– Да, забот немало, у меня же жена нездоровая, нужен уход.

– Видно, какая-то нужда очень серьезная привела вас сюда.

– Да, у меня к вам срочное дело, – ответил Алексей Федорович и прошел вовнутрь помещения.

Они поднялись на второй этаж, где располагалась сама контора, Николай сел за свой стол, а Алексей Федорович – напротив его.

– Может, пришли в партию нашу вступить, надумали наконец-то? – сказал Николай.

– Нет, вы же знаете, я не социалист, я в Бога верую. У меня к вам одно поручение.

– Ну, можно и Бога не отрицать, и социалистом быть. Так какое поручение?

– Скажите, Николай, много ли в вашей организации женщин?

– Это секретные сведения.

– Мне очень нужно знать.

– Зачем?

– Мне нужно знать, кто является дамой сердца моего брата Ивана.

– А что, есть такие подозрения?

– Есть.

– И у кого?

– У жены брата моего, я вчера был у нее.

– И что она вам такого сказала, что вы приняли к сердцу правдивость ее доводов?

– Он с ней не живет как с женщиной уже две недели и дома бывает редко.

– И вы взялись выяснить это?

– Да.

– И вы думаете, Алексей Федорович, что она из наших? А сколько у меня хотя бы знакомых женщин, так, так же и у него, и они не состоят в нашей партии, а просто сочувствующие. И насколько верны ваши подозрения – это еще вопрос. Может, по салонам гуляет, там и обзавелся любовницей, а вы сразу на наших думаете.

– Я думаю, точны. Вы, сделайте милость, выясните этот вопрос.

– Я подозреваю, что вы еще кому-то рассказали о том, что ваш брат состоит в нашей партии.

– Я не мог не сказать, ведь гибнет один человек.

– Его жена? Я правильно угадал?

– Да, правильно, разрушается семья, и нужно ее спасти. У меня вот, – и Алексей Федорович достал бумажку, – у меня записка от нее к ней. Нужно передать.

– Вы зря принимаете в этом участие и взялись спасать то, что уже, наверное, не спасти. И еще выдали мой секрет, который я вам открыл. Вы даже не представляете себе опасность, которой себя и меня подвергаете.

– Это мой долг – спасти брата и его семью.

– Конечно, это великодушный поступок, но не мешало бы подумать о своей семье.

– Их Бог сбережёт.

– Вы же сами говорили только, что за ней уход надобен.

– Я и это теперь буду делать, и брата спасать, а еще у меня твердая надежда на Господа Иисуса и Деву Марию, что они мне помогут, еще и мать ее госпожа Хохлакова.

– Все это хорошо, конечно. Давайте свою записку, я должен знать, что она содержит, прежде чем начать действовать.

Алексей Федорович протянул послание, и тот, развернув, прочитал: «Жду вас каждую среду (29) в шесть вечера у Фридриксона в комнате № 7. Екатерина Карамазова».

– Вы представляете, прийти на эту встречу – это значит признать любовную связь. Никто не пойдет на это, Алексей Федорович.

– Но нужно найти какие-то пути, чтобы она пришла…

– Иначе что? Конец?

– Екатерина Ивановна не выдержит и погубит себя, а у них ребенок семи лет.

– Не знаю, как и быть, нужно мотив найти. Я, конечно, постараюсь, но ничего не обещаю. Вы же пока ничего не предпринимайте и держите язык за зубами, иначе все дело испортите! – строго сказал Николай.

– Так вы беретесь помочь мне?

– Я ничего вам, Алексей Федорович, не обещаю, но попытаюсь.

– Я очень на вас, Николай, надеюсь, а то мне и обратиться не к кому. Хоть в сыскное агентство иди, да и они так не помогут, как вы.

– Ну, ну, подождите меня хвалить, только надо сначала дело сделать, а там уж и благодарности источать в мой адрес.

– Все равно я вам благодарен, хоть взялись за это дело – и то уже меня радует.

– Давайте условимся так: если у меня ничего не получится, то я вас сам найду и скажу все, а если получится, то я не объявлюсь, у меня и так занятость большая, видите, сколько документов? – и он показал лежащие на его столе стопки бумаг. – Тем более нужно соблюдать большую осторожность, всюду шпионы Третьего отделения полиции по городу шныряют.

– Хорошо, на том и условимся! – согласился Алексей Федорович, встал со стула и протянул правую руку. Николай встал и пожал ее. – Тогда я пошел, унося с собой надежду.

– Если больше ничего не требуется, тогда идите. До свидания, Алексей Федорович. А вот в нашу партию вступить не хотите – это печально. Все грядет к обновлению нашей жизни, и надо быть не сторонним наблюдателем, а непосредственным участником.

– Я не могу этого сделать, потому что являюсь противником всякого обновления через кровь.

– Не будем развивать дальше дискуссию, а то поссоримся. Всего вам хорошего, Алексей Федорович! – сказал Николай.

Алексей Федорович повернулся и пошел к лестнице, ведущей к выходу. Оказавшись на улице, он довольно быстро поймал извозчика и поехал домой.

Этим же утром проснулся и Иван Карамазов. Он с трудом сел на кровати и стал пристально смотреть в одну точку на полу. Ему значительно полегчало, озноб спал, и его больше не лихорадило. Было как-то неприятно тихо, и только слышно было, как Маша копошилась на кухне. Он чувствовал слабость во всем теле, и еще к тому же голова была словно деревянная, и страшная сухость во рту.

– Маша, Маша, – позвал Иван Федорович.

– Слушаю, барин. Да вы весь голый, – явившееся служанка и удивленно, с усмешкой произнесла.

– Это тебя не касается, и это неважно. Принеси кружку кваса, – приказал Иван и залез под одеяло.

Услышав голос Ивана Федоровича, Катерина Ивановна проснулась и тяжело встала, а Родя все так же тихо спал. Она сразу пошла в их спальню. Тем временем Маша принесла квасу. Выпив его, он увидел свою жену.

– Катя, а ты что так рано встала? Кстати, который час?

– Около десяти, – сказала служанка.

– Маша, ты иди к себе, нам с Иваном Федоровичем поговорить необходимо, – сказала Катерина Ивановна.

– О чем?

– Ты вчера серьезно говорил об расставании?

– Ой, Катенька, избавь меня от этих разговоров, я слишком скверно себя чувствую. Придет время – и мы поговорим с тобой. А сейчас мне необходимо лечь, отдохнуть и успокоится.

Да, у тебя все глаза красные от переживаний и бессонницы.

Маша… – вновь позвал служанку Иван Федорович. И та сразу предстала на пороге. – Маша, застели мой диван в кабинете, я там намерен расположиться, – приказал Иван Федорович, надевая нижнее белье.

– Так, значит, это правда?

– Правда, неправда – оставим это на потом. Я не расположен ввиду моей болезни, Катерина Ивановна, вести полемику с вами.

– Так ты уходишь от нас? Скажи!

– Я же сказал, придет время – и все прояснится, – начал злиться Иван Федорович.

– Значит, это все правда, правда! Ты негодяй!!! – воскликнула и тут же расплакалась, Катерина Ивановна, убежав в детскую к Роде.

– Иван Федорович, все готово, – сказала, стоя на пороге, Маша.

Он посидел с минуту и, встав, тяжелой походкой пошел к себе в кабинет. Там, присев на застланный диван, крикнул снова Машу:

– Маша, неси сюда завтрак. Да и одежду, что на полу осталась, брось в стирку, – сказал Иван.

– Сейчас будет сделано, – ответила Маша и, захватив по пути пиджак, брюки, жилетку и носки, пошла на кухню.

А Катерина Ивановна, ни слова не говоря Ивану Федоровичу, разбудив сына, одела его во все самое теплое и, сама скоро собравшись, взяла Родю за руку, и они вместе вышли на улицу. Поймав извозчика, они поехали к крестной Роди – Клариссе Никаноровне Павлюченко.

Госпожа Павлюченко жила на Васильевском острове с отставным полковником кавалерии Павлом Степановичем в доходном доме купца первой гильдии Ермолаева.

Дверь открыла служанка.

– Я сейчас доложу, а вы пока раздевайтесь, – сказала она и скрылась за портьерой. Спустя минуту она вернулась вместе с Клариссой Никаноровной.

– Заходи, душа моя. Да на тебе лица нет, умер, что ли, кто?

– Нет.

– Слава богу. Ты сама-то здорова?