Я семечко.

Я посажу себя в этом городе.

Я созревшее семечко. Я вызревал двадцать лет.

Говорю вам, у меня серьезный багаж за спиной. У меня было много учителей. На родине каждая травинка была моим учителем…

До того, как мне исполнилось двенадцать, я изучил три тысячи масок, попробовал все виды полевых трав и видел все виды жизни и смерти.

Отныне мое существование будет наполнено событиями. Их невозможно предугадать. У меня 5798 му1 земли (без учета фундамента), почти 6000 глаз (может, некоторые из них слепы или полуслепы, но все их внимание приковано ко мне) и почти 3000 ртов, которые не заставишь молчать: они и мертвого уболтают, и живого в могилу сведут своими разговорами, можно утонуть в брызгах их слюны.

Причина, по которой я выставляю себя на всеобщее обозрение, заключается в том, чтобы дать вам понять: в этом мире люди отличаются друг от друга. У каждого свой опыт. Детство и отрочество человека или, иными словами, его багаж могут оказать влияние на его жизнь. К примеру, в моем подсознании звонок телефона вызывал такой же резкий испуг, как и лай собаки. Однако сейчас все изменилось. Собака тоже прибыла в город.

Вы наверняка хотите спросить, чего я боялся больше всего первые десять лет после приезда, и я отвечу: телефонных звонков. Каждый раз, когда звонил телефон, моя душа наполнялась тревогой. Иногда казалось, что я – клин. Клин, который с силой вогнали прямо в сердце города.

Несмотря на то, что был ростком, я не знал, можно ли пустить корни в эту бетонную площадь, дабы взрасти мощным деревом. Меж тем на родине предки ждали меня, чтобы посадить в собственной тени.

Тридцать лет назад, когда я приехал в провинциальный центр и сошел с поезда с багажом на плечах, сумерки уже опустились на землю. Передо мной простиралось бескрайнее поле фонарей, каждый напоминал бутон хризантемы. Но, увы, ни один из них не светил для меня. В сердце, однако, теплилось приятное чувство: у меня есть работа.

Я шел вдоль асфальтированной дороги, по которой один за другим проносились автобусы. Звенела в воздухе мелодия велосипедных звонков. Мимо тек нескончаемый людской поток. Я понимал, у этих людей есть пункт назначения: они возвращаются домой. У меня тоже была цель: рабочее место – вот мой ориентир. Торопиться мне было ни к чему, поэтому (а отнюдь не из-за отсутствия денег (тогда билет стоил 5 фэней2 за остановку и 1 мао3 – за три)), я решил не садиться в автобус. Хотел пешком исследовать город, в котором надеялся прижиться.

Проходя один перекресток за другим, я постоянно встречал сине-белые железные столбы с красными табличками, информирующими о маршрутах автобусов. Их было много. Каждый указатель соответствовал тому или иному маршруту. На каждом – перечислены все остановки на протяжении линии движения. И это вызывало чувство… близости с остальными людьми. Именно тогда я и решил стать жителем этого города.

Замечу, что тротуар, по которому я шел, представлялся мне красной дорожкой, и подобная ассоциация доставляла ни с чем не сравнимое удовольствие. По обе стороны тротуара ярко светили фонари. В их разноцветных лучах отражалось мое будущее. Мне нравилось треньканье велосипедных звонков, шипение тормозящих автобусов, такое уютное, приятное. И хотелось прокричать этому городу: «Ну, держись, я приехал!»

Во время прогулки я задавал себе много вопросов. А после, когда спустя один час и сорок шесть минут дошел до будущего рабочего места, внезапно потерял «направление». У входа в институт старик на проходной сказал мне:

– Рабочий день закончился. Завтра приходите.

Я заметил, что явился доложить о прибытии4.

Старик кивнул:

– Понимаю. Но сотрудники отдела кадров уже ушли. Возвращайтесь завтра в восемь утра.

Еще какое-то время я постоял в нерешительности, соображая, куда податься. Идти было абсолютно некуда. Перед глазами все поплыло, словно в тумане. И я отправился бесцельно шататься по улицам. О голоде не вспоминал! Думал лишь о том, как доковылять до вокзала, чтобы там, скукожившись, переждать ночь. И хотя в кармане лежал кошелек, а в нем – 126 юаней и 6 мао (столько удалось сэкономить во время обучения в аспирантуре), я даже мысли не допускал о том, чтобы остановиться в гостинице. К тому же, в то время еще не существовало удостоверений личности5, а для проживания необходимо было доказать, что ты – это ты. До момента, пока не доложу о своем прибытии в администрацию университета, я – неопознанное лицо.

Пока брел, в голове моей неожиданно появилась мысль: «Юцай!» И я за нее крепко ухватился. «Юцай… Юцай… Юцай…» – беспрерывно повторял, уже едва переставляя ноги.

Юцай – молочное имя6. Он такой же простой деревенский парень, как я. Сын У Лаогэня. По паспорту – У Юцай7. Три года он прослужил в инженерных войсках, а после дембеля стал рабочим в строительной компании.

Помню, как-то однажды летом он приезжал домой, и мы пересеклись. На нем была рубашка с драконом, на запястье блестели часы. «Наша строительная компания перебралась в региональный центр, будем возводить многоэтажки, – надменно проговорил тогда Юцай. – Приезжай, пообщаемся. Все приезжайте, посмотрите, где и как я устроился». Я понимал, что это пустые слова, он прекрасно знал: у жителей деревни нет возможности выбраться в город, даже предполагать это нелепо. Я дал ему право первого выстрела. И вдруг теперь я здесь – приехал!

Почему спустя столько лет я вспомнил о давнем разговоре с Юцаем? Между нынешними событиями и той встречей не было никакой связи. Или все же была? Я не мог ее найти.

Зима, мороз. Легкие снежинки опускались на землю, я продолжал брести по малознакомому городу. Обнимал встречные фонари (когда ночью прижимаешься к фонарным столбам, всем телом чувствуешь тепло, а от их яркости становится веселее на душе). В витринах универмагов пестрели разноцветные дубленки (в ту пору в городе это была самая модная зимняя одежда). И люди, спешащие мне навстречу, сплошь были одеты в новомодные тулупчики – коричневые, синие, рыжие, черные… Как только женщина надевала подобную вещицу и завязывала поясок, ее талия становилась тоньше, а бедра приобретали приятную округлость. (Позже и у меня появилась дубленка. Но к тому времени подобная одежда уже вышла из моды, и в городе ее никто не носил, разве что третьесортные проститутки.) Улица звенела модным ритмом – цок, цок, цок – плавной, полнозвучной мелодией, заставляющей сердце трепетать. Однако в деревне меня приучили к скромности, и я не осмеливался смотреть по сторонам.

Улицы и переулки в городе располагаются перпендикулярно. Я прошел напрямик от первой до десятой улицы8, затем свернул и прошагал от девятого до первого переулка, при этом пересек улицы Мира, Культуры, Хуан Хэ, Сельского хозяйства, а также Пекино-Гуандунское шоссе… Было уже очень поздно, снежинки плавно парили в небе. Снежная пелена в свете фонарей казалась розоватой. Цокающий ритм дорог был таким мелодичным, поэтичным.

Я вдруг почувствовал… запах мяты. Он исходил от света! Да-да, свет был колючим и мятным, и лучи его расходились во все стороны. Куда бы я не повернул, запах мяты преследовал меня. Ноги мои отяжелели, мысли начали путаться. Я использовал «метод ассоциаций», «метод исключения понятий», «метод фонетической памяти», и все время думал о Юцае. На каждом перекрестке я останавливался и смотрел на дорожные указатели, а потом передо мной вдруг всплывало лицо Юцая…