Вот некоторые мысли Петра Васильевича, переданные из Обдорска устно Конкиным для сведения и руководства общинникам Закавказья: «…нам предстоит еще борьба с милитаризмом, и, чтобы наши страдания не прошли бесследно, мы должны совершить ее. Предки наши много страдали за освобождение себя и потомков своих от ложных толкователей истинного божьего пути, — это от попов и всех церковных обрядностей. Их так же ссылали, как и нас, но в еще более отдаленные и худшие места: в Колу, Камчатку, заточали их в каменные столбы, где они выдерживали до двенадцати лет и умирали».

Веригин говорит, что духоборцам нужно отказываться от присяги и не идти в солдаты: «Но приступать к этому время будет впереди, а теперь мы должны подготовить себя к этому, и подготовить искренно, сознательно… Работать и трудиться надо. Но труд этот должен быть честный и справедливый, заимствовать труд от другого человека и пользоваться им несправедливо, даже предосудительно». Среди его поучений можно найти и такие: «Пьянства яко ада избегайте, воздержанные живут здраво и хорошо, от невоздержания рождается болезнь, от болезни — смерть. А о курении табака и причинении им вреда не нужно и объяснять».

«Не убий!» — главная заповедь для П. В. Веригина. Он исподволь готовил свой народ к поистине высокому гражданскому поступку — отказаться от военной и полицейской службы. Добиться этого было нелегко. Живя на Кавказе, под влиянием кавказских обычаев люди привыкли носить при себе оружие для защиты от частых набегов и разбоев или держали его дома как украшение. Но это противоречило учению отцов и дедов о непролитии крови. Об этом-то и напомнил единоверцам их новый вождь.

Многое в учении духоборцев было созвучно мировоззрению Л. Н. Толстого 80 — начала 90-х годов. Отсюда столь глубокий, длительный интерес Льва Николаевича к духоборцам, их борьбе с государством, к дальнейшей их судьбе после переселения в Канаду.

Знакомство Льва Толстого с духоборцами произошло в середине 90-х годов, сначала заочное — в переписке, а потом личное — с Петром Васильевичем Веригиным, а также с П. В. Планидиным, С. Е. Черновым, В. В. Веригиным, В. Объедковым, В. Верещагиным, И. Абросимовым, Н. Зибаревым и некоторыми другими.

В мае — июне 1895 года по всем гарнизонам, где служили духоборцы, прошла волна отказов от присяги и военной службы. Их стали арестовывать, отправлять в дисциплинарные батальоны, истязать. В ночь с 28 на 29 июня в духоборческих селах запылали огромные костры: горело сложенное в кучу оружие. Это означало, что духоборцы готовы терпеть посягательства на их жизнь и безопасность, но не позволят сами себе совершить насилие над другим человеком.

«Старички» духоборцы рассказывают, как это было: «Выбрали мы место, с давних времен назначенное для собраний, называемое Пещерой, которое находилось в трех верстах от Орловки, а от других селений наших еще дальше.

Собрались мы на это место, сложили в кучу все оружие, обложили дровами, углем, облили керосином — все это было заранее приготовлено — и зажгли. Народу присутствовало до двух тысяч человек. Так как об этом деле мало кто знал, то, видя пламя костра необыкновенной величины, ночью пришли многие из армянских и татарских селений и дивились этому делу.

За это время сотник Прага, узнав, что случилось сожжение оружия, сообщил высшему правительству, и из Александрополя было выслано два батальона пехоты и из Ардагана две сотни казаков, чтобы учинить экзекуцию. И казаки начали бить нас по чему попало и топтать лошадьми, и сильно избили тех, кто был снаружи, а те, которые были внутри, едва не задохлись от давки. Били так жестоко, что по всему месту, где мы стояли, трава покраснела от крови».

Потом начались экзекуции по аулам. И снова переселение. Духоборцев стали расселять по 5, а иногда 10 семей в татарские и другие иноверческие аулы. И снова они были разорены, снова им грозила голодная смерть.

Сопротивление было огромное. В Екатериноградской крепости оказалось 36 человек, в Тифлисской тюрьме — 13, в Елизаветинской — 120…

В воззвании «Помогите!», послесловие к которому написал Лев Толстой, сообщалось, что более четырех тысяч человек, в том числе женщины, старики и дети, страдают и умирают от голода, болезней, истощения, побоев, истязаний и преследований русских властей.

Лев Николаевич с волнением следил за всеми трагическими событиями на Кавказе, обращался к власть имущим с письмами, к широкой общественности России, Европы и Америки с воззваниями о помощи этим мужественным, кротким и сильным людям.

В статье «Две войны» (в эти годы велась американо-испанская колониальная война) он писал: «В христианском мире идут в настоящее время две войны. Правда, одна уже кончилась, другая еще не кончилась, но шли они обе в одно и то же время, и противоположность между ними была поразительна. Одна, теперь уже кончившаяся, была старая, тщеславная, глупая и жестокая, несвоевременная, отсталая, языческая война испано-американская, которая убийством одних людей решала вопрос о том, как и кем должны управляться другие люди. Другая война, продолжающаяся еще теперь и имеющая кончиться только тогда, когда кончатся все войны, — это новая, самоотверженная, основанная на одной любви и разуме, святая война — война против войны, которую уже давно (как это выразил В. Гюго на одном из конгрессов) объявила лучшая, передовая часть христианского человечества и которую с особенной силой и успехом ведет в последнее время горсть людей — христиан, кавказских духоборов, против могущественного русского правительства…»

Когда я в тот первый раз летел в Канаду, мне вдруг подумалось: «Мы летим в скоростном лайнере уже 8 часов, до Монреаля еще 3 часа полета, но нам кажется, что мы в воздухе уже целую вечность и что Канада невероятно далеко. А каково же, должно быть, было духоборцам, простым малограмотным крестьянам — женщинам, старикам, детям, плывшим из Батума почти месяц, выдержавшим и качку и непогоду?! А главное, мы знаем, куда летим, а они плыли в неизвестность, они прокладывали для своего народа новые пути».

Вот как это было, по рассказу Сергея Львовича Толстого — старшего сына, не только современника событий, но и активного их участника, одного из организаторов переселения:

«В начале сентября (1898 г. — И. Т.) в Ясную Поляну приехали с Кавказа два духобора из числа расселенных — Иван Абросимов и Николай Зибарев. Они сообщили моему отцу, что все духоборы-постники бесповоротно решили переселиться в ближайшее время, что если им не помогут переселиться в Америку, то они просто перейдут через границу в Турцию или переплывут в Румынию.

Расселенные не могли продолжать жить так, как они жили: выселенные из своих домов в низменную, нездоровую местность, живя среди бедного грузинского населения, повально болея лихорадкой и трахомой, без заработка, без права отлучаться, без надежды на улучшение своего положения, они проедали свои последние деньги и вымирали».

Из 4 000 расселенных за два года умерло более 1 000 человек. Приблизительно около 1 000 человек уплыли на Кипр. Оставшимся 2 000 человек необходимо было эмигрировать, и как можно скорее. За ними решили эмигрировать и часть елизаветпольских (около 1 500 человек), и часть карсских духоборов (около 3 000 человек).

В то время в Англии делом духоборческой эмиграции занимались квакеры, В. Г. Чертков и его помощники. Выяснилось, что благодаря посредничеству П. А. Кропоткина и его приятеля профессора в Торонто Джеймса Мэвора канадское правительство настаивало на том, чтобы переселение основной массы духоборов состоялось не раньше весны будущего года: теперь же, осенью, оно соглашалось принять только сто семейств.

Среди тех, кто помогал организовать это сложное дело — переезд, как оказалось впоследствии, свыше 7 тысяч человек, целыми семьями, и старых, и малых, — были единомышленники Толстого, а также такие деятели русского революционного движения, как П. А. Кропоткин, В. Д. Бонч-Бруевич, В. М. Величкина, известные общественные и религиозные деятели Англии, Германии, Америки.