Гости в один голос ответили: “Мы, маленькие люди, жадны. Когда принесли пищу, мы, опасаясь, что ее не хватит, вздохнули. В середине еды мы стали укорять себя — разве у нашего господина может не хватить еды?! — и поэтому вздохнули во второй раз. Когда вы, господин, закончили есть, нам захотелось, чтобы ваше сердце благородного мужа было таким же, как желудки у нас, маленьких людей, желания которых иссякают, едва они насытятся, поэтому мы и вздохнули в третий раз”.

Сянь-цзы воскликнул: “Превосходно!” и отказался принять подарки от жителей Гэнъяна.

В сражении у города Сяи[1753] Дун Ань-юй[1754] совершил многочисленные подвиги, за что Чжао Цзянь-цзы решил наградить его. Дун Ань-юй стал отказываться от награды, но Чжао Цзянь-цзы хотел непременно вручить ее.

Тогда Дун Ань-юй сказал: “Когда я был молод, меня рекомендовали на должность чиновника, держащего в руках кисть, я я помогал вам составлять приказы и, сообразуясь с созданными прошлыми поколениями законами, укреплял среди чжухоу чувство долга, однако вы, господин, [никак] не отметили этого. Достигнув зрелого возраста, я отдавал все силы, занимая должность начальника военного приказа, в результате негодяи не смели появляться. Состарившись, в одежде с черной каймой, в высоком головном уборе, в кожаных наколенниках и подпоясанный поясом, я исполнял обязанности управляющего, и народ не помышлял об измене. [Однако вы никак не отметили этого.] Теперь, когда я в одно прекрасное утро совершил безумный поступок, вы говорите: “Хочу непременно наградить вас!” Поскольку вы награждаете меня за безумный поступок, мне лучше бежать”.

[Сказав так, Дун Ань-юй] поспешно вышел. После этого Чжао Цзянь-цзы освободил Дун Ань-юя от награды.

Чжао Цзянь-цзы приказал Инь До[1755] управлять городом Цзиньян. Инь До попросил указаний, сказав: “[Вы посылаете меня] для сбора шелка [в виде налога] или же для защиты этого города?” Цзянь-цзы ответил: “[Конечно], для защиты города!” Инь До сократил количество дворов [в Цзиньяне][1756].

Цзянь-цзы, наставляя Сян-цзы[1757], сказал: “Если во владении Цзинь произойдут смуты, не считай Инь До молодым, не считай, что Цзиньян лежит далеко, а непременно ищи там убежище”.

Чжао Цзянь-цзы приказал Инь До управлять городом Цзиньян, сказав: “Обязательно снесите валы, [построенные Чжунхан Инем и Фань Цзи-шэ во время осады города]. Если, приехав в Цзиньян, я увижу валы, то буду считать, что увидел Чжунхан Иня и Фань Цзи-шэ”. Инь До выехал в Цзиньян, где, наоборот, увеличил высоту валов.

Цзянь-цзы, подъехав к Цзиньяну, увидал валы и в гневе воскликнул: “Обязательно убейте Инь До, только после этого я въеду в город”. Дафу стали просить за Инь До, но Чжао Цзянь-цзы не согласился с их просьбами, сказав: “Этим я лишь прославлю своих врагов!”

Выступивший вперед Ю У-чжэн[1758] сказал: “Некогда [ваш дед], ныне покойный дафу Вэнь-цзы[1759], спасаясь в юном возрасте от беды, жил при Мэн-цзи во дворце правителя[1760]. Он соблюдал сыновний долг, что позволило ему сделаться дафу, наставляющим сыновей правителя и сановников; он отличался почтительностью, что дало возможность повыситься по службе [и стать сановником]; обладал воинскими доблестями, благодаря чему занял пост старшего сановника; отличался мягкостью, что позволило приобрести прекрасную репутацию. Хотя Вэнь-цзы был лишен постоянных правил рода Чжао[1761], [которым он мог бы следовать] и не имел учителей и пестунов, он начал заниматься самосовершенствованием, что позволило снова занять место, принадлежавшее его предкам.

[Сын Вэнь-цзы], Цзин-цзы[1762], росший во дворце правителя, хотя и не успел воспользоваться поучениями и наставлениями[1763], занял по наследству место Вэнь-цзы. Он также, [следуя по стопам отца], занимался самосовершенствованием, что позволило сохранить созданное покойным отцом и не возбудить порицания во владении. Следуя добродетели, Вэнь-цзы обучил вас, отбирая слова, наставлял вас, выбирал учителей и пестунов, чтобы они помогали вам. Теперь, заняв по праву наследства его место, вы имели постоянные правила, созданные Вэнь-цзы, располагали поучениями и наставлениями Цзин-цзы, все это еще более усиливали учителя и пестуны; кроме того, вас защищали отцы и старшие братья [вашего рода]. Однако вы пренебрегли этим, и вас постигла беда[1764].

Инь До, [по-видимому], говорил: “Радоваться, думая о радости, и остерегаться, думая об опасности, — неизменный закон для людей. Если я насыплю землю, валы смогут служить учителями и пестунами для правителя[1765], так почему же мне не увеличить их высоту?” Именно поэтому он и исправил валы. Он, вероятно, говорил: “Может быть, валы явятся для правителя зеркалом, в котором он увидит свои ошибки, и это принесет спокойствие роду Чжао?” Наказать Инь До значит наказать доброго человека, а наказание добрых неизбежно повлечет награждение дурных. На что тогда надеяться вашим слугам?”

Обрадованный Цзянь-цзы воскликнул: “Без вас я едва не лишился права называться человеком!”, после чего наградил Инь До за спасение от бедствий.

Следует сказать, что в прошлом между Бо-лэ и Инь До существовала вражда, [но, получив награду], Инь До явился с ней к Бо-лэ, сказав: “Вы спасли меня от смерти, разве я смею не отдать вам награду!” Бо-лэ отказался взять награду, сказав: “Я думал о господине, а не о вас. Вражда остается враждой!”

После сражения у [холма] Те,[1767] Чжао Цзянь-цзы сказал: “Чжэнцы напали на меня, я упал на чехол для лука, харкая кровью, но звуки барабана не смолкли[1768]. В нынешнем сражении никто не вел себя так, как я!”

Вэйский Чжуан-гун[1769], сидевший на правой стороне колесницы Чжао Цзянь-цзы, сказал: “[Спасая Чжао Цзянь-цзы], я девять раз соскакивал с колесницы и девять раз вскакивал на нее, нападая на врагов, которых всех уничтожил. В нынешнем сражении никто не совершил больших подвигов, чем я!”

Ю У-чжэн, правивший колесницей, сказал: “Обе постромки у колесницы должны были лопнуть, но я сумел сдержать лошадей. В нынешнем сражении я иду следом за старшим на колеснице[1770]”. Потом он поехал на колеснице по набросанным в качестве заграждения бревнам, и обе постромки лопнули.

Вэйский Чжуан-гун, молясь [перед сражением о победе], сказал: “Я, ваш правнук Куай-куй, помогающий Чжао Яну, осмеливаюсь открыто доложить великому родоначальнику Вэнь-вану[1772], доблестному предку Кан Шу[1773], совершенному предку Сян-гуну[1774] и мудрому отцу Лин-гуну о своей просьбе: пусть у меня не будут перерублены жилы и поломаны кости, пусть не будет ран на лице, пусть оружие не знает неудачи, пусть меня не охватывает чрезмерный страх. О смерти я не смею просить!”