нас в малюсенький ресторанчик в переулке за улицей Фую (позже ресторан этот стал самым известным частным заведением в Пекине) и угостил. За столом, набив полный рот арахисом, Верблюд поднял бокал пива и призывно провозгласил:

– Ну, вперед, старики! Пекин – это не страшно. За всю историю ни один император не был пекинцем. Иностранцы всегда пробивались в столице и захватывали ее! Мы будем новым поколением оккупантов! Давайте выпьем! – Отмечу, что в речи моего друга «Пекин» выступал не как город даже, а как символ эпохи. Мы все четверо дружно подняли бокалы.

Напились изрядно. Пьяный Верблюд выводил песню «Цветок», хорошо известную на его родине, на северо-западе Китая:

– О преграду лошадь зацепилась –

Я упал в сплошную пустоту…

Кровь по лезвию ножа струилась,

Сердца боль терпеть невмоготу… 69

Все были тронуты до глубины души. Верблюд пел, а мы пили пиво и плакали. Казалось, сама судьба свела всех нас вместе. И я сразу вспомнил, как на конкурсе в литературном клубе факультета китайской филологии Верблюд выиграл первый приз именно с этой песней.

Однако на следующее утро, как только проснулся, я услышал, что друг мой отчаянно на кого-то орет.

– Мудак! Ты ведь сам просил нас приехать! Вспомни, сколько раз ты мне звонил и умолял об этом! Ты меня уговорил, я собрал своих ребят, мы все уволились, а ты, сукин сын, передумал? Ты не мог мне раньше сказать? Ты за свои слова вообще не отвечаешь? Если сегодня же не объяснишь мне, в чем дело, клянусь, я тебя убью!

От рева Верблюда проснулись все. А ведь какой сладкий сон я видел! Будто сижу на облаках, а на меня сыплются сверху банкноты – много-много банкнот, – и я их пересчитываю. Прямо как в песне, я катался на пышных облаках и словно «небесный дозорный, смотрел на тысячу рек»70! Но как только открыл глаза, облака исчезли. Я будто упал с небес во все те же сырые катакомбы и сразу понял: что-то не так.

Как сговорившись, мы с парнями соскочили с кроватей и бросились к дверям, ведущим в коридор. Мы были в панике, тупо смотрели на Верблюда, а он сосредоточенно ходил взад-вперед по проходу.

Увидев нас, Верблюд вздрогнул, потом вдруг подпрыгнул и нарочито громко крикнул:

– Немедленно собирайте свои вещи, парни, и уезжайте! Сейчас же все отсюда уходите! А я сведу счеты с этим ублюдком!

Напротив Верблюда стоял толстый мужчина в военном мундире. У него была огромная голова с большими ушами и необъятная шея. Он производил впечатление богача, на ремне у него висел пейджер (в то время они были в моде). Толстяк смотрел на Верблюда удивленно и все повторял:

– Брат, дорогой мой, послушай, не кипятись, я все объясню…

Но Верблюд продолжал кричать:

– Да какой я тебе брат! Какого черта? Я не твой брат. Ты подлый лжец! С этого момента между нами все кончено! Все!

Тут из своих каморок стали выглядывать разбуженные ором незнакомцы:

– Что за шум? В чем дело?

Толстяк стушевался, сообразив, что все обитатели катакомб сейчас станут свидетелями скандала, и попробовал увести Верблюда наверх.

– Брат, – взмолился он, – давай поднимемся и поговорим наедине. Давай выйдем на улицу! – он потащил Верблюда вверх по ступенькам.

Я, Ляо и Чжу, все трое, многозначительно посмотрели друг на друга. Мы были ошарашены.

– Что за хрень? – рыкнул парень из Хубэя. – Кто-нибудь понимает, что происходит?

Когда Верблюд вернулся и зашел в комнату, мы поняли: случилось нечто неприятное. Лицо нашего лидера побелело. Какое-то время мы сидели и молча смотрели друг на друга. Затем Верблюд резко встал, засучил рукав и начал здоровой рукой хлестать себя по лицу с такой силой, что мы чувствовали движение воздуха. Он бил себя и бил, а мы смотрели на него, как бараны.

Наконец он успокоился, поклонился и торжественно произнес:

– Братья мои! Родные! Я прошу у вас прощения!

И снова меня поразило то, какое сильное влияние на меня имел этот человек. Я в очередной раз понял, что он на многое способен. Мы трое приехали в Пекин по его первому зову. Он позвал нас зарабатывать деньги. В письме он обещал: «Мы будем сражаться с тиграми и есть их добычу. Мы заработаем целое состояние!» План у Верблюда был грандиозный: нам нужно было «переосмыслить» сто книг. Все – классические китайские тексты, классика из классик. Он воодушевлял словами: «Особенно нас интересуют конфуцианство и даосизм. Это не только китайское достояние. Это достояние всего человечества. Китайская цивилизация насчитывает пять тысяч лет, и если на свете есть бог, то это – Конфуций!»

Каждого из нас Верблюд заверил: «У тебя прекрасное образование, ты хорошо владеешь словом и знаешь историю. Ничего не бери с собой. Только ручку. Это наше главное оружие, чтобы покорить Пекин. Мы не просто так туда едем, нам нужны слава и богатство! И мы этого добьемся! У нас отличный план: использовать наше культурное наследие, оно поможет нам сделать деньги из ничего. Через три года, а может, и раньше мы станем миллионерами! И хотя мы «прохиндеи», продавать будем «классическую культуру». Можно сказать, мы очень порядочные люди».

Но теперь Верблюд сообщил нам, что книготорговец Вань передумал. Он начал бизнес с того, что продал несколько романов Цзинь Юна71 и Лян Юйшэна72 о боевых искусствах. С прибыли хотел издать книги величайших культурных деятелей, но передумал, то есть не выполнил обещание, данное Верблюду. Как же Верблюд был зол!

– Этот мудак считает, что «сочинять» классику слишком хлопотно. Он боится, что придется отдать текст на проверку подлинности, и, если эксперты что-то заподозрят, он, Лао Вань, обанкротится. Ведь деньги не удастся вернуть. Слишком рискованно за это браться. А если не получится напечатать и продать наши труды, то он потеряет бизнес. Так что он передумал.

– У меня в кошельке всего несколько монет, – вздохнул Ляо.

– Это конец! – покачал головой Чжу.

Нам ничего не оставалось, кроме как посыпать голову пеплом. Мы все уволились, назад пути не было. Комната, где мы сидели, наполнилась едким дымом, она была крохотной, слишком маленькой для четверых. В глубине души каждый из нас корил себя за то, что слепо доверился Верблюду. И его авторитет резко пошатнулся. У нас не было ни денег, ни еды. Порывшись в карманах, наскребли в общей сложности один юань и восемь мао.