14 июля в императорском дворце в Нанкине был вывешен первый проскрипционный список из 29 человек. Предлагалось этих людей хватать и доставлять во дворец [33, цз. 5, 60]. Затем последовали дополнительные списки. В различных источниках сообщается более 60 имен, вошедших в подобные списки. За поимку означенных лиц обещалась награда. Поиски «преступников» велись по всей стране. В этой связи надо упомянуть, что многие чиновники, оставив свои посты, бежали. По данным Тань Цяня, после бурных событий 1402 г. оставили службу и бежали 463 чиновника [16, цз. 12, 844]. Некоторые же, не надеясь на милость победителей, покончили с собой, например начальник Ведомства чинов Чжан Чжэнь, помощник начальника Ведомства работ Чжан Юнь-го, упоминавшийся выше Гао Вэй, ректор Академии Ханьлинь Ван Шу-ин и многие другие [32, цз. 18, 51–60].
Подытоживая результаты розысков «преступников» в 1402 г., в источнике отмечается: «С этого времени (после появления проскрипционных списков. — А. Б.) тех, кто стал чиновником благодаря поимке [разыскиваемых], стало очень много» [33, цз. 5, 60]. Были схвачены и главные противники Чжу Ди. Фан Сяо-жу захватили в Нанкине при штурме города. Ци Тая и Хуан Цзы-дэна арестовали во время неудачных попыток организовать сопротивление Чжу Ди в провинции. Всех троих допрашивал сам новый император. Официальная версия, изложенная в «Мин Тай-цзун ши лу», гласит, что они признали свою вину перед Чжу Ди [23, цз. 9 (II), 140]. Но в источниках менее официального характера говорится о том, что они «не покорились» и не признали себя виновными [26, цз. 7, 176]. Известно также, что Фан Сяо-жу отверг предложение Чжу Ди служить ему [32, цз. 18, 48]. 25 июля эти три бывших советника императора были публично четвертованы на столичном рынке.
В результате проведенных репрессий были ликвидированы почти все лица, перечисленные в проскрипционных списках, а также многие политические противники Чжу Ди, по тем или иным причинам не попавшие в списки.
Гу Ин-тай называет 67 человек, уничтоженных в результате переворота 1402 г. [32, цз. 18, 49–60]. Среди них служащие ведомств и других столичных учреждений, ханьлиньцы, цензоры, военные, служащие провинциальной администрации, преподаватели. Нужно учесть, однако, что Гу Ин-тай перечислил далеко не всех пострадавших, а лишь тех, кого считал достойным упоминания. Подтверждением тому служит амнистия, объявленная участникам событий 1402 г. лишь в 1736 г. В списки амнистируемых вошло 144 пострадавших чиновника [26, цз. 7, 196].
Однако и эта цифра не включает всех подвергшихся репрессиям. Во-первых, в нее не вошли простолюдины, так или иначе связанные с лагерем противников Чжу Ди, Во-вторых, многие из перечисленных чиновников были главами так называемых группировок (дан), в которые входили десятки и сотни человек. Кроме того, нужно учесть, что для средневекового Китая было нормальным явлением казнить вместе с провинившимся его родственников (причем иногда самых отдаленных), друзей и даже знакомых.
Имеется много примеров того, что казни тех или иных «коварных сановников» в 1402 г. сопровождались широкими репрессиями. Вместе с Фан Сяо-жу казнили 873 человека, с сановником Цзоу Цзинем — 448 человек, с цензором Дун Юнем — 230 человек (казнены и высланы), с цензором Лян Цзы-ни-ном — 151 человек, с Хуан Цзы-дэном — 93 человека, с цензором Чжун Шао-цзянем — 80 человек и так далее [16, цз. 12 г 857; 32, цз. 18, 49–60]. Во многих случаях, как, например, с Ци Таем, число казненных точно не указывается, а говорится лишь об истреблении всех родственников или родственников до определенного колена.
Кроме того, многих высылали, подвергали телесным наказаниям, насильственному определению в солдаты, поруганию, конфисковывалось имущество, а некоторых даже обращали в рабов. Гу Ин-тай, заканчивая описание одного лишь дела Фан Сяо-жу, отмечал: «А сколько было уволено со службы, выслано на границы и там умерло в одиночестве — сосчитать невозможно» [32, цз. 18, 49]. По делу Хуан Цзы-дэна было выслано более 100 семейств, по делу сановника Ху Жуня — 270 человек, начальника Ведомства обрядов Чэнь Ди — 180 человек, по делу помощника Чэнь Ди — Хуан Гуаня и управителя округа Юаньчжоу Ян Жэня — более чем по 100 человек и так далее [16, цз. 12, 857; 32, цз. 18, 50–51, 56–57].
Ли Гуан-би дает следующую характеристику репрессиям 1402 г.: «Чжу Ди казнил многих чиновников из окружения императора Цзянъвэня… Тех, кто был связан или общался с осужденными, называли «лишними тыквенными отростками». Число уничтоженных вместе с родственниками, казненных, отданных в солдаты и потерявших свои хозяйства достигло нескольких десятков тысяч человек» [130, 34]. Тот факт, что узурпация Чжу Ди престола сопровождалась массовыми «экзекуциями, изгнаниями и увольнениями со службы», отмечает также и Ван Гэн-у [231, 377]. Основной удар был направлен прежде всего против административно-бюрократических кругов, связанных с деятельностью предшествующего правительства. Описанные насильственные действия победившей группировки в отношении своих противников были закономерным следствием всей предшествовавшей внутриполитической борьбы в стране. В этом плане переворот 1402 г. особенно четко предстает новым актом отмеченной борьбы, прослеживаемой в Китае в конце XIV в. и нашедшей наиболее яркое проявление на рубеже XIV–XV вв.
Однако формирование в 1402 г. новой власть имущей элиты происходило не только путем механического устранения одних деятелей и выдвижения на их посты других. С самого начала царствования Чжу Ди прослеживается также практика «привлечения старых людей» на службу интересам правительства. Стремление следовать такому курсу рельефно обозначилось в манифесте от 22 июля. В нем содержится следующее обращение к чиновным верхам: «Надеюсь, что вы, высшие сановники, приложите свой разум и силу для того, чтобы помочь мне в управлении… Если [кто-либо] в прошлом допустил ошибки в делах, то следует разъяснить им, что я не буду привлекать их к ответу. Если же [что-либо] будет утаено и не рассказано, то при выявлении [этого] дело будет приравнено к обману и [виновные] будут наказаны по закону… Я помню, что государь и подданные — это одно целое. Поэтому я с открытой душой и чистым сердцем спокойно предписываю вам и всем другим, чтобы вы с уважением поддержали мои намерения» [23, цз. 9 (II), 138–139].
Естественно, что прекраснодушие нового императора здесь несколько гиперболизировано. К «допустившим ошибки в делах» проявлялся весьма разный, дифференцированный подход, а сам манифест 22 июля совпадает по времени с отмеченной выше волной репрессий. Но сам факт санкционирования свыше возможного пути к примирению со «старыми людьми» весьма примечателен.
После обнародования манифеста началось паломничество к новому двору сановников и генералов для выражения своей преданности. Эта процедура по сути явилась принесением присяги новому монарху. Первый прием для них был устроен 23 июля [23, цз. 9 (II), 140]. Для поощрения прибывавших на подобные аудиенции было приказано выдавать им из казны материальное вознаграждение [23, цз. 10 (II), 162–163].
О претворении курса на привлечение «старых людей» свидетельствует отмеченная выше попытка использовать в интересах новых властей Фан Сяо-жу, предоставление высоких постов в армии Шэн Юну и Ли Цзин-луну, восстановление на службе таких видных деятелей 1398–1402 гг., как Ся Юань-цзи, Чжэн Цы и многих других [24, цз. 13, 593, 610; 26, цз. 5, 16].
Следует также иметь в виду, что многие новые люди не были ранее приближенными Чжу Ди. Они служили прежнему правительству и получили повышение после переворота. Это относится, в частности, к семи государственным секретарям и таким деятелям, как Ван Цзин, Ван Да и многие другие. Естественно, все они были скрытыми сторонниками группировки Чжу Ди, но формально вплоть до падения столицы находились на службе в правительственном лагере.
Курс на привлечение «старых людей» диктовался реальной потребностью нового правительства закрепить свою власть в стране, не прибегая к коренному изменению издавна сложившейся системы управления. Полная замена административного аппарата отнюдь не входила в планы Чжу Ди. Этот момент можно проследить в его программных документах начального периода войны «Цзиннань». В этой связи становится понятным, что добровольный уход со службы расценивался в манифесте ОТ 11 июля как провинность [23, цз. 9 (II), 139].
