Таким образом, вопреки всем своим заверениям, что война ведется лишь против «коварного» окружения прежнего императора, а не против самого монарха, Чжу Ди прибег к дворцовому перевороту и утвердился на троне. В официальных документах такая перемена объяснялась чисто случайным стечением обстоятельств. Манифест о вступлении Чжу Ди на престол, датированный 30 июля, в частности, гласил: «[Я] стремился приблизиться к идеалу друга… А [император], не разобравшись в моих душевных чаяниях, заперся во дворце и сжег себя. [Он] сам отказался от престола… Небо и Земля, злые и добрые духи не допустят того, чтобы дела [управления государством] остановились… Престол не может долго пустовать, а священные реликвии не могут быть без хозяина» [23, цз. 10 (I), 144–145]. Однако, как свидетельствует уничтожение семьи Чжу Юнь-вэня, приход Чжу Ди к власти был обдуманной и запланированной акцией.
Можно ли на этом основании предполагать, что захват престола с самого начала междоусобной войны являлся целью Чжу Ди? Отмеченный в первой главе династийный спор в 90-х годах XIV в. и последующее старшинство Чжу Ди в императорском роду позволяют думать, что такая цель могла ставиться. Но, в интересах престижа изображая себя обиженной правительством стороной, Чжу Ди не мог выставлять открыто столь далеко идущие планы. Вместе с тем соотношение сил в начале войны и последующая длительная борьба с переменным успехом не позволяли Чжу Ди и его сторонникам с уверенностью надеяться, что подобная цель осуществима. Иначе говоря, перспектива захвата престола учитывалась пекинской группировкой, но в зависимости от хода борьбы не отвергались и более скромные успехи — полное или частичное исполнение требований, предъявленных правительству.
Элемент борьбы за престол, несомненно, присутствовал в войне «Цзиннань». Но не он определял ее причины и характер. Социальная база, на которую полагался Чжу Ди, начиная войну с центральным правительством, была, как отмечалось, гораздо шире, чем круг его личных приверженцев, желавших возвести его на престол. Группировка Чжу Ди не смогла бы выстоять и победить, если бы она не опиралась на сравнительно широкий фронт недовольства, образовавшийся в результате внутриполитической борьбы в стране. Династический спор лишь сопутствовал развитию конфликта, вливаясь в него как одна из струй в многоплановый поток противоборствующих интересов[20].
Поскольку это было так, то смена императора сама по себе не могла ликвидировать внутренние противоречия, приведшие к войне. Отсюда рамки переворота 1402 г. не могли ограничиться одной лишь сменой монарха. Группировка Чжу Ди должна была осуществить обещанные изменения в политическом курсе предшественников. Здесь мы подходим к основному содержанию переворота 1402 г.
В упомянутом манифесте от 30 июля прослеживается мысль, что смена монарха была лишь средством к изменению порочной, с точки зрения составителей документа, политики правительства Чжу Юнь-вэня. Манифест гласил: «Молодой император по причине незрелости и мягкости своего характера, по своим природным качествам не подходил для наследования и сохранения великого дела. [Он] возвысил коварных [сановников] и [оказал им] доверие, [а они] изменили старые законы, загубили ванов, изгнали [прежних] наставников, поручили политику мелким чиновникам, служившим на чужбине, без меры предавались разврату… Молодой император в свое время не осознал своей вины» [23, цз. 10 (I), 144]. Как видим, необходимость смены монарха предстает здесь отнюдь не случайностью. Тем самым в одном манифесте приводились две по существу противоречившие друг другу версии, объяснявшие перемены на троне. При этом последняя более точно отражала смысл происшедших событий.
Направленность переворота 1402 г. против всей политики предшествующего правительства нашла проявление и в развиваемой в манифесте от 30 июля мысли о неизбежности внутреннего военного конфликта в стране после 1398 г. даже в том случае, если бы Чжу Ди остался в стороне от него. В документе провозглашалось от имени Чжу Ди: «Если бы я и не начал войны, то и тогда в Поднебесной нашлись бы [люди], которые, прослышав о преступных [сановниках], ополчились бы против них» [23, цз. 10 (I), 144]. В этом заявлении отразилось понимание объективного характера внутриполитических противоречий в стране на рубеже XIV–XV вв. Иначе говоря, на первый план здесь выдвигалась необходимость отстранения от власти проводников прежнего политического курса, а какими путями этого достигнуть — это уже другой вопрос.
Изменение политической линии было провозглашено сразу же после восшествия Чжу Ди на престол. Первым его указом от 18 июля правительственным учреждениям предписывалось «восстановить по старому порядку все указы, нормативы и статьи [законов] годов Хунъу, измененные в годы Цзяньвэнь» [23, цз. 9 (II), 136]. Тем же указом упразднялось наименование периода правления Чжу Юнь-вэня — Цзяньвэнь. Текущий год предписывалось именовать в официальном делопроизводстве 35-м годом эры правления Хунъу. Одновременно приказывалось восстановить названия всех дворцовых палат, переименованных при Чжу Юнь-вэне.
Распоряжение об изменении существующих порядков было повторено в манифесте от 22 июля, адресованном высшим сановникам страны. Здесь же обосновывалась необходимость данного шага: «В документах периода Цзяньвэнь [отразилось] полное изменение старых порядков коварными сановниками, которые пользовались доверием [императора]. [Они] сделали так, что сановники и народ в Поднебесной не имели законоустановлений, которые можно было бы уважать… Все измененные законоустановления и порядки моего покойного отца [повелеваю] восстановить в прежнем [виде]» [23, цз. 9, 138]. Обращает внимание утверждение о полном изменении «старых порядков» при Чжу Юнь-вэне. Если даже учесть, что здесь допущена некоторая гиперболизация, данная сентенция доказывает серьезность перемен, происшедших после 1398 г.
Наконец, изменение политического курса было широковещательно объявлено в манифесте от 30 июля примерно в тех же словах, как и в документе, цитированном выше [23, цз. 10 (I), 145].
Таким образом, события, последовавшие за победой и воцарением Чжу Ди, с первых же дней рисуются в виде контрпереворота. Настойчивое провозглашение восстановления существовавшего до 1398 г. положения показывает, что данный переворот явился прямым продолжением предшествующей внутриполитической борьбы.
Победившая группировка не только отменила все преобразования 1398–1402 гг., но и приступила к уничтожению проектов реформаторских начинаний, которые правительство Чжу Юнь-вэня не успело осуществить. 25 июля 1402 г. по распоряжению императора были сожжены все найденные доклады высших сановников с изложением «политических планов», представленных Чжу Юнь-вэню. Некоторые приближенные Чжу Ди советовали сначала ознакомиться с этими докладами, а затем уже решать их участь. Но император отверг такое предложение [23, цз. 9 (II), 140].
Выявление «крамольных» докладов продолжалось и после сожжения первой партии. К 12 сентября во дворце было найдено более тысячи подобных докладов. На этот раз решили их просмотреть. Члену Академии Ханьлинь Се Цзиню и переданным в его распоряжение людям предписывалось отобрать те из них, которые касались вопросов экономики: о деньгах, продовольствии и разведении лошадей. Все остальные доклады по-прежнему приказывалось сжигать [23, цз. 11, 186].
Вместе с декларированием общего изменения политического курса издавались и распоряжения о конкретных, частных преобразованиях. После 19 июля началось преобразование претерпевших изменения в 1398–1402 гг. чиновных должностей и государственных учреждений [23, цз. 9 (II), 137]. 1 августа по представлению Ведомства обрядов были отменены все прежние нововведения в «табели о рангах» [23, цз. 10 (I), 151–153]. На следующий день приступили к восстановлению штатов, существовавших в государственных учреждениях до 1398 г. [23, цз. 10 (I), 155], 15 августа было предписано упразднить все изменения Чжу Юнь-вэня в области организации и размещения в стране военных гарнизонов [23, цз. 10 (II), 165]. Отменили также все последние нововведения в ритуалах — одной из важных сторон китайской официальной жизни в средние века [23, цз. 16, 298].
