Шэнь-шэн возразил: “Нельзя [этого делать]. Правитель послал меня в поход либо потому, что не любит меня, либо для того, чтобы узнать мои намерения. Именно поэтому он пожаловал мне необыкновенную одежду и объявил о вручении власти над войсками. Кроме того, он говорил мне сладкие слова, а когда слова слишком сладки, в них всегда скрывается горечь. Клевета возникла во дворце, поэтому у правителя и появились подозрения, а поскольку это внутренняя клевета, от нее не спастись! Лучше вступить в бой. Если вернуться без боя, моя вина возрастет, а если погибну, оставлю после себя доброе имя”.

[Шэнь-шэн] действительно разбил дисцев в Цзисане и возвратился обратно, но клевета против него поднялась с еще большей силой. Ху Ту закрыл ворота и перестал выходить из дома [в ожидании смуты]. Благородные мужи стали говорить про него: “Он искусен в разработке дальновидных планов”.

Через пять лет после возвращения [Шэнь-шэна] из Цзисана[1013], Ли-цзи сказала Сянь-гуну: “Я слышала, что Шэнь-шэн стал еще усиленнее разрабатывать свои планы[1014]. [В прошлом] я настойчиво сообщала вам, что он приобрел симпатии народа[1015], и только благодаря получаемым от него народом выгодам он смог победить дисцев! Ныне, когда он кичится умелым руководством войсками в войне против дисцев, его стремления стали еще более широкими. Ху Ту не согласен с Шэнь-шэном, а поэтому перестал выходить из дома[1016]. Я слышала также, что Шэнь-шэн высоко ценит доверие к себе и обладает большой силой, а к тому же обмолвился народу [о своем желании занять престол]. Даже если бы он хотел [сейчас] отступить, народ будет вынуждать его исполнить данное обещание. Он не может взять слово обратно и не в состоянии остановить народ, поэтому и разрабатывает глубокие планы. Если вы, правитель, не примете мер, вас постигнет беда!”

Сянь-гун ответил: “Я не забыл [твоих слов], но у меня не было ничего, позволявшего обвинить его в преступлении”.

Ли-цзи сказала лицедею Ши: “Правитель уже обещал мне убить наследника престола и объявить наследником Си-ци, но меня тревожит Ли Кэ; как быть?” Лицедей Ши ответил: “Я привлеку Ли Кэ на нашу сторону, для этого потребуется лишь один день. Приготовьте из целого барана угощение, я буду вместе с ним пить вино. Я лицедей, поэтому, что бы ни сказал, не совершу проступка”.

Ли-цзи согласилась и приготовила угощение, на котором приказала лицедею Ши угощать Ли Кэ вином. В середине пиршества лицедей Ши встал, чтобы исполнить танец, и, обратившись к жене Ли Кэ, сказал: “Госпожа Мэн, угостите меня чем-нибудь, а я научу этого человека (Ли Кэ. — В. Т.), как спокойно и радостно служить правителю”. Затем он пропел:

Ли Кэ со смехом спросил: “Кого вы имеете в виду под садом и кого под высохшим стволом?”. Лицедей Ши объяснил: “Его мать (мать Си-ци. — В. Т.) — жена правителя, а ее сын станет правителем, разве нельзя сравнить его с [роскошным] садом?”. Его же мать (мать Шэнь-шэна. — В. Т.) уже умерла, а на ее сына к тому же клевещут, разве нельзя назвать его высохшим стволом? Он не только высохший, но и пораженный ствол!”[1018]

Когда лицедей Ши ушел, Ли Кэ отставил чашу с вином и, не став есть, отправился спать. В полночь он вызвал лицедея Ши и спросил: “Вы только что говорили со мной шутя или действительно что-нибудь слышали?”.

Ши ответил: “Да, слышал. Правитель обещал Ли-цзи убить наследника престола и возвести на престол Си-ци. Этот план уже принят”. Ли Кэ сказал: “Поддержать желание правителя убить наследника престола для меня невыносимо, сообщить [о готовящемся убийстве] наследнику престола, с которым я издавна поддерживаю дружественные отношения, не смею, а избегу ли беды, если займу промежуточную позицию?” Лицедей Ши ответил: “Избежите”.

На рассвете Ли Кэ встретился с Пэй Чжэном и сказал: “Слова гадателя Су, по-видимому, сбудутся[1019]. Лицедей Ши сообщил мне, что правитель уже принял план и хочет объявить Си-ци наследником престола”.

Пэй Чжэн спросил: “А что сказали вы?” Ли Кэ ответил: “Я сказал, что займу промежуточную позицию”. Пэй Чжэн воскликнул: “Жаль! Лучше было сказать, что вы не верите сказанному, чтобы спутать их планы и в то же время укрепить положение наследника престола, внести раскол в ряды их сторонников. Возникшие многочисленные препятствия изменили бы их намерения, а если бы их намерения хоть немного поколебались, можно было бы внести раскол в их ряды. Вы же сказали, что займете промежуточную позицию и этим еще более укрепили их планы. Когда они добьются успеха, трудно будет рассчитывать на раскол в их рядах”.

Ли Кэ сказал: “Сказанного не воротишь, к тому же эта мысль глубоко запала в сердце [Ли-цзи], она будет стремиться к ее осуществлению, ни с чем не считаясь, поэтому разве можно расстроить их планы? А как думаете поступить вы?”

Пэй Чжэн ответил: “У меня нет своего мнения: тот, кто служит правителю, придерживается мнения правителя и право распоряжаться — не в моих руках”.

Ли Кэ сказал: “Убить Сянь-гуна и считать это справедливым, гордиться проявленной справедливостью и сделаться заносчивым, а сделавшись заносчивым, управлять другими, — так я не смею поступать. Кривить душой, следуя за правителем, уничтожить человека[1020] ради собственной выгоды и, руководствуясь личной выгодой, добиваться возведения на престол другого человека[1021]— этого я не в состоянии делать. Лучше скроюсь!” На следующий день под предлогом болезни Ли Кэ не явился во дворец. Через тридцать дней произошла беда[1022].

Ли-цзи, сославшись на приказ правителя, велела Шэнь-шэну: “Сегодня ночью правитель видел во сне Ци-цзян[1023], срочно принеси ей жертвы и возвращайся с остатками жертвоприношений”. Шэнь-шэн согласился, совершил жертвоприношения в Цюйво и вернулся с остатками жертвоприношений в Цзян. [В это время] Сянь-гун был на охоте, поэтому жертвоприношения приняла Ли-цзи, добавила в вино перья птицы чжэнь и подмешала к мясу наросты аконита. Явившись с охоты, Сянь-гун вызвал Шэнь-шэна и приказал поднести жертвоприношения. Когда Сянь-гун принес жертву земле[1024], земля вспучилась. Напуганный Шэнь-шэн вышел. Ли-цзи дала кусок мяса собаке, и собака околела, она дала вино евнуху, и тот тоже умер. Сянь-гун приказал убить Ду Юань-куаня[1025], а Шэнь-шэн бежал в Синьчэн[1026].

Перед смертью Ду Юань-куань послал евнуха по имени Юй передать Шэнь-шэну: “Я, Куань, лишенный талантов, обладающий малыми знаниями и отличающийся тупостью, не сумел научить и направить вас, за что меня постигла смерть. Я не смог глубоко вникнуть в замыслы правителя, предложить вам отказаться от его любви, найти обширные земли и укрыться в них. Щепетильно соблюдая долг, я не смел бежать вместе с вами, поэтому когда возникли пересуды, мне негде было оспаривать их, вот я и попал сейчас в большую беду — погибаю из-за клеветы. Однако я, Куань, не жалею о своей смерти, ибо совершил такое же преступление, как и клеветники[1027]. Как я слышал, благородный человек не отказывается от благородных чувств, не опровергает клевету, и когда клевета распространяется, идет на смерть, сохраняя по себе доброе имя. Умереть, но не изменить благородным чувствам — в этом твердость стремлений; сохранить благородные чувства и радовать этим отца — значит соблюсти сыновний долг; идти на гибель во имя высоких стремлений — вот человеколюбие; умереть, но не забыть правителя — вот почтительность. Старайтесь достигнуть этих качеств, юноша! Тогда и после смерти вашей останется любовь к вам, народ после вашей смерти будет вспоминать вас — и разве это не достойно?!” Шэнь-шэн согласился с Ду Юань-куанем.